Ригодон

– Обменяйте все это! И никогда никому об этом не говорите! Вас немедленно отправят в тюрьму!..

Этим обменом «проклятых денег» меня впоследствии еще будут дурить раз двадцать… обычное мошенничество… он наскоро мне все обменял на датские кроны, этого должно было хватить на трамвай и даже, думаю, на гостиницу… других идей у меня не было, к счастью… он при этом еще спросил, нет ли у меня при себе оружия?… И есть ли у меня счет в банке?… Его обязанность – проявлять любопытство… Но он и так знал предостаточно… не правда ли?

Народу в трамвае немного… несколько пар, очень спокойных… «два Хеллеруп!» «Два» по-датски звучит как to, а не two!.. Три – tre!.. Не three! Ни drei!.. Сидящие люди раскачиваются, дергаются, как и мы… эти рельсы безобразны, но все же лучше, чем в Гамбурге!.. И чем в Брюсселе, я убежден!.. Я уж не говорю о Берлине!.. Хи-хи! И о рельсах с улицы 4 сентября!.. Я их отлично знаю!.. Ле Лила! [75] Всю Европу предстоит сперва переделать!.. Я бы мог разразиться громким хохотом! Хи-хи!.. Но я сдерживаюсь… заставляю себя молчать! Ох, умру со смеху!.. Давлюсь смехом!.. Правильней, я затыкаю рот рукой, прижимаю ее к губам… порядок! Порядок! Продержусь до Хеллерупа… только не смеяться! Остальное – пустяки!.. Вся эта развалюха скрипит немилосердно… и динь! Динь! Вот мы уже на месте… да, мне знакомо, хорошо помню… на тротуар! Спускаемся!.. И еще пешком немного… почти до леса… точнее, до зарослей ежевики… тут никогда никого нет… я бывал здесь довольно часто… нет! Я ошибаюсь… это не здесь… то место должно быть выше… мы, видимо, проскочили…

75

Населенный пункт во Франции. На его территории расположен форт Руанвилль, где во время Второй мировой войны содержались в плену французские борцы Сопротивления.

– Лили, я больше не могу… ты тоже, наверное, устала… передышка!

Садимся… не могу сказать, что на траву, переплетение лиан и кустарника… как все это колется!.. Раздирает кожу!.. Не выдержать… снова поднимаемся, идем… о, но ко мне вернулась память! Я знаю!.. Я знаю!.. «Сюда, Лили!.. Сюда!» Теперь я вспомнил… эта песчаная дорожка почти розового цвета… я был здесь перед самой войной, несколько раз!.. Да! Да, именно здесь!.. Вспоминаю… скамья!.. с другой стороны дорожки, и чуть ниже – руины… помню название: Цитадель… вернее, то, что от нее осталось… Цитадель разрушена, снесена до основания… войной? Не знаю какой?… Остались лишь подземелья… решетки, цепи… весь этот железный лом, изъеденный ржавчиной… так сказать, железные кружева… и все это на самом берегу моря, я должен был бы вспомнить… вы слышите, шорох гальки, плеск волн… чайки… вот где можно отдохнуть, ни одного прохожего… я обратил на это внимание еще перед войной… никогда никого нет на этой дорожке, которая содержится в отличном состоянии, посыпается розовым песком… вы хотите мне сказать: по крайней мере, вам там было спокойно!.. О, вовсе нет! Я был очень даже обеспокоен!.. Но недостаточно! Я должен был бы все предусмотреть! Осознать, что дамоклов меч, висящий над нами… может упасть! Теперь я знаю… Дошедший до ручки, что мне остается? Царапать бумагу для Ахилла… Всячески оскорблять Ахилла… но его не проймешь!.. К нему в руки плывет второй миллиард! А я бью баклуши, и на меня можно плевать… он уже целую вечность ничего не делает… Завтра меня не станет, его тоже… но есть другие, они поставят мировой рекорд в стратосфере, на галерах это тоже возможно, все зависит от того, где вы находитесь, на веслах или на командном посту… что касается меня, то за перила моста Курбвуа они хватались только в качестве каторжников… ну что же! Полноте! Вернемся к своим обязанностям!.. Я должен рассказывать… не отклоняться… я говорил вам, что мы отдыхали на скамье перед Цитаделью, в общем, перед руинами… на аллее не было никого… я мог наконец произвести инвентаризацию… месяцами я думал об этом. Лили, очевидно, тоже… вы заметили, что мы не разговаривали с ней об этом, никогда… однако это чрезвычайно важно!.. Нас могли бы обыскать, представьте, особенно в Цорнхофе!.. Мы были подозрительными типами! И вот сейчас, на границе, во Фленсбурге… они могут, конечно, найти… о, это вовсе не взрывчатка!.. Это наши подлинные паспорта, наше свидетельство о браке и четыре ампулы с цианидом… личные вещи, вы же видите… но цианид, я в нем уверен, не подмоченный, как у Лаваля… настоящий цианистый калий, смертельно сухой… я его достал с помощью… с помощью… не хочу никого компрометировать, даже через столько лет… настанет день, историк-коммунист, желтый, без сомнения, напишет книгу: мученичество «коллаборационистов», но через столетия… придет мой час… да и мои «воспоминания» станут обязательными при сдаче лицейских экзаменов на степень бакалавра… у вас появится неслыханный шанс, у вас, падких на все первое, эксклюзивное, потрясения, которые я заставил вас пережить, о них узнают лишь через сто лет… вы оцените их, я убежден, вы, как и я, рожденный в полной «относительности»!.. Там, где мы были спозаранку, никто не собирался нас потревожить… Лили отлично знала, что я задумал… поскольку то, что я в Безоне положил в сумку Бебера, лежало там постоянно, наш цианид, наши два паспорта и свидетельство… самое ценное, когда у вас ничего больше не осталось, свидетельство о браке… у меня еще не было опыта всеобщего «ату его, ату!», но у меня достаточно богатое воображение… «когда все кончено» и вы загнаны, так сказать, на дно, весь в гноище, прокаженный, преступник, вы можете ожидать обвинения в трех преступлениях: в том, что у вас фальшивое имя, фальшивый паспорт и что у вас все фальшивое… у нас же – наши настоящие паспорта, и они могли бы до них добраться… конечно, я бы мог раздобыть и фальшивые… но не в этом случае!.. Разумеется, мое положение было ужасным, доказательство – статья 75! [76] Но были там и куда более ужасные «военные преступники»… те, которые занесены в списки в Вашингтоне и Лондоне… Chief Justice… о, как они доискивались все эти два года, не «беглец» ли я… не настоящий ли «военный преступник», «замаскированный» Селин… два года они держали меня на дне помойной ямы, пополняли досье, находили всяческие предлоги, два года лохмотьев, тухлого мяса, два года на свалке… даже сегодня я еще не совсем отошел от всего этого… и эта жуткая вонь, должен признаться… другая опасность этой псовой охоты – чтобы они не обнаружили, что вы женаты… я хочу сказать, женаты по всем правилам, здесь не допускается никаких отклонений!.. Уверяю вас, завтра коммунисты, славяне, желтые или черные, или даже негры из Конго, станут у штурвала, и первым делом они проверят: соединены ли вы брачными узами так, как следует… не как смехотворные и беспорядочные свиньи… тогда для вас нет пощады: мясо для бойни… мясо для борделя… с момента ареста я был в этом убежден!.. Никакого удостоверения о браке… нас разлучили… мы больше не увидим друг друга…

76

75-я статья уголовного кодекса (Закон от 29 июля 1939 г.).

Наш брак, но Бог знает, каких страданий стоило его сохранить!.. Два года, минута в минуту… бесконечно отупевший, в полнейшем мраке… никогда мне не забыть эти вопли!.. Исходили они из «14-го»… или из соседнего?… Из другой ямы?… Были и такие, что познали самое страшное, я признаю… посмотрите на Эйхмана, на этих еврейских еретиков, таких, как Сакс, Рифеншталь, бесконечно порочные мазохисты, чего они добивались!

Так скажите, на каком мы свете?… Давайте же вернемся в этот парк!.. Мы сидим, на скамейке, я уже говорил, и никого нет вокруг… Лили хорошо знает, на что я хочу взглянуть… она ставит нашу сумку на скамью… Бебер вылезает, потягивается, я его знаю, он не убежит… растянется здесь же, поблизости, в траве… я знаю, что мне следует проверить наше сокровище… со времен Парижа… много раз мне хотелось его увидеть… в Зигмарингене они догадывались… оно там, на месте! Двойное дно!.. Я отстегиваю… вижу… все здесь… ничего не потеряно… наши два паспорта, наше свидетельство о браке… и дамский пистолет, маузер… флакон с цианидом… остальное лежит в банке, по крайней мере, должно было там находиться, я вам говорил уже, Landsman Bank, Peter Bang Wei… банк никуда он не денется… когда мы чуть-чуть отдохнем! Сперва самое неотложное!.. Надо снова застегнуть этот тайник… чтобы Бебер снова там примостился… он понимает, запрыгивает, сворачивается клубочком и мурлычет… это не простое животное, он понимает наше положение, я убежден, что он знает больше, чем говорит, и даже о том, что должно произойти… молчание ягнят – это уже нечто… я спрашиваю у Лили: «Там все, как ты думаешь?…» Она не очень уверена… ну да ладно!.. Тем хуже!.. Пора уходить! Мы к этому вернемся… на этой аллее действительно спокойно… но погоди-ка!.. Лили видит лучше меня… нет, ничего… там, среди трав, птица… но необычная птица… я бы сказал, птица из «коллекции» Ботанического сада… величиной с утку, полурозовая, получерная… и вся нахохлившаяся! Я сказал бы, оперение в боевой позиции… гляжу дальше… другая! Вот уж эта мне знакома!.. И я первый увидел ее!.. Ибис… местный воробей… и хохлатая цапля!.. Эта уж, наверняка, не из Дании!.. Теперь павлин… они собрались, как на выставке… И «птица-лира»… видать, им всем захотелось поесть… место не очень богато пищей… руины, ежевика, щебенка… а вот еще одна птица!.. На этот раз тукан… перцеед… все они буквально в трех… четырех метрах… они подошли бы, если бы у нас было что им дать… но, по правде, ничего нет… тогда я говорю Лили: «Закрой хорошенько сумку, чтобы он не высунул голову!» Я думаю о Бебере… в этом птичьем окружении, если бы какая-нибудь из них приблизилась, он быстро бы сообразил, что с ними нужно сделать, а нам ни разу в жизни не приходилось выступать в роли заклинателей… заклинателей птиц…

– Убираемся восвояси!

Полагаю, для нас во всем таится опасность… эти птицы, я убежден, появились из разрушенных вольеров… должно быть, они, как и мы, бежали оттуда, из немецких разбомбленных зоопарков… во всяком случае, мои трости!.. С большим усилием поднимаюсь на ноги!.. И – на трамвай!.. Я повторяю, конечная остановка… оттуда мы пришли… и вернемся той же дорогой…

* * *

По правде говоря, этого уже достаточно… 791 страница… уф!.. Хватит?… Хватит?… Вот видите! Я был «вовлечен» и выложился полностью… речь о том, чтобы с этим покончить… о, не то, чтобы мне этого хотелось!.. Но разве Ахилл не раскошелился на «аванс», чтобы я задумался… не будучи ни геем, ни кокаинистом, ни преступником, у меня нет никакого оправдания… долги, если вы министр, это сущие пустяки… а если вы академик, ваши слабости поймут… но что касается меня, то, вы же понимаете, как бы я ни ссылался на «Путешествие», не твердил, что это веха, что все, написанное с тех пор, не более чем «вымученные имитации, жалкая галиматья»… меня же немедленно пошлют к черту!

– Эх, никто даже не прочел ваше «Путешествие…»… Надменный слабоумный старикашка!

Нечего ответить!.. Молодежь тупа беспросветно, что с этим можно поделать?… Для нее существует только кино! Пропащая юность!.. Ни один постановщик не умеет читать… дополнительный довод!.. Кино ни в чем не сомневается и не догадывается ни о чем… об этих отважных! Браво!.. Если вы написали 791 страницу, ах! – что бы вы ни говорили, а дело пойдет! Особенно, не правда ли, когда эта хроника не так уж радостна… и возможно, мне стоило бы больших трудов позабавить вас чем-нибудь?… Не то, чтобы я нарывался на трагедию, вы заметили!.. Я ее избегаю… я избегаю… но… трамтарарам! В наших тяжких обстоятельствах было важно, чтобы нас не догнали… если бы мы остались на улице Жирардон, с нами бы тут же расправились… утонченная «коррида», Зубоврачебный институт или вилла Саид [77] … каторга Ахилла достаточно сурова, допускаю, особенно с учетом моего возраста, но все же это детские игрушки в сравнении с тем, что нас ожидало бы… сдирание кожи заживо, во-первых… а во-вторых, поджаривание на вертеле с мелко нарезанным луком, перцем, на медленном огне… можете мне поверить… ох, и бардак же!.. Как они были похожи, и те и другие! Кусто тоже порядочная сволочь, и бешеный Сартр… это я вам говорю, я видел пыточные орудия совсем близко, клинья и специальные колодки у господ Петьо, и те и другие… где это? Вы спрашиваете… я не задумываюсь, ответить ничего не стоит… под постоянным присмотром LVF, видите ли, в бывшем «Интуристе» на углу Комартен-Обер… там в подвале, очень просторном, глубоком, в духе Пиранезе, в этом месте, совершенно невероятном!.. Вы могли бы убедиться, что они позаботились обо всем… я вам повторяю: напротив «Аммана» [78] … видите, что я совершенно беспристрастен, настоящий историк… они были садистами – и те и эти!.. Ригодон все это! Славные такие приспособленьица, чтобы вы подпрыгнули до потолка!.. Выбитые, потом поджаренные мозги, рабы, брошенные на съедение жирным муренам, христиане, отданные на растерзание ягуарам, коллаборационисты на вилле Сайд… а завтра, так уж повелось, вы мне расскажете о новостях… об этих кипящих котлах на всех перекрестках… для кого? Для кого?… Для вас, черт побери! Чтобы вы варились на медленном огне, испуская истошные крики… маленькая деталь, которая меня немного коробит, против которой я протестую, это моя галантность… что было бы, например, если бы Гитлер выиграл, до этого оставалось так немного, понимаете, – говорю вам это сегодня – все они были бы за него… За того, кто повесил больше всех евреев, за того, кто был номер один… нацистом… кто выдрал чертову требуху из Черчилля, потрясал сердцем, вырванным из Рузвельта, пылал самой нежной любовью к Герингу… но все мгновенно забыто и с той и с другой стороны, они устремляются друг к другу, им плевать, какой член они отдавят, главное, достать до самой печенки… о, с каким удовольствием они раздавили бы чарочку с Адольфом, говорю вам, до этого оставалось так немного…

77

Вилла Сайд находилась в 16-м округе, во время войны там располагалась парижская резиденция коллаборационистского правительства Пьера Лаваля, а потом она была преобразована в тюрьму. Зубоврачебный институт на проспекте Шуази был также местом заключения подозрительных лиц.

78

«Амман» – турецкая баня в Париже.

Я имел право, согласитесь, – 796 страниц! – передохнуть немного… о, не отправлять послания!.. «Отправители посланий» – люди другого сорта, философски-придурковатого, лучше с ними не связываться, тонешь в их эманациях, лужах мочи, террасах, аббатствах… закомплексованы, заморочены, запутаны, вы себя уже не сыщете днем с огнем… тук! Тук!.. Кто-то стучит… гав! Гав! Рр-р! Тью! Тюи!.. Я изображаю свору собак… и шум деревьев, и птиц… и др-ринь! Дверь!.. И чертова кошка… это какой-то смельчак!..

– Войдите!.. Войдите!..

– А, здравствуйте!

Это Дюкурно! Он, это серьезно… он не приходит просто так… очень скоро мы достигаем согласия… ах, еще несколько мелких неурядиц… теперь порядок… тончайшая интонация… запятая… надо остерегаться редакторов, у них такой основательный «здравый смысл»… основательный «здравый смысл» – смерть ритма!.. Все мы любители увлекательных интрижек с порочными женщинами, я знаю, что говорю… Дюкурно пришел ко мне ради NRF… Вы понимаете, утрясти тонкие и острые фигли-мигли, снять скорлупу с яиц… на бумаге, как вы знаете, целые тонны тонкостей из самой глубины земли, от мадам Болльоре… немножко ретуши, если можно, никто не посмеет возразить!.. Представьте!.. «Путешествие» и «Смерть в кредит»… должны появиться к концу года, она способствует… подумать только!.. Поскольку он здесь, то мы поговорили о том о сем… о Бальзаке, к примеру!.. Бальзак, вроде бы, приезжал в Медон… он, говорят, жил в Бельвю у графа Аппоньи, в то время посла Австрии… Дюкурно – «бальзаковед» и «немножко дилетант»! Нет, не согласен!.. Очень серьезный ученый!.. Он не жалел труда, отыскивая следы Бальзака и этого графа Аппоньи… но все поиски оказались напрасными!.. В мэрии… в земельном кадастре… у нотариуса… ничего!.. Если у какого-нибудь читателя есть какая-либо идея на этот счет, то пусть он будет так любезен сообщить мне… мы дошли уже до этого… «а вы?» спрашивает меня Дюкурно… «как ваши дела?»

Мой дорогой Дюкурно, издательство с четырьмя процентами от продажной цены тиража, которые выплачиваются автору, не способно обеспечить ему достойную жизнь! Совершенно очевидно, четыре процента означают плевок в лицо музам… авторы «Плеяды» не станут жаловаться, они все уже покойники… за исключением двух… трех… из них, еще живых… Крутой… Коротышка… и я, издающий предсмертные хрипы… Крутой богат… Коротышка не нуждается ни в ком, окружил себя античной роскошью, фазан Олимпа, любимчик Академий…

– Вы и ваш случай – поистине вопиющее безобразие, полуживой участник «Плеяды», почти забытый, помнят только ваше прошлое…

Дюкурно говорил правду, но если я возражаю по поводу этих жалких четырех процентов и если «Плеяда» не что иное, как бесстыдная обдираловка, то я еще и оплеван и осыпан оскорблениями, изгнан из пантеона…

Дюкурно вполне согласен.

Мой отец и моя мать не задержались на Пер-Лашез, их имена стерты…

– Мой дорогой бальзаковед, на этом дело не кончится!..

– Почему?

– Почему? А вот почему!.. Я информирован! Китайцы, настоящие… ударные китайские силы, которые придут нас оккупировать… они уже в Силезии расположились лагерем… в Бреслау и окрестностях… на шахтах и в доменных цехах… за ними придут другие! Множество других, из азиатских степей… орды!.. Киргизы, молдаване и финны, прибалты и жители карпатских гор, тевтоны… вы их увидите в Пантене, у самых ворот, которые вы так хорошо знаете, и их будут встречать вопящие толпы пьяной швали, выкрикивающие призывы к свободе и счастью!