Ричард I Львиное Сердце

Значение данного места не следует переоценивать — определенность не достигается, но на сцене появляется Синан, действующий в интересах Салах ад-Дина и встреченный им еще во время крестового похода. Ибн аль-Атир утверждает, что будто бы Салах ад-Дин заказал ему в первую очередь убийство Ричарда, и уже попутно Конрада, для чего и посылается посольство. И добавляет, что главе ассасинов показалось нецелесообразным одновременно избавлять Салах ад-Дина от обоих врагов, что вновь показывает его как гибкого тактика. Если посланцы повелителя Муссэ Говдена действительно были ассасинами, то Ричард мог впоследствии сам без стеснения послать посольство к их главе. Между тем, могли существовать контакты, о которых в летописях нет и тени намека; ассасины были постоянно заинтересованы в сотрудничестве с христианскими правителями.

Удивительным остается отнесенный всеми редакциями Эракла и «Эрнулем» к 1194 году и местами подробно описанный визит Генриха Шампанского к преемнику Синана, высланному из Персии и сейчас фактически зависимому от Аламута, предводителя ассасинов. Тот пригласил к себе Генриха и продемонстрировал ему свою власть, приказав нескольким юношам броситься с обрыва в пропасть, где они разбились насмерть. После чего, в соответствии с этой версией, якобы и было сделано предложение: кинжал ассасинов в его распоряжении, если он пожелает избавиться от своих врагов. Даже если скептически отнестись к отдельным деталям, нет оснований сомневаться в самом факте визита. Был ли Генрих чем-то обязан ассасинам или должен был чувствовать себя чем-то им обязанным? Даже если его, изображаемого еще довольно молодым и кротким юношей, и невозможно представить себе заказчиком убийства Конрада, он все же был тем, кому это преступление принесло выгоды. Ни он, ни Ричард не делают публичных, хотя бы формальных жестов протеста в сторону ассасинов по поводу убийства всеми избранного короля и, в данном случае, предшественника по должности, Конрада. Генрих посещает двор главы ассасинов, а Ричард по просьбе Салах ад-Дина открыто включает ассасинов в условия перемирия. Последнее, по крайней мере, доказывает, что с его стороны, во всяком случае, вновь создается видимость, что между крестоносцами и ассасинами не существует никаких счетов — и что, еще до обнаружения подлинных причин, есть убежденность в справедливости дела Синана.

Последующее развитие событий, связанное со случайным характером предыдущих, несуразности в оправдательной кампании, счастливое решение проблемы, династическая точка зрения и тот факт, что Ричард так и не сделал Гвидо королем, очевидная параллель с Лоншаном, которого он оставил на службе уже после того, как назначил ему преемника, так что Уолтер Руанский аналогичным образом вышел из тени, чтобы взять власть, как впоследствии Генрих, — все это обстоятельства, далеко не способствующие укреплению нашей убежденности в невиновности Ричарда в деле Конрада. И, наконец, намечавшееся сближение Конрада с Салах ад-Дином не было для Ричарда неожиданностью — он давно знал об этом, и его поведение убедительно свидетельствует о том, что он даже был неплохо осведомлен о ходе их переговоров. Таким образом, у него было достаточно времени, чтобы принять меры предосторожности в случае крайней необходимости. Разумеется, ничто не говорит убедительнее против презумпции виновности Ричарда, чем состояние интересов Салах ад-Дина на момент убийства.

Баха ад-Дин предоставляет нам неопровержимое доказательство того, что Салах ад-Дин был поставлен в известность самим Конрадом о предстоящем соглашении с Ричардом и это известие застало его врасплох. Выдвинутое Имад ад-Диноми охотно повторяемое другими утверждение, что убийство Конрада было невыгодно Салах ад-Дину уже потому, что тот был врагом Ричарда, не отражает сложившуюся к моменту преступления ситуацию и не учитывает новую расстановку сил: дипломатия, направленная на то, чтобы, натравливая друг против друга христианских врагов, заставить их понизить свои требования, вопреки всем ожиданиям потерпела фиаско. И едва ли правомерно пренебрегать столь сильным политическим мотивом, как срыв такой опасной коалиции посредством выведения из игры Конрада.

Внимание привлекает не только противоречивость показаний двух главных свидетелей Салах ад-Дина, разногласий гораздо больше, и, прежде всего, у самого Баха ад-Дина. Перед нами целый поток информации, обозначенный точными датами: 21 апреля в Иерусалим прибыло послание, перечеркнувшее все расчеты Конрада, 24 апреля Салах ад-Дин передает свой ответ, 28 апреля Конрада убивают, 1 мая султан узнает об этом от своих посланников в Тире. Две последние даты позволяют установить, что для передачи крайне важной новости из Тира в Иерусалим почте того времени понадобилось три дня. Если предположить, что гонец Конрада к Салах ад-Дину находился в пути такое же время, то ему нужно было бы отправиться из Тира 18 апреля. 16 апреля на общевойсковой сходке в Аскалоне Конрад был избран королем. Уже через два дня он мог бы получить официальное извещение. Но даже если предположить, что сначала до него дошло неофициальное подтверждение или слух, все же невозможно представить, и мы уже это обосновали, каким образом он мог бы теперь склонить Салах ад-Дина к мирному договору на прежних условиях. В благосклонности последнего он больше не нуждался, да и теперь, после полной политической победы над Ричардом, не мог позволить себе выглядеть перед избравшей его армией крестоносцев как военачальник, разбазаривший успехи этой же армии. Таким образом, нельзя не признать абсурдным то, как изобразил реакцию Конрада Баха ад-Дин, но он, видимо, задался целью убедить всех в том, что соглашение между Салах ад-Дином и Конрадом непрерывно действовало вплоть до смерти последнего. Однако автору не удается отвлечь наше внимание от того факта, что Конрад был убит непосредственно после прибытия посланцев Салах ад-Дина в Тир.

Ни Баха ад-Дин, ни Имад ад-Дин не мудрствуют лукаво относительно того, кто стоял за убийством Конрада: они просто констатируют принадлежность убийц к секте, тем самым указывая на непосредственно ответственное лицо, и передают, что в христианском лагере заказчиком убийства считали Ричарда. Об истории с кораблем они ничего не сообщают. Имад ад-Дин заставляет нас взглянуть на рассматриваемый вопрос под несколько иным углом зрения, рассказывая о том, как сожалел Ричард о передаче Кипра Гвидо, а не Генриху: «Но когда маркиз умер, ему стало ясно, что неправильно было укреплять Гвидо…». Впрочем, у Эракла звучит тот же мотив: Ричард, мол, питал надежды Генриха на будущее владение Кипром, и с помощью восточно-средиземноморского источника можно легко восполнить то, о чем умалчивает секретарь Салах ад-Дина: передав Кипр своему племяннику, король мог бы существенно упрочить его позиции. Необходимо только отметить, что из-за хронологической путаницы и недостаточной точности соответствующих вариантов Эракла невозможно сделать вывод о том, что возникшая вскоре напряженность в отношениях между Генрихом и Лузиньянами была связана с намерениями Ричарда. Наиболее вероятным представляется следующее толкование: после неудачи, которую потерпели на Югаре тамплиеры, Ричард счел целесообразным пойти на компромисс с Гвидо, не желая отвлекать силы Генриха на решение проблем, связанных с только начавшейся колонизацией острова переселенцами со Святой Земли. Более того, если бы Ричард хотел присоединить Кипр к Святой Земле, то должен был бы держать его в своих руках до решения вопроса о престоле, а не отдавать его тамплиерам. Здесь, как мне кажется, нельзя не согласиться с утверждением Имад ад-Дина: он не смог бы его высказать, если бы в самом деле считал Ричарда виновным. Разумеется, при указанном положении вещей Ричард не стал бы передавать Гвидо власть над Кипром (такую причинно-следственную связь устанавливает здесь Имад ад-Дин вопреки христианским источникам, которые не очень то утруждают себя хронологией, но убеждены в обратной последовательности), если бы он знал, что Конрад вскоре будет убит и Генрих станет его преемником. И если бы Ричард был заказчиком убийства, которое так долго подготавливалось, как мог он здесь допустить такую ошибку?

Оставим в стороне «кипрский» аргумент — за недостаточностью информации его следует признать непродуктивным. Имад ад-Дин вновь привлекает наше внимание к Салах ад-Дину. К тому же есть еще один арабский автор, Ибн аль-Атир, для которого подлинным инициатором убийства был не кто иной, как Салах ад-Дин, хотя, конечно, недоброжелательности к султану он совершенно не испытывал и писал только в XIII веке, при этом источник для своего утверждения он нам не сообщает и вдобавок вводит в рассказ одну совершенно невероятную деталь. Дескать, с Синаном договорились убить короля Англии, а за убийство Конрада, если ассасины согласятся выполнить и это задание, обещано было заплатить 10000 динаров. Почему Салах ад-Дин хотел заплатить только за первое убийство, а за второе нет, остается совершенно непонятно. По мнению автора, на решение Синана лишь о частичном удовлетворении просьбы определяющим образом повлияли, с одной стороны, возможность исполнения своего политического приговора, а с другой стороны, корыстолюбие. Мы вправе исключить из спекуляций спорадически упоминаемых в источниках и литературе подозреваемых, — как Гвидо, Гомфрида Торонского, Генриха Шампанского. При данной расстановке сил и в указанной политической обстановке возможными инспираторами остаются Ричард и Салах ад-Дин.

Поскольку Салах ад-Дин был крайне заинтересован в том, чтобы Ричард не испытывал недостатка во внутренних врагах, отсрочка исполнения и выбор времени убийства Конрада свидетельствуют против него; Ричард же, напротив, должен был бы стремиться убрать со своей дороги помеху как можно раньше. Этим тоже можно объяснить длительное пребывание ассасинов у Конрада. Как и у Салах ад-Дина, у Ричарда повсюду были осведомители, а знать о том, что происходит в Тире, для него было куда важнее, чем то, что замышлял Салах ад-Дин, обладавший ограниченными возможностями, чтобы преподнести сюрприз. Признание Конрада королем тогда было бы лишь фарсом, направленным на то, чтобы отвести от себя подозрения. И он удался уже постольку, поскольку без этого маневра никому бы и в голову не пришла мысль о причастности Салах ад-Дина. Но теперь мотивы последнего преподносятся нам на тарелочке. Во всяком случае, личная месть Синана должна быть исключена. Не исключено, однако, что он установил связи с обоими противоборствующими лагерями, даже предлагал им свои услуги, и в итоге удовлетворил и тех и других, расположив их при этом в свою пользу.

Что касается Салах ад-Дина, то его неспособность к политическому убийству выводилась просто из ею якобы «благородства», что невероятно наивно. Для истории совершенно не важно то, что может иметь значение для обвиняемого в обычном суде. С этих же позиций чести причастность Ричарда к этому преступлению единодушно отрицается в исторической литературе, поскольку «благородного» Ричарда столь же трудно представить себе в роли пособника убийц из-за угла. При этом характер Ричарда искажается не меньше, чем характер Салах ад-Дина. На него было бы больше похоже, если бы он убил своего врага средь бела дня на улице, чем пытался бы устранить его тайно, примерно так считает Картелльери, не подозревая, что при этом попадает во власть предубеждения о полной противоположности политических способностей Ричарда и Филиппа, а именно, о хитрой расчетливости последнего и активной неуравновешенности первого. Подобному представлению о Ричарде способствует также и сложившееся мнение о его несгибаемой принципиальности и прямоте. Но с другой стороны, в этом историческом труде как-то упускается из виду то обстоятельство, что выводы о принципах Ричарда в связи с делом Конрада могли бы быть куда менее положительными, если бы он не взял собственное оправдание в свои руки, распространив по всему миру путанную историю с кораблем, причем настолько успешно, что его политические враги сочли целесообразным снять с него официальные обвинения.

Действительно, насколько известно, Ричард обычно не использовал в качестве политического средства убийство. И чтобы кровавое злодеяние превратилось в убийство, необходимо, чтобы у жертвы был соответствующий ранг, а многочисленные враги Ричарда физически пережили конфронтацию с ним. Жизнь простого люда в расчет не принималась — маркграф же Монферратский занимал такое положение, в котором кодекс рыцарской чести почти гарантировал ему неприкосновенность. Даже мы, не столь педантичные, как люди в XIX веке, чтобы делать различия между мертвым маркграфом и другим мертвым, ни в коем случае не склоняемся к мнению, что в жизни Ричарда Львиное Сердце не имел значения факт — на мертвеца больше или меньше. Самоуважение военной касты требовало, не только в те времена, четкого разграничения между допустимыми и недопустимыми убийствами, а также способами их осуществления. Наемники убивали иначе, чем рыцари, да от них никто и не ожидал, что при этом они будут руководствоваться установленными правилами. Поэтому, естественно, следует принимать в расчет теоретически важное для тех, кто дорожил своей честью, а к ним, несомненно, надо причислить и Ричарда, обозначение границ дозволенного, а возможно даже инстинктивное сдерживание убийств, в отношении представителей собственного сословия. Генрих VI ради обеспечения стабильного порядка в престолонаследии на Сицилии счел необходимым ослепить и, вероятно, кастрировать сдавшегося ему на милость младшего сына Танкреда, Вильгельма III, еще ребенка, после чего тот вскоре умер. Мы не можем себе представить, чтобы подобное совершил Ричард. Возможно, это связано с его большой уверенностью в себе. Иоанн впоследствии должен был чувствовать угрозу своему существованию со стороны племянника Артура, и как единственному члену династии, вечно не уживавшемуся со своей семьей, ему приписывают убийство родственника. Ричард почти всю жизнь прожил, испытывая постоянную угрозу своему положению, но угроза со стороны таких людей, как Алиса, Исаак Кипрский и его дочь, — хотя то, что их все же оставили в живых, далеко не само собой разумеющееся, — не выходила за определенные границы. С Конрадом же было иначе. Искусная ловушка, которую тот уготовил Ричарду, его классическая роль предателя с точки зрения общих христианских интересов, и то катастрофическое положение, которое грозило всей армии, — все эти факторы способны удержать нас от переоценки сдерживающей силы морали. При этом не плохо было бы спустить как Ричарда, так и Салах ад-Дина с небес на землю и вспомнить, что они были в первую очередь мужами войны, перед которыми в критические моменты истории стояли определенные задачи и которые однажды могли обнаружить, что цель оправдывает средства.

Столь же неубедителен, как и предполагаемый внутренний запрет Ричарда, и другой аргумент, приводимый в подтверждение его невиновности. Как нельзя из-за прибытия гонца от Лоншана сделать вывод об особенном замешательстве Ричарда в связи со смещением канцлера и вывести на этом основании его стремление ускорить свой отъезд — что, дескать, и привело к признанию Конрада королем — так нельзя утверждать о невиновности Ричарда на основании последовавшей реакции брата Конрада, Бонифация, или его вдовы, Изабеллы, не проявивших видимой подозрительности. Согласно Амбруазу и Itinerarium, умирающий маркграф якобы приказал Изабелле передать город только Ричарду или новому королю, то есть он не испытывал ни малейших подозрений в отношении английского короля, причем незадолго до этого он к тому же разорвал союз с французами. Как бы там ни было — последовавшее в соответствии с этим источником обострение отношений между Изабеллой и французами из-за передачи власти над Тиром, должно быть, и в самом деле имело место. Французам город не достался, и это, по крайней мере, свидетельствует о том, что Изабелла и ее семья не видели необходимости искать спасения от Ричарда у французов. Хотя, возможно, они ошибались, полагая, что опасаться Ричарда нечего. Амбруаз и Itinerarium утверждают, что Ричард якобы отсоветовал своему племяннику жениться на Изабелле, заявив, что сам бы этого никогда не сделал, сославшись на ее скандальную свадьбу с Конрадом. Учитывая историю с Алисой, нельзя сказать, что это так уж маловероятно, да и нетрудно понять, почему об Изабелле он отзывался без восторга, ведь, в конце концов, именно ей он был обязан возникновению проблем с Конрадом. Хотя, возможно, он желал этим лишь подчеркнуть свое право на наделение властью, право на завоевание, равно как и, согласно Амбруазу и Itinerarium, свое право главы анжуйской династии на регулирование наследственных вопросов. Он ни в коем случае не настаивал на том, чтобы Генрих действовал по его указке, и Эракль-«Эрнуль», которые, правда, в этом пункте весьма неточны, видят в нем инициатора этого брака. Сикард утверждает, что Изабелла вынужденно вышла замуж за Генриха, тогда как Амбруаз представляет это событие исключительно в романтическом свете.