Риф Скорпион (cборник)

Выйдя, я долго искал свой велосипед, пока не сообразил, что оставил его на улице Фрама, откуда меня увезла полиция.

По пути к автобусной остановке на улице Королевы я остановился у газетного киоска на Малой площади. Мое внимание привлекли субботние газеты, доставленные из Осло.

На первой странице «Дагбладет» смотрели куда-то в сторону глаза испуганной нервной девушки. Газета вопрошала: «ЧТО ОНА ЗНАЛА?»

«Вердене ганг» поместила портрет поменьше под заголовком: «ЛИКВИДИРОВАНА».

Гораздо больше места занимал другой снимок. На нем был изображен сфотографированный под углом сзади мужчина, лицо которого маскировала черная полоса. Он стоял подле статуи «Падение Икара», и было отчетливо видно, что у него нетипичная для норвежцев смуглая кожа.

13

Полицейские сирены, вырвавшие меня из объятий не слишком глубокого сна, оказались стрекочущим звонком зеленого телефона на тумбочке у кровати. Часы показывали четверть шестого. Судя по всему, еще продолжалась суббота. Состояние организма не давало мне повода заключить, что я проспал целые сутки, и я не мог себе представить, чтобы кому-то втемяшилось — в воскресенье звонить мне в шестом часу утра. Из чего следовало, что я проспал неполных четыре часа.

Мне снилось, что я ловлю бабочек. В зимнем саду гостиницы «Резиданс» мой сачок накрыл трепещущую монашенку. Только я приготовился поместить этот отличный экземпляр под стекло к другим волнянкам в моей коллекции, как обнаружил, что мои пальцы сжимают испуганную девушку, причем игла, на которую я ее наколол, совсем не игла, а длинный узкий нож. Одновременно послышался далекий сиплый голос полицейской сирены.

Я взял четырехгранную телефонную трубку.

Это был Педер Киберг. Полтора часа спустя мы сидели с ним в кафе Союза студентов, потягивая пиво. Педер держал пространную речь о низкопробной журналистике, но я не слушал его. Мои мысли были заняты другим.

За сорок минут до этого, когда я, оседлав велосипед, выехал на улицу Оскара Вистинга, чтобы катить вниз по направлению к центру, за спиной у меня включился автомобильный мотор. Оглянувшись, я обнаружил, что на дороге стоит белый «опель-кадет» и водитель еще не освободил ручной тормоз. Сразу после поворота я заметил, что машина следует за мной. Я прижался к тротуару, но водитель не стал меня обгонять. Вполне понятно, если учесть, что я ехал с привычной скоростью в сторону улицы Юхана Фалкбергета, а навстречу нам поднимался мотоциклист.

Я почти достиг верхней точки подъема у Кругозора, когда «опель» свернул на соседнюю полосу и обогнал меня, В тот самый миг, когда я ловил баланс, чтобы, остановившись, полюбоваться, как обычно, панорамой города, мне удалось рассмотреть водителя белой машины. За рулем сидел мужчина в сером костюме. Тот самый, вместе с которым я выходил из ресторана «Ройял-гарден». И у которого из кармана пиджака торчала сложенная вдвое газета «Геральд трибюн».

На мгновение я утратил контроль над велосипедом. Крутнул педаль три-четыре раза и едва не врезался в задний бампер «опеля».

На спуске к Нагорной улице, отстав на полсотни метров от белой машины, я собрался с мыслями. Пришел к заключению, что у американского журналиста могла быть тысяча причин заехать на улицу Оскара Вистинга. Может быть, там жили его знакомые. Строго говоря, еще неизвестно — журналист ли он. Почему не допустить, что он служит в какой-нибудь нефтяной компании. Или занимается в Высшем техническом училище. Может быть, он вовсе и не американец. Я ведь исходил лишь из того, что он разговаривал с сотрудником «Чикаго трибюн» и читал американскую газету, но для этого не обязательно быть иностранцем. Может быть, он самый обыкновенный норвежец.

Продолжая катить в сторону центра, я убедил себя, что у меня по-прежнему нет никаких причин поддаваться паранойе, что случайные встречи с человеком в сером костюме действительно были случайными.

Однако теперь я начал сомневаться в этом.

Потому что в самом углу у входной двери, за столиком с чашкой кофе, я вновь увидел его.

Возможно, речь идет о чистом совпадении.

Возможно, он и впрямь американский журналист, которому подсказали, что этот смуглый норвежец располагает важными сведениями о покушении на министра обороны.

Возможно, он — международный террорист, который только ждет удобного случал ликвидировать меня.

— Беда в том, — вздохнул Педер Киберг, — что по твоему лицу никогда не поймешь, слушаешь ты или нет. Полное отсутствие какого-либо интереса.

— Я слушаю, — сказал я. — Ты ругал «Вердене ганг». Утверждал, что материал с моей фотографией отдает расизмом.

— Ты не согласен? — спросил Педер.

— Сама по себе моя фотография, — ответил я, — снятая перед полицейским управлением, плюс заголовок «Подозревается цветной норвежец?» относятся к тексту, в котором до сведения публики доводится тот факт, что некто, не называемый по имени, был допрошен и выпущен на свободу. А если этот материал случайно попал на разворот, посвященный международному терроризму, с намеком о его возможных ответвлениях в Норвегии, то этого вряд ли достаточно, чтобы соответствующая комиссия стала рассматривать мою жалобу.

— Господи! Неужели тебе невдомек, что они затевают? Используя тебя с твоим цветом кожи и тот факт, что ты случайно был знаком с этой особой, они хотят навязать людям всякие квазиэкзотические, щекочущие нервы ассоциации с одной-единственной целью — поднять тираж своей паршивой газетенки! А ты сидишь тут с таким видом, словно это тебя вовсе не касается!

Педер был потрясен ничуть не меньше, чем если бы я вдруг сообщил ему, что примкнул к движению «Свидетелей Иеговы».

— Точно, — сказал я. — Сижу тут. И выгляжу так, словно меня это совсем не касается.

Он тяжело вздохнул и мотнул головой.

— Черт подери, — вымолвил он. — Тебя ничем не проймешь, Антонио.

Внезапно он весь подобрался и воззрился на меня расширенными глазами.

— Постой! Уж не ты ли, Антонио? Это не ты прикончил обеих девчонок?

Взгляд его был исполнен тревоги. Рука нащупала пачку «Принца». Коробку спичек. Он сунул в рот сигарету. Достал спичку из коробка. Закурил. Все это одной рукой, как в спектакле «Трамвай „Желание“», премьера которого так и не состоялась. Когда мы оба были в самодеятельной труппе «Ила пир».

Я смотрел ему в глаза, в два глубоких колодца, и вдруг меня осенило. Я разглядел возможную связь. И нашел нужные слова.

— Педер, — заговорил я. — Послушай, она ведь и тебя разыскала, верно? Разговаривала с тобой? В среду или четверг? Я не прав?

Педер разинул рот, словно треска на ветру. Наконец ответил:

— Как ты узнал?

— Не знал, догадался.

— В четверг вечером, — сказал Педер. — Около семи. Я зашел в кафе Эриксена. Сел почитать, выпить вина. Вдруг появляется она. Садится у моего столика и спрашивает, я ли такой-то и знаю ли я тебя.