Римские рассказы

Чезаре смущенно почесал подбородок.

— Я знаю только Нерона… О других я не слышал.

— Но римских императоров было очень много, — сказал я. — Не меньше сотни… Веспасиан, например, тот, что придумал писсуары… Неужели не знаешь?

— Ах, да — Веспасиан.

— Но Веспасиан тоже не годится… Пожалуй, поднимут на смех… Посмотри-ка, что написано на твоей монете… А ну дай мне ее.

Чезаре протянул мне монету, и я принялся ее разглядывать. На ней были какие-то стертые буквы: разобрать их было невозможно. Вдруг меня осенило:

— Каракалла… Тот, чьи термы… Понял? Каракалла.

— Пусть будет Каракалла.

— Значит, сделаем так… Разойдемся и будем держаться неподалеку друг от друга… Подходящего типа подыскиваю я… Когда я закашляю, значит, это он… И ты берешь его в оборот… Идет?

— Можешь не сомневаться.

Мы разошлись в разные стороны. Чезаре прохаживался по скверику, а я наблюдал за прохожими, стоя на тротуаре. Я знал, что в этом районе попадаются приезжие из окрестностей Рима — народ грубый и неотесанный, но с туго набитыми бумажниками. Они считают себя бог весть какими пройдохами. Не спорю, может быть, у себя в деревне, среди овец каждый из них действительно молодец, но в Риме все они кажутся сосунками. Теперь они проходили мимо меня с мешками и чемоданами, но я никак не мог выбрать подходящую жертву. Чтобы не было скучно ждать и чтобы напустить на себя солидность, я вынул из пачки сигарету и закурил. Не знаю уж почему, но первая же затяжка попала мне не в то горло, и я закашлялся. А этот болван Чезаре тут же бросился к какому-то белобрысому малому, который уже несколько минут вертелся в скверике, и тронул его за локоть. Все случилось так быстро, что я не успел вмешаться.

Пока Чезаре что-то говорил, я присматривался к этому парню. Он был небольшого роста и одет по-крестьянски: на нем была широкая куртка с лисьим воротником, широкие вельветовые штаны коричневого цвета и желтые, забрызганные грязью сапоги. У него было бледное и остренькое лицо, коротко остриженные волосы и под рябоватым носом светлые усики. Вид у него был дошлый. Но, по счастью, он смахивал на деревенщину. Он слушал Чезаре с любопытством, пожалуй даже с интересом. Наконец Чезаре сунул руку в карман и вытащил монету. Настал мой черед. Я понял, что отступать уже поздно.

Парень разглядывал монету, вертел ее так и сяк, а Чезаре что-то ему втолковывал. Я подошел к ним и важно спросил:

— Простите за нескромность… Это случайно не римская монета?

Чезаре обалдело взглянул на меня, а парень тихо ответил:

— Похоже, что да.

— Разрешите взглянуть, — сказал я, — я в этом кое-что понимаю… Я антиквар… Разрешите…

Парень протянул мне монету, и я, притворяясь очень заинтересованным, принялся ее тщательно рассматривать. Потом повернулся к Чезаре и строго спросил:

— Где ты ее взял?

Надо сказать, что грязный и ободранный Чезаре очень хорошо подходил для своей роли. Он захныкал:

— Чего вы ко мне пристали… Я человек бедный.

— Ладно, ладно, — сказал я, — не бойся… Я не шпик… Мне ты можешь сказать. Где ты ее взял?

— Я землекоп, — ответил Чезаре все так же жалобно. — Я нашел эту монету здесь, рыл котлован для нового вокзала… Может, вы скажете, сколько она стоит?

— Стоить-то она, конечно, кое-что стоит… Это монета императора Каракаллы.

— Вот, вот, Каракаллы, — сказал Чезаре. — Кто-то уже называл мне это имя.

Настал решающий момент. Я сухо спросил:

— Сколько?

— Чего сколько?

— Сколько ты за нее хочешь?

— Давайте шестьдесят тысяч.

Это была та сумма, о которой мы договорились, но если бы Чезаре не был таким дураком, он не ляпнул бы ее сразу, а прежде спросил бы: «А сколько вы мне дадите?» — или что-нибудь вроде этого. Все так же решительно, как человек, не желающий упускать подвернувшийся счастливый случай, я сказал:

— Даю за нее пятьдесят тысяч… Идет?

Тем временем я поглядывал на парня, который, как мне показалось, заглотил приманку. И действительно, он тут же предложил:

— Даю на десять тысяч больше… Уступаешь мне?

Он сказал это мягко и как бы уговаривая. Чезаре поднял на меня глаза и произнес извиняющимся тоном:

— Знаете… он первый… Мне очень жаль… но я должен отдать монету ему.

Парень, глядя на нас, покусывал свои белесые усики.

— Только вот денег у меня с собой нет, — сказал он. — Пойдем со мной, и я тебе заплачу.

— А куда?

— В полицию!

Чезаре, испугавшись до полусмерти, вытаращил на него глаза. Я понял, что должен вмешаться и притом со всею решительностью.

— Позвольте, а по какому праву?.. Кто вы такой?.. Вы что, полицейский агент?

— Нет, я совсем не полицейский агент, — ответил тот насмешливо, — но я и не такой дурак, каким вы оба меня считаете… Вам захотелось всучить мне фальшивую монету, не так ли?.. Пошли в полицию, там разберемся.

Чезаре с отчаянием во взгляде смотрел на меня. Вдруг меня осенило и я сказал:

— Вы ошибаетесь… Возможно, по виду он похож на жулика, я — на его напарника, а вы — на одураченную жертву… В действительности же я его не знаю, вы — не одураченная жертва, а я в самом деле антиквар… И монета подлинная… Я покупаю ее.

Я обернулся к Чезаре и скомандовал:

— Давай сюда монету и получай.

Чезаре повиновался, я отсчитал ему пятьдесят тысяч лир, принадлежащих Оттавио.

— Пусть это послужит вам уроком, — сказал я, обращаясь к парню. Поучитесь отличать честных людей от жуликов… Поучитесь разбираться в людях.

— А кто мне докажет, что вы не сговорились? — продолжал тот упорствовать.

Теперь, когда я заплатил за фальшивую монету, мне захотелось обругать его. Я уже ненавидел этого парня.

— Это мы-то сговорились?.. — сказал я, пожимая плечами. — Сразу видно, что ты из деревни… Может, в сыре ты и разбираешься, а в честных людях ни капли… Возвращайся-ка лучше домой.

— Вот как! — ответил тот задиристо. — Кому ты это говоришь? Не ори… Свинья.

— Сам ты свинья… и к тому же вонючая.

Я почему-то рассвирепел, может быть потому, что теперь считал себя правым. Он ответил:

— Мерзавец.

Я бросился на него, стараясь ухватиться за лисий воротник. Вокруг нас собралась толпа зевак, и нас разняли. Но я продолжал вырываться и кричать:

— Отправляйся торговать сыром… Неуч, чурбан, деревенщина.

Он ушел, пожимая плечами, и скрылся в толпе. Тогда я повернулся к Чезаре.

Когда я увидел, что его нет, кровь застыла у меня в жилах. Прохожие, оттащив меня от парня, пошли по своим делам. Чезаре не было ни перед вокзалом, ни в скверике, ни на площади дель Эзедра. Он исчез. А вместе с ним и пятьдесят тысяч лир. Я сделал такой отчаянный жест, что кто-то спросил: