Римский сад
Шрифт:
Она с благодарностью посмотрела на человека, который однажды уже спас ее, а теперь спас ее дочь.
Фабрицио. Казалось, что Фабрицио всегда появлялся внезапно и всегда в нужный момент. В момент, когда весь мир становился тебе врагом, когда ты остался один и у тебя больше нет ни капли надежды.
Она обнимала своих малышек — спасибо, боже, спасибо, — обнимала их, защищала их. Солнце заливало их своим светом, крики толпы всё еще доносились со двора в нескольких сотнях метров от них. Но они были далеко. Теперь для них наступил мир. Фабрицио улыбался ей, он был там, с ними, все было хорошо. Ее дочери спасены. Он спас их.
6
Она
Что бы произошло?
«Но кое-что может тебя обрадовать», — сказал дом.
Франческа вздрогнула. «Что?» — умоляла она, готовая заплакать. Если даже чудовища не было там, за пределами двора, потому что это Вито, чему тут радоваться?
«Ну, — сказал дом, — консьерж и консьержка больше тут не работают. И если они еще ничего не рассказали жильцам о вас с Фабрицио, то и не расскажут».
«Что ты такое говоришь, дом, это ужасно!»
«Будто я тебя не знаю», — сказал дом.
— Можно немножко поиграть с твоим телефоном, мама? 777 спросила ее Ацджела. Она очень хорошо знала: играть с телефоном матери нельзя. Но теперь можно, и это она тоже знала. Конечно, любовь моя, можно все, все.
Франческа нашла в сумочке смартфон. И заодно узнала о пропущенных звонках от своего редактора.
И голосовое сообщение, голос строгий, тон деловой: «Хорошо, Франческа. Если не хочешь отвечать, это твое дело. Однако я вынуждена сообщить, что после постоянных задержек и очевидного отсутствия у тебя интереса к проекту, в который мы так много вложили, мы решили приостановить работу над книгой. Нет никаких возможностей уложиться в сроки релиза, запланированного на сентябрь. Ты получишь электронное письмо, чтобы уладить все формальности. Пока».
Она почувствовала себя опустошенной, вывернутой наизнанку. Она потеряла все.
Она, Франческа, умерла. Единственное, что было ее, единственное, что всегда защищало ее и что она всегда защищала, исчезло.
«Дом? — пробормотала она. — Что мне теперь делать?»
Дом вздохнул: «Прости, Франческа. Я не знаю, как тебе помочь».
Она отдала телефон дочери, чтобы та могла поиграть с ним. Там, за стенами дома, было чудовище, но и внутри этих стен — тоже. Не в доме, а внутри нее. Внутри нее родилось чудовище, и теперь Франческе некуда бежать.
Между тем просочилась новость, что у консьержа и Агаты есть сын, которого они не видели двадцать лет. Мужчина, которому сейчас под сорок, дал интервью: когда он жил с родителями, Вито, отец, избивал его. Агата, мать, ничего не делала, просто сидела в углу, не произнося ни слова. Накануне своего восемнадцатилетия, после очередного избиения — «Поверьте, я чуть не умер», — мальчик собрал вещи и ушел из дома. Он больше никогда не видел своих родителей и не общался с ними.
Пресса немедленно осудила Вито. В Интернете началась дискуссия: «Смертная казнь для тех, кто совершает насилие над детьми? Пройдите онлайн-опрос».
Жильцы кондоминиума знали, что у Вито есть сын? Знали, что он избивал мальчика? Знали, что его сын ушел из дома и не вернулся, что боялся своего отца? Франческа не могла перестать задаваться этими вопросами. Дом, который казался теперь очень кротким, сказал: «Франческа? Послушай меня минутку, Франческа».
Но Франческа не слушала. Она думала. Она думала.
Был ли этот
маленький человечек, с виду такой скромный, действительно способен на такую жестокость? Только подумать, он провел последние несколько месяцев там, во дворе, постоянно там, рядом с ее дочерьми, такими невинными, беззащитными перед лицом любого зла. Он присматривал за сараем, заботился о котенке — это он его убил? Он так любил этот двор и этот квартал — это он устроил те поджоги? Так и было? Только подумать, каждый день существовал риск, что этот человек заберет одну из ее дочерей. Подумать только, похитив маленькую девочку, он впал в отчаяние, казался искренне расстроенным, потому что пропала «наша Тереза, которая нам всем как дочь, которая мне как дочь. Как и все дети в этом дворе». Это сводило Франческу с ума.Кого она могла спросить? Кому могла доверять?
А потом она снова подумала: а что, если это не Вито?
Неизвестно, что хуже. Она хотела уйти. И не слушать больше дом. Не думать.
Комнату наполняли голоса ее играющих дочерей. Нужно с кем-то поговорить, с кем-то увидеться, прежде чем она окончательно потеряет рассудок. Прежде чем ее голова взорвется.
Она сделала два шага в сторону комнаты девочек. Остановилась в коридоре, чтобы отдышаться. Почувствовала, как набирает силу новая паническая атака. Что, если чудовище вернется и она не сможет позаботиться о девочках? Хватит. Пора перестать скрывать свои чувства, какими бы они ни были. Она по-прежнему хотела найти друга (Ева, где же Ева?). Если бы Ева была рядом, она поговорила бы с ней, доверилась ей, призналась, как долго ни с кем не общалась. Почему у нее больше не получается общаться? Это дом виноват? Ева помогла бы ей не сойти с ума. Ева поняла бы. Франческа рассказала бы ей все. Вместе они бы нашли решение. Вместе. Но Евы больше нет.
«Франческа? — кротко спросил дом. — Франческа, послушай меня, пожалуйста».
«Замолчи. Это твоя вина, что я больше ни с кем не разговариваю. Я говорю только с тобой. Мне не нужен дом, который со мной разговаривает. Мне нужны друзья. И у меня была подруга. Мне надо поговорить с мужем, а муж у меня есть. Ты мне не нужен».
Она позвонила Массимо.
— Вчемдело, Фра? — ответил муж встревоженно.
Я больна, боюсь, у меня приступ паники, пожалуйста, вернись. Она не знала, нужно ли ему это рассказать, и не знала как. В итоге Массимо пообещал ей:
— Я вернусь, как только смогу. Очень скоро буду рядом. Дай мне минут сорок, я уже еду.
Он скоро приедет. И она все ему расскажет.
«Франческа, — сказал дом. — Подожди. Подожди, пожалуйста»
«Заткнись, черт возьми, я больше не хочу тебя слышать!»
Прошло сорок минут. Потом час. Полтора часа. Она написала Массимо: «Когда ты приедешь?» Он ответил: «Прости, любимая, неприятности, скоро буду».
Неприятности.
Наступил вечер. Сперва дочери вели себя хорошо, но после обеда стали очень беспокойными. Франческа сделала все, чтобы отвлечь их, но вечер превратился в ад, а нервозность девочек — в отчаяние (сколько времени она потратила, пытаясь успокоить их, но без толку), потом — в жестокость.
— Уходи, мама! Уходи, ты плохая!
И Массимо еще не приехал.
«Дом, пожалуйста. Прости, прости меня за все. Поговори со мной, дом».
Она приготовила ужин. Попыталась накормить Эмму и Анджелу. Но девчонки разбросали еду повсюду. Они были безжалостны. Они смотрели на Франческу со взрослой ненавистью, впивались в нее крючковатыми когтями, пробивающимися из пальцев, и острыми звериными зубами. А потом внезапно бросались в ее объятия и хотели, чтобы их любили, несмотря ни на что.