Римлянин

— А он мне приятен! — рассмеялась Елизавета. — Как папа мой августейший молвит, ей богу!

Таргус лишь молча и учтиво улыбался своей дежурной улыбкой милого юного дарования. Императрицей она никогда не станет, в случае смерти Анны Иоанновны на престол взойдёт малолетний Иоанн Антонович, поэтому дщерь Петрова пролетает мимо кассы, но вежливым с ней он будет, ровно настолько, насколько с остальными. Правила игры.

— К отцу твоему пойдём, — позвала его Елизавета, направившаяся к Карлу-Фридриху, который давал какие-то распоряжения музыкантам.

— О, вижу вы уже познакомились, — улыбнулся он, увидев приближающуюся компанию. — Как вам мой сыночек, Ваше Императорское Высочество?

— Лих, дерзновен, страха в нём не чую, — охарактеризовала Таргуса Елизавета. — Весь в папку моего…

Она приложила платочек к глазу.

— Рад, что вы понравились друг другу, — довольно улыбнулся Карл Фридрих. — Скоро второй шлезвигский стол, но, думаю…

— Помру я от второго такого стола… — пожаловалась Елизавета. — Айда-ка лучше к тебе в кабинеты, поговорим о судьбах наших тяжких… И Петера с собой возьмём, пусть учится уму-разуму.

Таргус мысленно вздохнул тяжко.

На третьем этаже, в кабинете Карла-Фридриха, они расселись перед горящим камином и получили от Зозим по кубку вина, все, кроме Таргуса, который заказал пунш.

— Любая карлица… — оценила Елизавета удалившуюся Зозим, а затем повернула голову к Карлу-Фридриху. — Подари!

— Я бы с радостью, но это свободный человек, — вздохнул герцог. — К тому же связана контрактом с Карлом Петером, а не со мной.

— Что за «кунтракт»? — озадачилась дщерь Петрова.

— У него все этими контрактами связаны, с кем он работает, — пожал плечами Карл Фридрих, приложившись к кубку. — Там чётко прописано, кто, что, кому и почему, ни направо не свернёшь, ни налево, а если свернёшь, то шею тебе свернёт…

Герцог пьяно хихикнул спонтанному и незамысловатому каламбуру.

— Кто? Он? — Елизавета недоуменно указала кивком на Таргуса.

— Он, — после очередного глотка вина, подтвердил Карл Фридрих.

— Диковинно… — Елизавета изучающе посмотрела на молча смотрящего в огонь Таргуса. — Не продать, значит, карлицу?

— Сорок лет контракта, — ответил Таргус, не отрывая взгляда от огня. — Немотивированный разрыв контракта с моей стороны будет значить нарушение моего слова. А моё слово — холодная сталь.

— «Ниметивированый», чего? — не поняла Елизавета.

— Беспричинный, — пояснил Таргус. — Без объяснения и обоснования.

— И откуда словечки такие знает только… — Елизавета посмотрела на Карла-Фридриха, но тот лишь беспомощно развёл руками.

— Нельзя, значит, без нарушения слова, — хмыкнула Елизавета. — На диво умный мальчик. Папенька мой тоже таким был. Всё в этих прожектах, корабли, европейские балы, полки нового строя… Так и отмучился, Царствие ему небесное… Одну меня оставил… С кровопицею этою…

Елизавета зарыдала. Карл Фридрих оперативно подобрался, извлёк большой платок и подал ей. Елизавета приняла платок и вытерла настоящие слёзы.

— А Анка ещё… — продолжала горевать дщерь Петра. — Преставилась в вашей Голштинии… Один Петер мне в память… Поди сюда, голубчик мой…

Таргус послушно подошёл к ней и был сжат в неожиданно крепких для этой пухлой женщины объятиях.

Стоически выдержав невиданное давление, он дождался, когда эмоции цесаревны отхлынут и она его отпустит. Отпустила.

— Держаться надо крови родной, — произнесла она серьёзно, взяв его за плечи. — Кроме крови родной ничего не важно.

Таргус молча кивнул.

— Ты дитятку-то не утомляй, ночь на дворе, — повернула голову к герцогу цесаревна Елизавета.

— Да, что-то ты засиделся, Петер, — согласился Карл Фридрих. — Иди спать.

//Тренировочный лагерь «Нёр», 31 октября 1734 года//

Таргус бежал по полосе препятствий, ловко перемахивая через разноуровневые перекладины, как мартышка ухватываясь за верёвки и преодолевая искусственные провалы в земле.

— Сколько? — приземлился он на песок.

— Три минуты девять секунд, господин… — ответила Зозим, стоящая у батареи песочных часов, отмеряющих время.

— Поганенько… — недовольно изрёк Таргус. — Ладно, на сегодня достаточно.

Тренировки Таргус начал давно, не нагружаясь пока силовыми тренировками, но делая упор на гимнастике и развитии выносливости.

Надо было возвращать былой функционал его некогда физически развитого организма.

Он вошёл в казарму и сразу же направился в душевую.

Душевая — это самая дорогая часть казармы, так как в ней используется очень много меди. Большой медный бак на втором этаже питает двадцать распылителей, подающих воду под силой гравитации. Вода в бак доставляется из одной большой и высокой цистерны, в которую она, в свою очередь, подаётся из реки с помощью системы труб и архимедова винта, приводимого в движение водным же приводом. Так как хлор Таргус получать ещё не научился, ибо пока даже не занимался вопросом электричества, воду приходилось кипятить прямо в баке, для чего на одном его участке располагалась угольная печь.

Зачем такие дорогостоящие сложности?

А как иначе, кроме как с помощью душей, можно ежедневно оперативно отмывать тысячи легионеров?

Очень многие солдаты современных армий умирают не от вражеских пуль и ядер, а от банальных инфекционных заболеваний, поэтому массовую гигиену Таргус ставил во главу угла.

«По крайней мере в тренировочном лагере, мать его…» — подумал он, сдвигая рычаг подачи воды.

Отмывшись с помощью бруска белого мыла, свежего продукта из недавно образованного цеха мыловарения и оттеревшись насухо, он оделся в чистое и вышел из казармы.

Мыло тут знали, в Испании делали самое лучшее, называемое кастильским. Местные германцы вместо мыла делали какое-то чёрное дерьмо, жидкого, иногда твёрдого вида, последнее ещё с непонятными и неприятными включениями, вдобавок к непрезентабельному виду оно было ещё и очень едким, делающим невозможным его применение в отношении людей поэтому Таргус его забраковал. Белое мыло, пригодное для личной гигиены, тут сплошь импортное, но, поговаривали, что где-то в западной части «империи» кто-то что-то производил, но Таргус не брался утверждать наверняка.