Римский сад

«ГДЕ ТЫ СПРЯТАЛ ТЕРЕЗИНУ?» — эхом спрашивал известный веб-сайт.

«Где наша маленькая девочка? Что ты с ней сделал?»

И они продолжали обращаться к Вито, будто тот стоял тут, рядом, засыпали его вопросами, будто он должен был — и мог — на них ответить.

Будто факт, что Вито не отвечал на них, был неопровержимым доказательством его вины.

Впервые Вито допрашивали сразу после исчезновения ребенка, как и других жильцов, взрослых и детей, — так писали СМИ. И в его показаниях не обнаружилось ничего странного. Он казался искренним, убитым горем, как и все остальные. Потом, после провала спецоперации, его снова допросили, как и всех остальных. В тот день в полицейском участке было очень жарко. Вито «обильно потел» — так говорили журналисты. Он выглядел взволнованным. На нем была теплая куртка, которая привлекла внимание карабинеров. В такую жару ее стоило снять, что они и посоветовали сделать, иначе велик риск теплового удара. Вито настоял, чтобы куртку не трогали, чуть ли не плакал.

СМИ сообщили, что в первые дни после исчезновения Терезины весь полуостров страдал от холода и проливных дождей. Таким образом, карабинеры допрашивали Вито в жаркий день первый раз. Жара была «мягко говоря, удушливая».

В конце концов на глазах у карабинеров Вито был вынужден снять куртку. Затем началась реклама. Передача продолжится после рекламы. Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один. Программа возобновилась. Вито снял куртку, оставшись в рубашке с коротким рукавом. На правой руке от плеча и почти до запястья виднелся свежий шрам. Достаточно глубокий и потому не заживший за несколько недель после исчезновения Терезины.

— Синьор Лоруссо, как вы поранились? — по словам журналистов, спросили его карабинеры.

— Подрезал больное миндальное дерево во дворе, чтобы оно не заразило остальные растения, — якобы ответил он.

— Когда это случилось?

— Утром… в то утро.

— Под «тем утром» вы имеете в виду утро исчезновения девочки?

Вито вроде бы кивнул, опустив глаза.

— А почему вы скрыли рану? Почему так отчаянно старались не дать нам ее увидеть?

— Я не скрывал, — растерянно ответил Вито. — Просто так получилось…

По сообщениям СМИ, именно так начался перекрестный допрос, который длился почти двенадцать часов. В ходе его карабинеры якобы выявили изъян в алиби консьержа. Несколько минут, о которых тот умолчал. Синьор Лоруссо долго отрицал это, а затем, загнанный в угол, разрыдался. СМИ — благодаря очень достоверным слухам — сообщили, что консьерж сказал следующее:

— Я солгал. Я всегда сидел в своей будке у ворот, понимаете, всегда, каждый день, даже по выходным, годами. Но в тот день, в тот день я отлучился на пару минут. Клянусь, на две минуты, не больше, — синьор Лоруссо словно искал утешения в глазах карабинеров, заламывая руки, — чтобы выпить кофе, который приготовила жена. Проклятый кофе!

И даже будто бы дал себе пощечину вне себя от горя.

— Ворота всегда закрыты, я слежу. Пока я свдел в своей будочке, никто не приходил и не уходил, — по их словам, бормотал он сквозь слезы. — Две минуты, две минуты, кофе, это всё моя вина, — и он огляделся по сторонам.

Почему он не сказал об этом сразу?

— Потому что я чувствовал себя виноватым, — ответил консьерж сквозь слезы. — Я чувствую себя виноватым.

За то, что он сделал с ребенком? Синьор Лоруссо не ответил на этот вопрос.

— И потому, что боялся, — добавил он через некоторое время.

Боялся? Чего? Кто-то ему угрожал? — якобы спрашивали его. Но Вито не проронил больше ни слова.

Несколько минут отсутствия — те, что Вито провел с женой, которую называли «подозрительно лаконичной» и «странной», вплоть до «страдающей умственной отсталостью», — в сочетании с раной, которую обследовал какой-то там эксперт, заявивший, что получена была она как раз в момент похищения нашей Терезины, заставили карабинеров «навострить уши». Те несколько минут и чашечка кофе сами по себе не являлись доказательствами вины. Но в сочетании с раной, так упорно скрываемой, стали вероятным ключом к разгадке. Кто может подтвердить, что консьерж не покидал двор? Он единственный, кто следил за воротами. Он единственный, кто мог выйти и снова войти, никем не замеченный. Он мог увести Терезину куда угодно, а затем спокойно вернуться. Будка у ворот, квартира Вито и Агаты — все это подверглось обыску, а пара находилась под арестом. «Кто сторожит сторожа?» — написал кто-то в «Твиттере», как только узнал новости. Все газеты вспоминали Розу и Олиндо Бацци [25] и время от времени вместо фотографии консьержей публиковали фотографию супругов из Эрбы [26] — скорее чтобы привлечь внимание, заодно накрутив число просмотров.

25

Роза Бацци и ее муж Олиндо Романо были осуждены за предумышленное убийство и поджог с целью сокрытия улик. Жертвами стали соседский ребенок, его мать, бабушка и соседка, невольная свидетельница преступления. Поводом к нападению послужил плач двухлетнего ребенка. Убийство, произошедшее 11 декабря 2006 года, потрясло всю страну.

26

Город в Ломбардии.

Подозрение, павшее на Вито, выставило весь двор в новом свете. Жителей кондом и ниума описывали как «бедных» — в смысле «несчастных», «отчаявшихся», «желающих помочь полиции любым способом», «злых, потому что прошло двадцать дней, а новостей по-прежнему нет». Теперь «Римский сад» превратился в дом с привидениями. Кто-то что-то знает? Кто-то покрывает Вито? Ими кто-то руководит? Повсюду крутилось видео, где Колетт кричала:

— Оставьте его в покое! Он ничего не сделал! Он один из нас!

«Все ли из них знают, что сделал Вито? Все ли они коварны? Арестуют ли карабинеры всех остальных жильцов кондоминиума?»

На следующий день Колетт созвала собрание.

Вито невиновен, и они докажут это. Несколько минут отсутствия на рабочем месте, невинная чашечка кофе — это не преступление.

— Вито такой же человек, как и все мы. Он стыдился того, что отошел на две минуты. У него не хватило смелости рассказать нам. Но он не похищал нашу Терезу, и вы все это знаете.

Они знали Вито, они знали его долгие годы, он был одним из них, повторяла она.

— А теперь все, кто думает, что он невиновен, — поднимите руки.

Она командовала жильцами, словно кондотьер своим войском; на собрании присутствовали все, кроме Фабрицио — как обычно — и Массимо, который задержался на работе. Несколько человек сразу подняли руки. Франческа огляделась: она не хотела злить соседей, но и не хотела торопиться с выводами. Тем временем в воздух решительно взмывали все новые и новые руки. Неоновый свет, освещавший комнату, заморгал, погас на мгновение и опять вспыхнул. Новые руки.

Затем из глубины зала собраний появились трое — Марика и ее родители. Повисла тяжелая тишина.

Все замерли.

— Я не хочу делать поспешных выводов и торопить правосудие, не хочу, чтобы в тюрьму сел невиновный человек, я просто хочу вернуть свою дочь, — сказала мама Терезы. У нее были страшные глаза, растерянные и отчаявшиеся, но при этом чрезвычайно настороженные.

Ее мужа, Джулио, рядом не было.

— Я просто хочу ее вернуть, — повторила Марика.

Все они говорили как герои пьесы, будто выходили на сцену в темном театре, прожектор освещал их одного за другим, пока они произносили заученные строки, а затем отступали, пропадали в темноте.

Эти трое исчезли, как и появились. Еще секунда тишины, а потом Колетт сказала:

— Собрание окончено.

И тоже исчезла.

Как по команде все присутствующие снова задышали и сразу разбились на группы, стали переговариваться друг с другом. Франческа не хотела задерживаться и с кем-то разговаривать, она взяла Эмму на руки, а другой рукой сжала ладошку малышки Анджелы.

Она была настроена решительно. Хотела убежать из этого места, из этого двора, из этого ужасного города. Свет снова ненадолго выключился. Включился. Кучки людей сжались плотнее. Франческа вышла на улицу со своими дочерьми, пока не стало слишком поздно.