Римские рассказы

На этот раз Туда решительно запротестовала.

— Пять книг взяла, пять книг и вернула. Что вы от меня хотите?.. Я заплатила за них много денег… больше, чем получила за проданные.

Профессор был так ошеломлен, что смотрел на меня и на Туду, открыв рот и не говоря ни слова.

— Погляди… — продолжала Туда. — Переплеты такие же… даже красивее… Посмотри… Даже весят столько же… Мне их взвесили… Они весят четыре с половиной кило, столько же, сколько твои.

На этот раз профессор рассмеялся, хотя и грустным смехом.

— Книги не вешают, как телят… Каждая книга отлична от другой… Что я буду делать с этими книгами?.. Ты понимаешь?.. Каждая книга рассказывает о своем. У каждой свой автор.

Но Туда не хотела ничего понимать. Она упрямо повторяла:

— Пять было, пять и есть… Те в переплетах и эти в переплетах… Знать ничего не знаю.

В конце концов профессор отправил ее на кухню, сказав:

— Иди готовить обед… Хватит… Я не желаю больше портить себе кровь.

Когда Туда ушла, он сказал:

— Мне очень жаль… Она милая девочка… Но слишком уж неотесанная.

— Такая, какую вы хотели, профессор.

— Mea culpa, [6] — промолвил он.

Туда еще некоторое время жила у профессора, подыскивая себе место; потом она устроилась судомойкой в молочную. Иногда она заходит навестить меня. О случае с книгами мы не говорим. Но Туда сказала мне, что учится читать и писать.

Римская монета Перевод Р. Хлодовского

6

Моя вина (лат.).

Была пятница и тринадцатое число. Но я не придал этому никакого значения. Оделся, взял пятьдесят тысяч лир, которые был должен Оттавио, сунул их в карман и вышел из дому. Эти пятьдесят тысяч были долей Оттавио в одном дельце с фальшивыми бриллиантами, которое мы вместе обтяпали. Я должен был отдать их еще неделю назад.

Я ждал трамвая, и вдруг мне стало как-то ужасно досадно, что я должен отдавать деньги, которые очень пригодились бы мне самому. Оттавио ничем не рисковал. Он был хороший ювелир и просто поставлял мне товар. Я делал все сам и к тому же подвергался опасности угодить за решетку. Если бы меня сцапали, я, конечно, не выдал бы Оттавио. Я попал бы в тюрьму, а он по-прежнему спокойно работал бы в своем магазинчике и все так же сидел бы за стеклянной перегородкой с лупой в глазу. Мысль об этом не давала мне покоя. Садясь в трамвай, я почти решил, что не отдам ему ни гроша. Но это означало бы, что я не смогу больше прибегать к его помощи, а он был мастером своего дела; это означало бы также, что мне надо искать другого Оттавио, который может оказаться еще хуже. И потом это означало бы, что я, честный человек, не сдержал своего слова. Такого со мной еще никогда не случалось. И все-таки мне было очень жаль отдавать Оттавио эти деньги. Держа руку в кармане, я время от времени перебирал и ласково поглаживал ассигнации. Как-никак пятьдесят тысяч; когда я отдам их Оттавио, я выполню свой долг, но пятидесяти тысяч у меня не будет.

Меня одолевали сомнения. Вдруг я почувствовал, что кто-то трогает меня за локоть.

— Не узнаешь меня, Аттилио?

Это был Чезаре, неудачник из неудачников. Я познакомился с ним после войны, во времена черного рынка, он торговал сигаретами. Невидимому, он, как говорится, так и остался сидеть в той же позиции. Вид у него был еще более жалкий, чем когда-либо: залатанное, выцветшее пальто было застегнуто до самого подбородка, но все равно видно было, что шея у него голая — без воротника и галстука; голова не покрыта, а в растрепанных, запылившихся волосах, как мне показалось, было полно всякого мусора, которого набираешься, ночуя по баракам. Сказать по правде, на него страшно было смотреть,

— Как дела, Чезаре? — спросил я растерянно.

— Сойдем на минутку, — сказал он. — Мне надо поговорить с тобой.

Не знаю почему, у меня мелькнула надежда, что я найду способ оставить у себя деньги, которые я был должен Оттавио. Я кивнул в знак согласия и стал пробираться к выходу. Трамвай остановился у вокзального скверика, расположенного неподалеку от виа Вольтурно, и мы сошли.

Чезаре отвел меня в укромный уголок и прошамкал:

— Есть у тебя тысяча?

— Тысяча чего?

— Тысяча лир… Я не ел два дня.

— Браво! — воскликнул я. — Ты попал в самую точку… А я-то только что думал, как бы мне получше пристроить тысячу лир.

Он понял, что я над ним смеюсь, и сказал жалобно:

— Ладно, если не хочешь одолжить денег, то хотя бы помоги мне.

Я осторожно спросил, чем я могу помочь ему.

— Взгляни сюда, — сказал он.

Я опустил глаза и увидел на его ладони испачканную в земле позолоченную монету с изображением женщины.

— Помоги мне продать эту римскую монету… Выручку пополам.

Я посмотрел на него и, сам не знаю почему, громко расхохотался:

— Римская монета… Римская монета… Докатился до подделки римских монет… Ну и ну… Римская монета…

Чем чаще я повторял «римская», тем больше смеялся. А он угрюмо смотрел на меня, держа монету в руке. Наконец он спросил:

— Позволь узнать, над чем ты смеешься?

Я посмеялся еще немного, а затем ответил:

— О таком деле не стоит и говорить.

— Почему?

— А потому, дорогой мой, что теперь даже дети знают, что такое эти римские монеты… Времена римских монет прошли.

Покорно положив монету в карман, Чезаре попросил:

— Одолжи мне тогда хотя бы двести лир.

В эту минуту я снова вспомнил об Оттавио и о деньгах, которые должен ему отдать. У меня теперь появилась надежда возместить их. В конце концов, чуть не каждый день читаешь в газетах о людях, которые попались на эти римские монеты. Почему бы эта штука не удалась и нам? Я сказал Чезаре:

— Мне жаль тебя… Я готов помочь… Но договоримся… Если засыпешься, ты меня не знаешь… Я — синьор, любитель древних монет… У меня есть деньги… Смотри.

Возможно, просто из чистого хвастовства я вытащил из кармана пачку ассигнаций и потряс ею у него под носом.

— У меня есть деньги, и что бы ни случилось, ты — жулик, а я тот, кого ты собирался обмануть… Договорились?

Он тут же с восторгом ответил:

— Договорились!

Я продолжал уверенно:

— Так вот, давай условимся, какую мы назначим цену за эту монету.

— Тридцать тысяч.

— Нет, тридцать тысяч — это мало… По меньшей мере шестьдесят… Сорок тысяч мне, двадцать тебе… Идет?

— Погоди, ведь мы же сказали пополам.

— Так ничего не выйдет.

— Ну ладно, двадцать тысяч.

— А теперь давай посмотрим, — продолжал я, — как нам получше обделать это дельце… Ты — землекоп… Рыл здесь котлован для нового вокзала… Нашел эту монету и спрятал… Ясно?

— Ясно.

— Монету сбываем так: я вмешиваюсь в разговор и говорю, что монета представляет большую ценность… Но надо найти имя какого-нибудь римского императора… Кого бы?

— Нерон.

— Нет, только не Нерон… Видишь, какой ты неуч… Кто же в Риме не знает Нерона?.. Это первый, кто приходит на ум… Надо другого.