Ричард Длинные Руки – виконт

— Одеялом накрывать пробовали?

Он кивнул, ничуть не удивившись.

— Да, конечно. Чтобы не дать доступа воздуха? Вы смышленый… брат паладин, если такая тайна вам доступна. Видимо, у вас высокая степень посвящения?

— Высокая степень доступа, — поправил я скромно.

Он не понял термина, отчего в глазах и на лице почтительности только прибавилось.

— Возможно, вам даже открыто, почему не гаснет? Увы, ничто не удалось, горит… Пробовали даже песком, сто сорок мешков занесли, засыпали вместе со столом… руки бы вырвать тому, кто посоветовал! Песок раскалился, начал течь, как вода, превращаясь в такой странный студень, что отец настоятель распорядился даже насчет всенощной молитвы, из-за чего потом стыдился, ибо такие поступки, как он сказал, — попытка заставить высшие силы служить нашему ничтожеству… Он даже епитимию сам на себя наложил! Уж и не знаю, каких трудов стоило потом выгрести этот застывший студень, который с таким трудом разбивали каменотесы! А сейчас у нас нет свободных людей, чтобы занимались разгадкой такого огня.

По ту сторону стен загремело, по залу метнулись сполохи. За окном заблистали молнии. Ветер снаружи бушевал и пытался забрасывать в окна капли дождя и сорванные листья. Я порадовался, что успел добраться до грозы. Брат Дионий гордо указал в окно: на фоне черного неба высится часто озаряемая сполохами высокая башня. На остроконечной верхушке вспыхивает в синем трепещущем огне железный шест, молнии одна за другой тянут к нему трепещущие нити из небесного огня.

— Громоотвод? — сказал я понимающе. — Да, Господь Бог бывает иногда невнимателен. Может шарахнуть и по своим.

Брат Дионий покачал головой, его распирало от гордости.

— Не совсем, — сообщил он таинственным шепотом. — Эту силу на последнем церковном совете признано считать не дьявольской, а угодной Богу. Теперь она вертит колеса… там в подвалах, а также… словом, запасается впрок.

Я тихонько присвистнул, брат Дионий с удовольствием смотрел на мое пораженное лицо, потом тень сомнения мелькнула в глазах.

— Что же вы не креститесь, сэр рыцарь?

— С чего бы? — удивился я. — Вы обуздали небесное электричество, самую чистую силу, какая только есть в этом мире… Чего креститься, я вас поздравляю!

Он вздохнул.

— Спасибо. Но у нас были такие долгие дебаты… Отец Зосий, к примеру, вообще покинул монастырь, заявив, что кощунственно красть огонь с небес. Есть и среди нас недовольные, увы…

— А можно посмотреть на машины в подвале?

Он окинул меня пытливым взглядом.

— Вообще-то отец настоятель ничего не говорил, но если пообещаете ничего не касаться…

— Обещаю, — сказал я твердо. — Я что, похож на дурака? Чтобы меня шарахнуло разрядом в тысячу вольт?

Он усмехнулся, изумление в глазах росло.

— Похоже, вы, паладины, знаете больше нас.

— Это насчет «шарахнуть»?

— Мы думали, что это известно только в нашем монастыре… Следуйте за мной, брат.

Глава 6

В подвале поразило несоответствие этих грубых примитивных механизмов с той мощью, что производят. То же самое, как если бы ветряные мельницы, на которые бросался Дон Кихот, вырабатывали атомную энергию. Более того — термоядерную. Здесь же вообще хрен знает что, может быть, даже разгрызают кварки, а то и вовсе используют темную энергию, что заполняет мир. Как-то сумели понять какие-то принципы… нет, если бы поняли, здесь стояло бы другое оборудование, а так чисто эмпирически, методом проб и ошибок, как дикари, что отыскали вечный карманный фонарик и научились включать и гасить свет.

Но все-таки пытаются понять, ищут старые книги, доискиваются, читают молитвы, выдерживают жуткие посты, не понимая, что это не поможет, а на решения натыкаются вовсе не благодаря постам и молитвам. Хотя знатоки говорят, что посты очищают и настраивают мышление на логический лад, а молитвы помогают концентрации на идее и ее разработке…

Странная и неожиданная мысль блеснула, как метеор в ночи. Хотя почему не поможет? Ведь помогает же! Святая вода в самом деле убивает оборотней и нечисть, молитвы держат на расстоянии, а все силы Тьмы не могут сокрушить монастыри, где вера в Бога крепка. Так что я со своим рационализмом понимаю еще не все. К счастью, я знаю точную формулировку рационализма — это вера, что мир не сложнее наших представлений о нем.

Брат Дионий долго смотрел на меня очень внимательными вопрошающими глазами, на чистом лице сразу же отпечатываются все мысли. Такому не выжить в грубом чувственном мире, слишком уж нежный, одухотворенный цветок. Ему бы с детства блистать на школьных олимпиадах, в двенадцать лет закончить школу, в пятнадцать — вуз, а в шестнадцать опубликовать первую научную работу о некоторых особенностях темной материи при n-ой флюктуации в шестимерном пространстве…

— Вы смотрите так, — произнес он тихо, — словно некоторые из них узнаете…

— Увы, — ответил я невесело, — даже не догадываюсь о принципах работы.

— Но вы строите догадки!

— И что?

— А то, что большинство из тех, кого допускали сюда, либо бросались ломать, либо начинали читать молитвы, ограждающие от дьявола! А вы стараетесь понять, вы что-то примеряете, сравниваете, сопоставляете…

— Увы, — повторил я. — Увы. Я даже не понимаю, на каком принципе работает.

Он вздохнул.

— Мне кажется, что, если бы вы остались у нас, сумели бы подобрать ключ к этой тайне.

— Мир груб и жесток, — ответил я, — все наши усилия направлены в основном на то, чтобы уцелеть, выжить. А на занятия наукой остаются редкие минуты из вообще-то очень короткой жизни. Завтра мне предстоит неприятная работа: восстанавливать на троне одного тирана вместо другого. Выигрыш только в том, что вместо очень грубого дурака постараемся поставить просто грубого. Но дурака, конечно. К сожалению, не пришло еще время, чтобы у власти становились умные люди.

Он снова вздохнул, развел руками.

— Боюсь, что это время так и не наступит.

— Да, — ответил я горько, — чтобы прорваться к власти, прежде всего нужно быть сильным и безжалостным, не считаться с человеческими жизнями. Наверное, вы правы, брат Дионий. В приход такого времени даже поверить трудно.

Он поклонился.

— Ваша келья наверху прямо над этим подвалом. Позвольте отведу.

Отужинал мясным со специями. Спал прекрасно, но Санегерийя, увы, не появилась. Видать, в такие места либо вход закрыт, либо самой очень не нравится скопление мужчин, что такого низкого мнения о чувственных радостях.

Утром, подкрепившись чашечкой крепкого кофе, явился к отцу Антиохию. У него уже два хмурых священника, настоятель представил их как отца Клавдия и отца Нерия. У обоих вытянувшиеся лица, у отца Нерия еще и темные круги под глазами.

Отец Антиохий сообщил невесело:

— Сегодня не вернулись еще двое.

— Заночевали в городе? — спросил я несколько глупо, хотя под ложечкой засосало, как будто оттуда под наркозом выдрали клок плоти. — Или обязаны были вернуться?

Он покачал головой.