Риль. Дилогия

Маррон с неудовольствием вспомнил вчерашний вечер. В таверне хромого Таля появилась новенькая служанка. Такая свеженькая, аппетитная. Но девчонка оказалась непромах и раскрутила капитана на приличный ужин и самое дорогое пойло, а потом лишь подолом махнула и ускакала под защиту своей матери. Та еще мегера. И, зачем только Питрэх притащил эту семейку на остров. Ну, дочка ‑ понятное дело, но мать… Он бы такую ни за что бы ни взял.

Капитан представил, как утром он снимается с якоря, уходит в открытое море и там не будет этих вертлявых, жадных до золота женщин. Только он, море и его Орлина. Потом он вспомнил магичку, и настроение немного понизилось. Дон Маррон поразмыслил и решил, что магичка все же не совсем женщина, точнее женщина, но не совсем обычная и терпеть такую на судне можно. К тому же в отличие от остальных, эта принесет ему золото и много. Капитан ускорил шаг, ему не терпелось увидеть обновленную красавицу. Перед глазами так и вставало зрелище белоснежного судна, покачивающего на волнах. Смущало только, что воображаемое судно имело тоннаж раза в три больше, чем его Орлина, но Дон Маррон списывал это на свое богатое воображение.

Еще издали была заметна небольшая толпа, скопившаяся на берегу, прямо напротив стоянки его корабля. Капитан прибавил ходу. Он бы и побежал, но бегать было не солидно, зато нервничать можно было начинать прямо сейчас.

Толпа даже не бурлила, так побулькивала. Руками не размахивали, громко не орали, морды не били ‑ стояли и созерцали. Сбывались худшие опасения Дона Маррона. Его Орлина, его девочка… ах, да что там говорить, надо поскорее увидеть все самому.

Протолкавшись в первые ряды, капитан набрал в грудь воздуха и … онемел. Так и застыл с поднятой рукой. Направленный в сторону Орлины указательный палец не оставлял окружающим сомнений, что именно ввергло Дона Маррона в состояние столбняка.

‑ Кхм, капитан, ‑ сзади осторожно кашлянул Тайл, ‑ а, по‑моему, неплохо получилось. Необычно, согласен, но зато как оригинально. Почитай у каждого третьего судно белой краской выкрашено, а вот такого ни у кого точно нет.

‑ Оррригинально! ‑ прорычал Дон Маррон, обретая дар речи, ‑ да, мы с такой оригинальностью теперь у всех, как бельмо на глазу, как корова в небе, как набитый золотом фельёнец, оказавшийся после бури без охранного каравана. Осталось только надпись на борту прилепить: "Грабим всех. Пираты" или флаг поднять, например, черный, чтобы у наших недругов заранее от ужаса поджилки тряслись, да пушечки сами собой заряжались. Наш девиз, какой?

‑ Берем, что легко берется, продаем, что продается! ‑ нестройно отозвались моряки.

‑ Во‑о‑от! ‑ капитан одобрительно кивнул, ‑ а с такой окрасочкой, нас вычислят уже через месяц. Мало того, что ни в один порт не пустят, так еще и премию за головы объявят. И будем от стражей между островов бегать, хвост поджавши. Проще сейчас такую красоту камнями нагрузить и под воду отправить, чтобы потом не мучиться.

‑ Зачем же под воду? ‑ вмешалась Риль. Ей, лично, творение Лейтора нравилось. Было в нем нечто такое… завораживающее. Во‑первых, судно получилось глянцево‑черным, отчего приобрело благородную стать и выгодно смотрелось на мутно‑зеленой воде. Во‑вторых, Лейтор пытался воплотить свои фантазии об идеальном корабле страшных пиратов. Точнее, он пытался выполнить заказ дяди и просто обновить белую краску по бортам, но его дар не желал работать по заявке. В итоге, по бортам в художественном беспорядке разгуливали скелеты разной степени одетости, на носу мерцала серебристая паутина, корма красовалась жуткого вида морской образиной с красными клешнями и выпученными глазами. Вполне нормальное пиратское судно, в меру ужасное, в меру привлекательное, но Маррон прав ‑ такое увидишь, никогда не забудешь. И если поменять бывшие белые, а теперь желтоватые паруса на черные, таким кошмаром можно пугать детей и… торговцев. Про мирные заходы в порт придется забыть, зато с подобной репутацией, корабли будут сдаваться Орлине без боя. Такая страхолюдина одним видом пугать будет без пушек и ружей, ‑ Судно теперь, как новенькое. Снасти подновить, паруса перекрасить, не корабль, а мечта!

‑ Ага, мечта идиота поиграть в пиратов, ‑ проворчал Дон Маррон, повернувшись к девушке, ‑ деточка, мы не в игрушки играем, у нас все по‑взрослому и стреляют по‑настоящему и убивают всерьез.

‑ Так продайте, если не хотите сами на нем плавать. За такую красавицу много дадут, если она кому приглянется, ‑ посоветовала Риль.

‑ Ходить, крошка, ходить, ‑ поправил ее капитан, ‑ ты даже не представляешь, как мне достался этот корабль… Да, я за него почти что жизнь отдал, душу в него вложил, а ты ‑ продай! И дорого могут дать? ‑ деловито осведомился Дон Маррон.

Риль пожала плечами ‑ в ценах на корабли она ничего не смыслила. ‑ Неет, я лучше сейчас этого ррродственничка слегка придушу, и он мне живо мерзость с бортов уберет и все в белый цвет закрасит, ‑ капитан кровожадно заозирался в поисках племянника, но Лейтор благоразумно убрался с берега еще до прихода главного оценщика своего творчества. ‑ Не выйдет, ‑ Риль пожала плечами, ‑ мы пробовали ‑ это не убирается. Только если вместе с верхним слоем дерева. ‑ Тогда придушу насовсем. Раз нельзя эту погань с моей красавицы вывести, хоть душу отведу. И другим же опять польза. Вдруг он еще подобное натворит? Его же не просто придушат, а растерзают. Лучше уж я сам аккуратно, по‑семейному. ‑ Только через мой труп, ‑ прищурилась Риль, ‑ вы мне его в ученики подсунули, я согласилась. Попробуете тронуть парня ‑ все наши договоренности тут же потеряют силу. ‑ Капитан, магичка права, ‑ Тайл храбро влез в надвигающийся скандал, ‑ на материке полно богатеньких дураков, которые готовы на все, лишь бы выделиться. А тут не просто новая тряпка или живность какая. Тут целое судно! Да, вы сами посмотрите ‑ скелеты ни один не повторяются, а их ровно двадцать два, ‑ произвел быстрый подсчет шкипер. ‑ Двадцать два, ‑ эхом отозвался капитан, начиная что‑то подозревать. Скелеты удостоились повышенного внимания, до этого их как‑то не разглядывали в подобном ракурсе, но теперь, после слов шкипера некоторые детали стали казаться весьма и весьма подозрительными. ‑ Глянь, Жбын, вон у того с левого края медальончик на груди прям, как у тебя. ‑ А серьга та, тебе ничего не напоминает? ‑ Где? ‑ Пятый справа. ‑ Ох, укуси меня акула, тож моя. Художник избежал участи стать одним из своих творений по одной простой причине ‑ себя он тоже изобразил на борту корабля. Скелет в рваной рубахе держал в руках золотистую сферу. ‑ Ишь ты, магом себя мнит, футляр для вонючих костей, риф ему…, э‑э, в корму. ‑ Рыбьи потроха, да за такие дела раньше на рее бы вздернули без слов. Надо ж, чего удумал ‑ костеняками нас сделать. Узнают ‑ в жизни не отмоемся. По всему побережью прославимся. Лучше сразу концы в воду отдать, чем такая слава! ‑ Проклятье! ‑ Утопить, щенка! Мазило на рею. ‑ А мне мой нравится, ‑ подал голос боцман Рыбахо, ‑ вылитый дед, когда его в костяницу перекладывали. "Все‑таки полугрейф", ‑ отметила про себя Риль. Только у горных жителей существовал странный способ захоронения предков в два этапа. Сначала тело закладывали в каменные ниши в верхних пещерах, засыпали землей с песком. А потом, через пару лет выкапывали кости и переносили на нижние уровни. Цвет костей при переносе значил очень много. Обладатели желтых назначались хранителями семьи и рода, белый цвет был нормой, а вот если кости чернели, то их сжигали и проводили особую церемонию для изгнания духа предка. Такой дух мог превратиться в гурлума и тревожить покой живых по ночам, насылать болезни на детей. После слов боцмана народ немного успокоился. Мысли о предках и костях всегда действуют умиротворяюще и наводят на философский лад. ‑ Эх, чтоб мне утопнуть, красиво, конечно, вышло. Права магичка, ох, простите, госпожа Ри, такой посудины ни у кого на Сизом море нет. ‑ Теперь‑то я знаю, как буду выглядеть после того, как меня акулы обглодают, ‑ ухмыльнулся Тайл и ткнул пальцем в один из скелетов, замершего в горделивой позе с подзорной трубой в руке. ‑ Твой прилично вышел, ‑ сварливо заметил капитан, ‑ а мой? Разве у меня такая шевелюра на голове, а? ‑ он взъерошил свои и без того всклокоченные волосы. Риль оценивающе оглядела Дона Маррона, потом кинула взгляд на борт корабля ‑ скелет дяди у племянника вышел симпатичный и легко узнаваемый. Такого гнезда из волос на голове больше ни у кого не было. ‑ Не переживай так, ‑ примиряюще улыбнулась девушка, ‑ художники всегда немного преувеличивают для пущего эффекта. ‑ Ну, раз для эффекта, ‑ протянул капитан, недоверчиво разглядывая свой костяной портрет, ‑ так и быть, пусть остается. Команда еще немного пообсуждала собственные изображения и решила по первому делу парня простить. Все‑таки раньше их вообще никто не рисовал, а так, пусть и в виде костей, но каждый из моряков заполучил собственный портрет, даже два ‑ на левом и правом бортах. Было чем гордиться. К тому же, все понимали, что первое плавание для моряка всегда остается первым, полным ошибок и страхов. Это после он станет настоящим морским бродягой, дайте ему только время, да опытного боцмана. А тут ‑ слыханное ли дело, картину нарисовать. Не просто мазню, да каратиц вместо людей, а настоящую, как в домах богатеев принято на стены вешать. И что было совсем уже немыслимым, Лейтор ухитрялся работать без красок и кистей. Непонятно, но достойно уважения. "Если он сейчас так малюет, то, что потом будет, когда научится рисовать по настоящему?" ‑ примерно с такими мыслями моряки возвращались на корабль. Живопись живописью, а завтрашнее отплытие никто не отменял.

Глава 8.

До Лустры шли дня два. День пробирались между островами, потом еще сутки шли по широкой воде к тонкой, чернеющей на горизонте полоске суши ‑ материку. Капитан страховался, и первый день Риль просидела в своей каморке, пока Лейтор не соорудил для нее навес на палубе, куда девушка перебралась из тесного и душного помещения.

В благодарность за спасение от жертв своего художественного таланта ученик взял часть обязанностей Риль на себя. Палубу вымыл, навел порядок в капитанской каюте. Не удержался и обновил потемневшее от времени дерево обшивки. Талант требовал постоянного применения, наплевав на чувство самосохранения.

Вечер и полночи Лейтору пришлось провести высоко над палубой в обнимку с грот‑мачтой. Внизу раненным зверем метался капитан и грозил страшными карами. Кары на расстоянии действовали плохо, и Лейтор предпочел не испытывать терпение дяди своим ближним местопребыванием. Он выслушал все с приличного расстояния, взобравшись по выбленкам на грот‑бом‑брам‑рею. И что так расстраиваться? Получилось же довольно неплохо. Настоящая каюта страшного пирата. Но капитан считал по‑другому. В этом могильнике он, видите ли, жить не собирается. Ему там одни кошмары сниться будут.

Завывания Дона Маррон пробудили любопытство Риль. Она прогулялась до каюты и оценила творчество ученичка. Н‑да, капитанская каюта теперь напоминала девичий будуар, обитательница которого вдруг увлеклась темной стороной жизни. Что же, вместо полусгнивших досок ‑ черный гладкий пол, довольно практично, голубой полоток ‑ единственное светлое место в каюте, отчего по ней хотелось ходить, задравши голову вверх. Стены, хоть и черные, но совсем не напоминали стены могилы, как тут орали особо впечатлительные. И розовые морские звезды смотрелись на них довольно нарядно, а не шевелили толстыми червячными отростками. У кого‑то слишком развитое воображение. Да и зеленые водоросли на стенах ничуть не походили змей. Пасти же у них нет? Нет! Значит, никакие они не змеи! О чем она и сообщила капитану, заверив, что с такой каютой его Орлина будет стоить только дороже.

Действительно, выходило большое несоответствие. Снаружи ‑ красота, а внутри подгнившая деревянная обшивка.

Капитан задумался, даже орать перестал. Потом сказал, что художнику ноги не нужны, и он их ему все‑таки повыдергивает для вразумления, когда достанет.

Тайл вызвался лично контролировать процесс дальнейшей переделки внутренних помещений. Риль только недоверчиво покачала головой. Она пыталась, но подсознание художника было сильней и тренировке не поддавалось.

Вечером моряки украдкой по одному побывали в каюте капитана. Полученные эмоции требовали выхода. Искусство действует на каждого по‑разному: кому‑то приходится по душе, оставляя после себя светлую радость или грусть, а кого‑то начинает корежить, выворачивать, заряжая гневом и злостью. Но это лучше, чем полное равнодушие.

Сидя в довольно неудобной позе, прижавшись к мачте, Лейтор наслаждался первым успехом. Внизу на палубе кипели эмоции. Опыт первой критики был жарким. Слов хватало не всегда, и к аргументам добавлялись плюхи, тычки, затрещины и удары.