Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

— Ха-ха, Чарли-красавчик! Рыбак Чарли пытается поймать золотую рыбку Лорну! Теперь-то я понимаю, почему ты зачастил на рыбалку и кто обчистил курятник Каунселлора!

С этими словами он забрал мою — мою! — рыбу и лучшие яйца Анни и отправился прочь по своим делам. Гос­поди, как мне хотелось выскочить из своего укрытия и задать ему хорошую трепку! Но благоразумие велело мне застыть на месте и молча перенести столь ничтожную потерю — в противном случае я рисковал благополучием Лорны и собственной жизнью: Карвер Дун мог попросту застрелить меня.

После того, как он скрылся из виду, я еще долго оста­вался в своем укрытии, надеясь, что Лорна все же придет на свидание, но, убедившись, что надежды мои нынче не оправдаются, я заторопился домой, преисполненный ве­ликой печали. То было начало осени; ветер с горестным плачем блуждал по вересковой пустоши; урожай был со­бран, и недавние золотые нивы превратились в сплошное унылое жнивье; ранние сумерки тяжким бременем легли на мое сердце... И все же еще целых две недели приходил я сюда каждый вечер, чтобы встретиться с Лорной, и вся­кий раз надежды мои оказывались тщетными. Но что озадачило меня больше всего, так это то, что белый ка­мень по-прежнему не был покрыт черной шалью, как мы когда-то договаривались на случай опасности, и это озна­чало, что Лорне по-прежнему ничто не угрожало.

С каждым разом мне все больше становилось не по себе. Терзаемый неизвестностью, я уже готов был штур­мовать Ворота Дунов, и наверняка попытался бы осуществить свой безумный замысел, если бы Анни не умолила меня не делать этого.

Однажды — это было вечером — я заметил, что Бетти ведет себя в высшей степени странно. Когда рядом никого не было, она делала какие-то таинственные знаки, прижимая пальцы к губам и указывая себе через плечо. Я был настолько погружен в свои невеселые мысли, что решил вначале, что у старой ворчуньи не все дома, и не стал обращать внимание на ее ужимки.

Тогда Бетти, проковыляв как-то мимо меня, ткнула меня прутиком, и когда я с удивлением поднял на нее глаза, она подошла ко мне вплотную и шепнула мне на ухо:

— Лорна Дун!

Я прямо оторопел, услышав бесценное для меня имя из уст Бетти, а Бетти, сделав вид, что не замечает моего состояния, преспокойно принялась чистить большой гор­шок. Затем она сказала:

— Ну-ка наклони голову.

Я наклонился, и она шепнула:

— Приходи утром, дурень. Она попросила передать тебе, что по вечерам не может выходить из дома.

Господи, как я обрадовался! От счастья я чмокнул Бетти в морщинистую щеку, и это ей явно понравилось, однако она, сделав шаг назад, нахмурилась, притворившись, будто ей не по нраву такие вольности.

Конечно же, на следующее утро, едва взошло октябрьское солнце, я отправился через лес к потоку Беджворти, а оттуда — к подножью водопада. Когда я поднялся на вершину гранитного желоба, солнце уже сияло во всей своей красе, наполняя долину светом и надеждой. Радость нахлынула на меня гигантской волной, когда я увидел вдалеке идущую Лорну — мою Лорну! — и была она чище утренней росы и ярче солнышка. Она спускалась сюда, в нижний ярус долины, не подозревая о том, что я наблюдаю за ней. Погруженная в это блистательное утро, она плыла, подобно серебряному облачку. Мне показалось постыдным подглядывать за ней исподтишка, и я вышел навстречу, и она, увидев меня, бросилась ко мне, счастливая, и румянец на ее щеках стал еще ярче.

— Наконец-то ты пришел, Джон. А я уже подумала, что ты совсем забыл меня. Они — Дуны — по вечерам держат меня взаперти, и я не могла подать тебе сигнал. Од­нако пойдем в беседку, здесь тебя могут увидеть.

Оглушенный радостью, я не знал, что ей ответить, и потому я молча последовал за ней в ее маленькую бесед­ку, где до этого бывал уже дважды. Я почувствовал, что сейчас наступит величайшая минута в моей жизни — сей­час Лорна признается в том, что любит меня.

А она — она сделала вид, что не понимает моего со­стояния, не понимает, что означает мой взгляд, полный ожидания, и попыталась заговорить о чем-то другом — по­стороннем, малозначащем.

— Нет, не затем я пришел сюда,— нежно прошептал я.— Ты же знаешь, что я хочу спросить у тебя.

— Если ты пришел только для того, чтобы что-то спро­сить у меня — спрашивай, что же ты медлишь? — прогово­рила она твердым голосом, и все же я заметил, как дро­жат ее губы.

— Я медлю потому, что мне страшно, а страшно мне по­тому, что вся моя жизнь зависит от твоего единственного слова, потому что то, что ты сейчас рядом со мной, зна­чит для меня больше, чем весь мир вокруг меня, больше, чем десятки тысяч таких миров!

Я проговорил это мягким, низким голосом. Я видел, что волнение Лорны нарастает с каждым мгновением, но она стояла передо мной, не поднимая глаз и не проронив ни словечка.

— Я любил тебя всю свою жизнь,— продолжил я.— Когда ты была маленькой девочкой, я обожал тебя, когда ты подросла, я боготворил тебя, а сейчас — сейчас я люб­лю тебя так, что язык не вымолвит, а сердце не утаит. Я так долго ждал... Я знаю, я из простого крестьянского рода и тебе не ровня... Но все равно, я не могу больше ждать, я пришел за ответом.

— Ты был предан мне все эти годы,— чуть слышно промолвила Лорна, по-прежнему не поднимая глаз и гля­дя на мох и папоротники,— и я знаю: я должна вознагра­дить тебя.

Я покачал головой.

— Не за этим пришел я сюда, Лорна. Я не хочу, что­бы ты полюбила меня против воли, из жалости, муча и принуждая себя. Я хочу, чтобы ты отдала мне всю свою любовь целиком, или мне не нужно от тебя ничего. Я хо­чу, чтобы ты отдала мне свое сердце так же, как забрала мое.

Лорна слушала меня, не перебивая, потому что — я чувствовал это — она хотела слушать меня еще и еще. Но вдруг ресницы ее дрогнули, и я увидел ее глаза — огром­ные, любящие, нежные. Она обвила руками мою шею и, прижавшись маленьким своим сердечком к моей груди, сказала:

— Ты победил меня, любимый, и теперь я никогда уже не буду принадлежать себе. Я твоя — отныне и навеки.

Не помню, что я ей сказал после этого. Помню толь­ко, что когда она подставила мне губы для поцелуя, я, позабыв обо всем на свете, прижал ее к себе так, что у нее, бедной, в ту минуту, наверное, дыхание перехва­тило...

— Все, — мягко, но решительно сказала Лорна. — Все, любимый. Я останусь здесь с моей любовью к тебе, а ты должен быть далеко, очень далеко, до тех пор, пока... по­ка я не позову тебя.

Я надел ей кольцо на безымянный палец, и на этот раз она не сняла его, а отставила руку, любуясь его красо­той. Но глаза ее были полны слез.

— Всегда ты так,— с укором сказал я, привлекая ее к себе.— Но раз ты плачешь, это верный признак того, что ты не хочешь, чтобы я уходил слишком далеко, и я не уйду, и отныне никто не обидит, не опечалит тебя, и ты будешь жить в мире и счастье, и я охраню тебя от всех бед.

Она вздохнула — это был протяжный, печальный издох,— опустила глаза долу, и крупные слезы покати­лись по ее щекам.