Ринг за колючей проволокой

Ударили литавры, загремели барабаны. Сводный оркестр, составленный из заключенных, протрубил фашистский гимн.

Едва успели зеленые выразить свою признательность, едва успели насладиться свободой, как на их голову обрушился новый приказ. Лагерфюрер Шуберт торжественно зачитал следующий официальный документ. Из него явствовало, что бывшие преступники, освобожденные из концлагеря и получившие гражданские права, призываются согласно параграфам тотальной мобилизации в ряды гитлеровской армии.

Комендант поздравил бывших узников с вступлением в непобедимую армию. «Призывники» же не высказывали особого энтузиазма. Они отказались аплодировать. Неловкую заминку выручил капельмейстер. Он взмахнул палочкой, оркестр грянул «Дейчланд, Дейчланд, юбер аллес», а потом песню «Хорст Вессель».

Недавние соучастники и первые помощники эсэсовцев стали в один ряд с хозяевами. Новоиспеченных солдат тут же переодели. Лагерные полицаи, капо, надсмотрщики, форарбайтеры и просто бандиты без должностей нехотя стаскивали с себя привычные полосатые костюмы и угрюмо натягивали солдатские мундиры. Единственное, что их радовало, это оружие. Уж кто-кто, а они-то знают, как с ним обращаться и где его применять!

На следующий день свежие батальоны провожали на фронт.

На перекличке, перед самой погрузкой в вагоны, не обнаружили ефрейтора Олесса, бывшего старосту Бухенвальда, Громилы, Трумпфа и Черного Изверга. Прихватив оружие, бандиты скрылись.

После освобождения зеленых и мобилизации их в армию в концлагере остались одни неблагонадежные: политические заключенные, военнопленные, партизаны и участники движения Сопротивления. Им прощения не было. Их ждала страшная участь: они были обречены на уничтожение. И в этом уже никто не сомневался. Подпольщикам, работавшим в канцелярии и имевшим связь с политическим отделом, удалось узнать о шифрованном секретном приказе, подписанном Гиммлером. В нем говорилось:

«Коменданту концентрационного лагеря Бухенвальд, штандартенфюреру Пистеру с получением сего приказа надлежит немедленно начать подготовку ликвидации концентрационного лагеря. Имеющихся в живых узников уничтожить, бараки спалить. Для этого конвойным частям из дивизии «Мертвая голова» передаются эскадрилья легких бомбардировщиков, танки с огнеметами и взвод подрывников…»

Гиммлеровский приказ ошеломил подпольщиков: жизнь оставшихся в концлагере заключенных, судьба шестидесяти тысяч человек практически уже предрешена! Кровавый приговор уже подписан! А узники еще наивно верили торжественному заявлению коменданта Бухенвальда, который сказал, что, «если в лагере будет соблюдаться порядок и дисциплина, он постарается без кровопролитий и репрессий официально передать всех заключенных командованию приближающейся войсковой союзнической армии, и те, в свою очередь, сами решат дальнейшую судьбу каждого».

Подпольный штаб русской военно-политической организации под руководством Ивана Ивановича Смирнова спешно разрабатывал варианты массового вооруженного восстания на случай, если эсэсовцы приступят к выполнению чудовищного гиммлеровского приказа. Военные специалисты, склонившись над самодельными картами и располагая данными разведки, решали очень сложную задачу. В лагере находилось около шестидесяти тысяч человек, и подавляющее большинство из них были люди немощные, истощенные физически до последней степени. А боевые подразделения подпольной армии не имеют ни достаточного вооружения, ни запасов боепитания, чтобы длительное время удерживать оборону. Положение обострялось еще и тем, что подпольный центр не знал главного: плана эсэсовцев. А предугадать, решить за врага никто не мог. Подпольщики знали о секретном приказе, знали, что Бухенвальд будет уничтожен. Знали, что уже идет подготовка к проведению чудовищного приказа в жизнь, но подпольный центр не знал главного: как, какими средствами будет проводиться в жизнь этот приказ. Заглянуть в сейф коменданта, проникнуть в штаб эсэсовской военной части «Мертвая голова» не могли даже отчаянные разведчики: эсэсовский штаб и кабинет коменданта находились под сильной вооруженной охраной. И военные специалисты подпольной организации мучительно размышляли: как будут нацисты приводить в исполнение людоедский план? Может быть, они готовятся организовать поголовный, массовый расстрел? Может быть, рассчитывают уничтожить людей сверху, налетом авиации и после интенсивной бомбежки добить остальных из пулеметов? А может быть, планируют покончить одним ударом: забросать с помощью самолетов концлагерь боевыми отравляющими веществами и тут же пустить в ход огнеметы и все сжечь?

Двадцать шестого марта в одном из отделений секретного блока патологии должно было состояться чрезвычайное заседание подпольного интернационального антифашистского центра.

Окна блока патологии выходили на центральную площадь, и это обстоятельство позволяло подпольщикам контролировать всех входивших в концлагерь через главные ворота. В случае опасности наблюдатели могли дать условный сигнал, и, пока эсэсовцы пройдут через площадь, антифашисты могут спокойно выйти с другой стороны.

Перед уходом на заседание Симаков собрал руководителей русской военно-политической организации.

– Штаб подпольной армии считает, что выступить надо немедленно, не давая возможности эсэсовцам подготовиться к уничтожению концлагеря, – доложил Иван Иванович. – Вчера было еще рано, а через одну-две недели будет слишком поздно. Судьба шестидесяти тысяч человек зависит от того, кто быстрее: мы или эсэсовцы.

Начальник политотдела подпольной армии Сергей Котов сообщил о проделанной комиссарами политико-воспитательной работе:

– Мы в любую минуту готовы к бою. Люди жаждут борьбы.

Все единодушно поддержали мнение военных специалистов. Ждать того часа, когда гитлеровцы приступят к уничтожению концлагеря, рискованно! Надо самим, с оружием в руках пробить дорогу к свободе!

А через несколько минут Николай Симаков и Степан Бакланов входили в блок патологии. В небольшом полутемном помещении, имевшем два выхода, собрались руководители подпольных организаций восемнадцати национальностей.

Первым взял слово Николай Симаков и от имени русской военно-политической организации поставил вопрос о немедленном вооруженном выступлении.

Предложение русских поддержал руководитель чехо-словацких патриотов Кветослав Иннеман:

– Мы считаем, что русские трезво оценивают обстановку. Мы поддерживаем предложение о вооруженном выступлении. Пришло время действовать.

И тут же обратился к Симакову:

– Бригада чехословацких патриотов, насчитывающая двадцать три боевых отряда, под командованием майора чехословацкой армии Войтека Ганзала со всем вооружением, складами и припасами продовольствия с сегодняшнего дня поступает в распоряжение русской подпольной армии и готова выполнить любой приказ.

В бараке наступила тишина. Многие члены национальных групп удивленно переглянулись: чехи больно торопятся.

За немедленное вооруженное восстание горячо высказался и представитель французских патриотов Поль Марсель. Командир французских отрядов Сопротивления Фредерик Манес решительно заявил:

– Ждать больше нечего.

Руководитель югославской организации Руди Сунек, высокий, большеголовый, высказался против восстания.

– С оружием выступать еще рано, – убеждал он. – Посмотрите на карту, на расположение Бухенвальда. Вот города Веймар и Эрфурт. К Эрфурту после форсирования реки Рейн и прорыва фашистской обороны устремились войска союзнической армии. Она, как нам известно, движется быстрее и, вероятно, первой, раньше, чем Советская Армия, достигнет Бухенвальда. Советские войска ведут тяжелые бои. Значит, тут много фашистских сил. Западный и Восточный фронты еще далеки от нас. В эти критические дни рисковать жизнью десятков тысяч заключенных мы не можем. Поспешное выступление может оказаться роковым!

В состав антифашистского центра входили представители разных политических партий. Большую сплоченную группу составляли немецкие социал-демократы. Друзья Каутского и Шумахера, те самые, которые своей нерешительностью позволили Гитлеру захватить власть, продолжали и в концлагере свою трусливую политику. Они, противники революционных методов, боялись открытой борьбы.

Мнения разделились. Разгорелись прения. Степан Бакланов несколько раз порывался встать, вступить в спор, но Симаков все время его сдерживал: