Риск-рефлексии в практиках конфликтных взаимодействий. Коллективная монография
Шрифт:
Существуют ситуации, при которых решения в условиях неопределенности принимаются отдельными лицами, и последствия этих решений ограничиваются исключительно теми, кто принимает решения. Есть ситуации, в которых решения о рисках являются коллективными, агрегирующими индивидуальные и общие издержки и выгоды. Здесь активно используются методы и инструментарий измерения и сопоставления ущерба и выгод, коррелирующие с тем или иным вариантом принятого решения, что и позволяет ответственным лицам осуществлять выбор (не всегда, конечно, лучший) на основе более точной информации и навязывать эти решения всему обществу. Однако есть и другие ситуации, на которые стоит обратить внимание, когда экспертные знания формируют у людей такие предпочтения и ориентации, которые выгодны власти с точки зрения оптимизации управления – достижение максимального эффекта при минимальных затратах. Таким образом, риск-рефлексия в условиях неопределенности и негарантированности результатов действий, как выбор стратегии поведения основывается на комплексе знаний, предлагаемых экспертами, профессионалами, авторитетами в той или иной области и в конечном итоге властью. Результатом данного процесса должен стать самостоятельный выбор альтернатив, направляющий поведение индивидов.
Вместе со сказанным, однако возникает ряд вопросов, требующих осмысления. В какой степени анализ ситуации и выбор модели поведения в рискогенных условиях в действительности осуществляется самостоятельно? Как актуализируется способность управляемых к самоуправлению? Какова роль риска и
Анализ истоков современных систем власти и контроля, осуществленный философом, приводит его к выводу, что сегодня власть уже не действует путем прямого принуждения. Она действует через индивидуализацию, субъективацию, т. е. посредством интериоризации индивидом определенных способов понимания и практикования себя. Вместе с тем, данный тезис не есть утверждение тотальности власти, которая проникает даже во внутренний мир человека. Скорее мыслитель обнаруживает новое пространство, в котором мы сталкиваемся с властью и проблематизируем ее [55] . Переход от проблемы властных отношений к проблеме самоконституирования индивида приводит Фуко к необходимости ввести новое понятие «governementalite» – «управленчество», «правительность» или «правительственность». Семантика этого неологизма отсылает к понятию «government», содержащему в себе значения управления, правления и правительства [56] . Отталкиваясь от понимания власти, как совокупности отношений или процедур, призванных «сооружать, поддерживать в исправности и совершенствовать механизмы власти» [57] , философ представляет управленчество (правительность), как своего рода отдельную перспективу анализа проблем власти и управления.
55
Фуко М. Дискурс и истина // Логос. 2008, № 2. С. 159.
56
Очевидно, что полиморфность понятия «governementalite» создает сложности при переводе. В отечественной научной литературе многозначность данного термина находит свое выражение в различных переводах («правительственность», «управленчество», «привительность») или используется в виде кальки с французского – «гувернаментальность».
57
Фуко М. Безопасность, территория, население. Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1977–1978 учебном году. СПб.: «Наука», 2011. С. 14.
Под «управленчеством» («governementalite») Фуко понимает сложившийся в постфеодальный период подход к управлению общественными отношениями, описывая которые, философ выделяет три аспекта. Во-первых, «управленчество», «правительность» – это совокупность институтов, процедур, рефлексий, тактик, посредством которых реализуется весьма специфическая и чрезвычайно сложная разновидность власти, имеющая в качестве главной цели – население, основной формой знания – политическую экономию, а ключевым инструментом – системы безопасности. Во-вторых, «управленчество» суть тенденция, направленная сила, непрерывно формировавшая доминирование нового типа власти – «правления» (government) – над суверенитетом и дисциплиной, а также способствовавшая появлению специфических учреждений управления и корпуса особых знаний. Ну и в-третьих, «правительность» – есть следствие процесса трансформации средневековых «государств юстиции» в «государства административные» в XV–XVI вв., которые постепенно становятся государствами «управленческими» или «оправительствленными» [58] .
58
Там же. С. 161–162.
В первом случае основным инструментом правителя выступает закон, устанавливающий запреты и систему санкций, а также применяющий пытки и смертную казнь. Дисциплинарное государство прибегает к разнообразным технологиям нормализации и дисциплинирования: применяются наказания в соответствии со строгими правилами в целях модификации поведения нарушителя правил, разнообразные медицинские и психологические техники, направленные на изменение индивидов (тотальный надзор). Что касается управленческого государства, то здесь закон выступает лишь одной из технологий управления поведением, которые философ определяет как технологии безопасности (изучение вероятности наступления определенных событий, прогнозирование и планирование с целью минимизации угроз для населения). Управленческая власть монотонна, однообразна и пролонгирована во времени. Специфика ее в том, что она существует и действует благодаря распространению и комплексному воздействию знаний, законов, норм и всего того, что позволяет направлять и оптимизировать условия, в которых пребывает население, тем самым, надзирая за ним, регулируя его в жизни и смерти, работе и праздности, движении и покое [59] .
59
Гуринская А. Л. Неолиберальная уголовная политика: безопасность, приватизация и роль государства // Теории и проблемы политических исследований. 2014, № 1–2. С. 54–57.
Политическая власть взяла на себя задачу заведовать жизнью. Фуко пишет, что власть над жизнью уже с XVII века развивается в двух основных формах или, они скорее представляют собой два полюса развития, связанных друг с другом. Один из этих полюсов, что сформировался первым, продолжает философ, был центрирован вокруг тела, понимаемого как машина и обеспечивался процедурами власти. Дрессура тела здесь – суть увеличение его способностей, выкачивание его сил, параллельный рост его полезности и покорности, его включение в эффективные и экономичные системы контроля. Второй, сформировавшийся к середине XVIII в., центрирован вокруг тела-рода, вокруг тела, пронизанного механикой живого, и служит опорой для биологических процессов. К числу которых Фуко относит рождаемость, смертность, здоровье, продолжительности жизни и др. условия, от которых может зависеть варьирование этих процессов [60] . Надзор над ними осуществляется при помощи серии вмешательств и регулирующих способов контроля, т. е. посредством того, что определяется философом как биополитика народонаселения. Дисциплины тела и способы регулирования населения – вот два полюса, вокруг которых разворачивается организация власти над жизнью.
60
Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М.: «Касталь», 1996. С. 243.
Учреждение подобной технологии с двойным лицом, с одной стороны, анатомическим и биологическим, а с другой, индивидуализирующим и специфицирующим характеризует власть, целью которой является, быть может, говорит философ, не убивать, но инвестировать жизнь от края до края. Могущество смерти, символизировавшей некогда власть суверена, сегодня старательно скрыто управлением телами и расчетливым заведованием жизнью. Развитие различных дисциплин (школ, колледжей, казарм, наблюдения за рождаемостью, общественным здоровьем, миграцией) или техник подчинения тел и контроля за населением знаменуют эру «биовласти» [61] .
61
Там же. С. 244.
Одним из важнейших следствий рассуждений М. Фуко о власти, является преодоление традиционной для многих социальных и политических наук оппозиции между властью и господством, с одной стороны, и индивидуальной свободой, с другой [62] . Преодоление этого открытого дуализма в структуре государственного управления позволяет критически осмыслить проблематику новых форм либерального управления. Так по мнению известного социолога и последователя идей управленчества М. Дина, такая смена парадигмы, предложенная Фуко, противостоит ложным предположениям о том, что «откат» государства означает, что государственная власть и влияние в обществе уменьшаются [63] . Фукодианская критика системы «закон-суверен», преодолевая традиционную модель власти и управления, основанную на представлениях о том, что государственная власть реализуется напрямую посредством институтов, формулирует идею дисперсности власти, ее рассредоточения по всему обществу. Философ предлагает уйти от попыток фокусировки на некой центральной точке или каком-то одном очаге суверенности, из которого «расходились бы лучами производные и происходящие из него формы» [64] . Для Фуко, власть есть множественное соотношение сил, своего рода сложное упражнение между партнерами, где один ведет другого, определяя его поведение, причем подводя его к такому состоянию, при котором ведомый может действовать в широком «поле возможностей» [65] .
62
Dean M. Governing societies: political perspectives on domestic and international rule. Maidenhead: «Open University Press», 2007. Р. 108.
63
Ibid. Р. 198.
64
Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. С. 192–193.
65
Brown P. Social Theories of Risk. In The Routledge Handbook of Social and Cultural Theory. London: «Routledge», 2013.
Вездесущность власти и ее способность формировать действия, в отличие от предыдущих эпох, когда суверен возвышался над обществом, в контексте происходящего сегодня в обществе, выглядит несколько ограниченной. Однако, с точки зрения Фуко, это ложное видение, поскольку способность власти организовывать, направлять, а, следовательно, и контролировать действия акторов, никуда не девается, но претерпевает существенные изменения. Условия осуществления власти определяются уже не только или не столько конкретными правителями или институтами, но тем, что воспринимается и считается возможным, уместным, целесообразным или, говоря другими словами, предопределяется конфигурацией знаний. По Фуко, содержание этих конфигураций знаний неразрывно связано с интересами доминирующих групп и обусловлено ими.
В терминологии Фуко, конфигурации знаний, направляющие действия акторов, суть дискурсы, посредством которых нам являются не только системы подчинения, но и мир в целом [66] . Дискурсы, навязываемые доминирующими в обществе институтами, определяют направленность информации и соответствующий язык, которые питают и подкрепляют распространяемые идеи. Как пишет философ, язык суть то, что конституирует систему для всех возможных высказываний, всю совокупность правил, подчиняющих бесконечную множественность представлений [67] . Par excellence, работа речи во многом является определяющей в осознании и понимании рисков, с которыми могут столкнуться индивиды и общество. Вместе с тем, дискурс – это не произвольное говорение и рассуждение о социальных феноменах (включая и риски), но система суждений, которая складывается в соответствии с определенными правилами и воспроизводится в контексте специфического социального универсума. Содержание и структура дискурсов не просто отражают представления социальных акторов о мире, но и создают символическую реальность со своими специальными законами и правилами поведения. Иначе говоря, это место конкурентной борьбы, ставками в которой является монополия на научную компетенцию, понимаемую как признанную за определенным актором способность легитимно (т. е. полномочно и авторитетно) говорить [68] . В этом плане, можно утверждать, что дискурсы представляют собой своего рода форму управления, поскольку компетентно высказанное экспертом суждение [69] оказывает воздействие на акторов, просчитывающих и согласовывающих с этим суждением свои действия.
66
Mutatis mutandis можно сказать, что фукодианские дискурсы суть ничто иное как идеологии.
67
Фуко М. Археология знания. СПб.: «Гуманитарная Академия»; «Университетская книга», 2004. С. 29.
68
Маркова Ю. В. Социальная реальность социологического дискурса // Социс. 2007, № 1. С. 43.
69
Во всяком случае, в той мере, в какой дискурсы, посредством развертывания знания репрезентуют тот или иной элемент социальной реальность.
Тут следует сделать немаловажное уточнение относительного того, что риск всегда обозначает возможные, а не фактические издержки, соответственно, последствия должны оцениваться с точки зрения вероятности их возникновения. Одновременно с этим, нужно учитывать то, что риски и выгоды воплощаются в реальность лишь по истечении некоторого периода времени после реализации выбранного варианта действия, что в свою очередь также накладывает дополнительный отпечаток неопределенности на последующее развитие событий. Поэтому, в действительности риск не существует как некий реальный объект. Скорее он есть форма репрезентации реальности, которая определенным образом упорядочивает и придает ей (реальности) исчислимые формы, позволяя eо ipso осуществлять управленческое воздействие на индивидов, группы и в целом на население.