Риэго
Шрифт:
Королевский кортеж покидает дворец. Грохочет артиллерийский салют, звучит гимн, исполняемый оркестрами, расставленными по пути следования монарха.
Фердинанд шествует медленно, сопровождаемый инфантами, министрами и большой свитой. Его обрюзгшее, злое лицо кривится язвительной усмешкой. Он только что ответил премьер-министру Аргуэльесу, намекнувшему на тревожное настроение столицы: «Да, я знаю, что среди испанцев есть безумцы, которые воображают, будто для меня возможны слава и честь вне закона и конституции. Этих людей следует сурово карать!» Как ни был озабочен министр, он не мог удержаться от иронической
Депутаты поднялись со своих мест:
— Да здравствует наш конституционный король!
Фердинанд удобно располагается на троне и подчеркнуто, театрально кланяется во все стороны, не забывая и заполненные публикой хоры церкви.
К королевскому трону приблизились президент кортесов и его секретари. Они молча раскрыли перед его величеством текст конституции.
Фердинанд встал, положил одну руку на евангелие, другую поднял к небу. Он читает установленную еще в 1812 году в Кадисе длинную присягу:
— Клянусь, что буду пуще всего блюсти политическую свободу нации и свободу каждого отдельного гражданина. Если я совершу что-либо, противное моей клятве, пусть в таком случае мне не повинуются, и все, что я сделаю против присяги, пусть будет лишено всякой силы. Да будет господь моей помощью и защитой. А если я нарушу этот обет, да покарает он меня за это.
Фердинанд сел. «Кажется, я недурно справился с этим делом!..»
Глаза его бегают по стенам. Прямо напротив трона, в притворе, выведено золотом: «Суверенитет принадлежит только нации». В нише четыре надгробные плиты. Кто здесь похоронен? Напрягая зрение, он читает имена. С одной стороны — Даоис и Велярде, расстрелянные Мюратом, а с другой… Порльер и Ласи!
Фердинанд густо багровеет: «Грязная сволочь! Поместить прямо перед моими глазами… За это они мне заплатят!..»
А председатель кортесов все продолжает свою речь. Он подробно перечисляет бедствия, которые претерпела нация за годы, протекшие после изгнания французов. Он объясняет конституционному королю, почему следует отдать предпочтение свободе, и доказывает, насколько она лучше рабства…
IV
«ЖРИ ЕЕ, СОБАКА!»
В одном отношении между либеральным правительством и королем Фердинандом царило полное согласие: и король и Аргуэльес относились неприязненно к Риэго.
Легко понять, какие чувства внушал королю офицер, заставивший этого Бурбона склониться перед ненавистной ему конституцией. Вражду министров к Риэго питали более сложные причины.
В июне Кирога, избранный депутатом в кортесы, отбыл из Кадиса в Мадрид. Риэго стал единственным главой Армии наблюдения. С этой минуты, к великому неудовольствию правительства, политическая роль южной армии начала все возрастать. Между Риэго и вождями левого крыла либералов постепенно установились полное единомыслие и даже общая программа действий.
В своих клубах ораторы восторженных обвиняли лидеров умеренных в недальновидности и бессилии. «Аргуэльес и его коллеги, — говорили они, — почили на лаврах. Получив министерские портфели и места в кортесах, они больше не хотят двигать революцию вперед». Восторженные требовали немедленной
и полной смены старой, абсолютистской администрации.Под одобрительные крики собравшихся, жадно ловивших каждое их слово, ораторы левых призывали южную армию, которой страна обязана торжеством, революции, вмешаться в политическую жизнь. Пусть Риэго поможет патриотам сдвинуть государственную машину с мертвой точки.
Речи, раздававшиеся в Севилье и в Кадисе, перекликались с этими призывами.
Выступая в кадисском клубе восторженных, Риэго заявлял, что министерство и кортесы действуют слишком робко, что слуги старого режима все еще остаются на политической арене. От имени армии он требовал предания суду всех палачей абсолютизма — Фрейре, Кампана и многих других, продолжавших благоденствовать.
— Если министры и кортесы слишком слабы и не решаются потревожить осиное гнездо врагов свободы, — говорил Риэго, — армия готова взять на себя эту задачу!
Правительство Аргуэльеса жаждало поскорее покончить с «контролем улицы над властью» и уже подготовляло закон о роспуске патриотических обществ и политических клубов. Однако оно не решалось провести этот закон в жизнь, так как опасалось вооруженного противодействия. Поэтому-то министерство стремилось прежде всего расформировать Армию наблюдения и начать столь деликатное дело С устранения из этой армии Риэго.
Но сместить вождя революции простым правительственным распоряжением было бы опасно. Вот чем и вызывалось то по меньшей мере странное положение, что либеральные министры, недавние узники абсолютизма, стали подыгрывать королю в его интригах против Риэго.
«Bo внимание к заслугам вашим перед государством и замечательным подвигам вашим на пользу нации я решил возвести вас, дона Рафаэля дель Риэго, в звание фельдмаршала испанской армии. 4 апреля 1820 года. Я, король».
Незадолго до этого вожди армии Леона согласились между собой, что будут отказываться от всех титулов и званий, какие могут быть им предложены, и начнут «моральную революцию» против пристрастия испанцев к титулам. Кресты и ленты должны быть заменены национальной зелено-красной кокардой.
В сдержанных, но твердых выражениях Риэго отказался от высокого маршальского звания.
Однако не так легко уклониться от монаршей ласки. За дело принялся военный министр Амарильяс, передавший Риэго высочайшее пожелание: «Согласно конституции, я являюсь верховным вождем армии.
Я должен заботиться о хорошем состоянии войск. Поэтому я решил иметь в своем окружения компетентных лиц, которые должны быть в мирное и военное время моими ближайшими помощниками». Амарильяс пояснял Риэго, что ему выпала высокая честь: он назначен адъютантом короля.
Снова последовал отказ Риэго. Меньше всего борца за свободу прельщала ливрея личного слуги монарха. Его место в армии!
Но Амарильяс не унимался: «Во внимание к исключительным заслугам вашим, король решил назначить вас капитан-генералом Галисии. Его величество просит вас проследовать через Мадрид. Государь желает лично познакомиться с героем свободы, о котором он составил себе столь высокое мнение. 2 августа. Амарильяс».
Отвергнуть назначение на новый пост и остаться после этого в армии уже нельзя было, не нарушив дисциплины.