Рискнуть и победить (Убить демократа)

— Как мне кажется, Николай Иванович был человеком, не способным на спонтанные поступки, не способным потерять голову из-за ерунды?

— Да. Он был спокойным и рассудительным человеком. Даже, я бы сказал, несколько флегматичным. Впрочем, об этом, по-моему, я уже говорил.

— И все же он ввязался в предвыборную борьбу, не имея ни малейших шансов. Не видите ли вы в этом противоречия? — спросил Пастухов.

— Вижу. Но объяснить не могу. Я очень много об этом думал. Нет, я не нахожу никакого объяснения.

— Вернемся к последнему дню. Это нелегкое испытание, Юрий Николаевич, но вам придется его пройти.

— Я понимаю. Я готов. Утром у отца были две лекции, потом он встречался с членами орггруппы «Социально-экологического союза» — в этот день расклеивали листовки с объявлениями о его встрече с избирателями в актовом зале института.

Около четырех вечера, когда мы с женой вернулись домой, он был в своем кабинете, наверху, готовился к выступлению. Он попросил мою жену погладить его, лучший серый костюм и белую рубашку. Выступление было назначено на шесть часов вечера, но в начале пятого, точно времени не помню, вдруг раздался телефонный звонок.

Звонила женщина, причем явно секретарша или, как сейчас говорят, референт или менеджер. Она спросила, нельзя ли ей поговорить с Николаем Ивановичем Комаровым.

Я крикнул отцу, чтобы он взял трубку, а свою здесь, внизу, положил на место, поэтому разговора не слышал. Минут через тридцать возле нашей калитки остановился автомобиль — из дорогих, тяжелый, иностранной марки. Возможно, «мерседес», я в этом мало понимаю. Гость зашел к отцу, и они минут тридцать разговаривали. После чего гость уехал, а отец переоделся и отправился на выступление.

— Кто был этот гость?

— Этого я вам не скажу.

— Кэп? — попытался догадаться Пастухов, но Юрий только что руками не замахал:

— Ни Боже мой. Совсем другой человек. Совсем! Но скажу то, что вам, пожалуй, следует знать. В тот день, когда отец получил пакет, и перед тем, как ехать вечером к губернатору, он приехал в мой офис в пароходстве и попросил разрешения воспользоваться моим ксероксом. Он умел им пользоваться, потому что у них в институте стоит точно такой же. Я, разумеется, разрешил. Работал он минут сорок, потом сказал «спасибо» и уехал.

— Что он переснимал? — спросил Пастухов.

— Не знаю. День был суматошный, задерживалась загрузка двух наших лесовозов, так что мне некогда было отвлекаться.

— Ваша секретарша могла увидеть, что он переснимает?

— Вряд ли. Во-первых, аппарат стоит в моем кабинете. А во-вторых, секретарша все время висела на телефоне, ей не до этого было. Я же говорю, что день выдался просто сумасшедший.

— Не допускаете ли вы, что отец делал копии тех самых документов, которые получил утром?

— У меня была эта мысль. Но на выступление он вышел с несколькими листочками тезисов. И все. После убийства при нем никаких документов не оказалось.

— Их могли взять из кармана плаща, — предположил Пастухов.

— Могли, — согласился Юрий. — Если бы хотели убить его. Но хотели убить меня.

— Какой разговор был между гостем и вашим отцом? — продолжал расспросы Пастухов.

— С криками, угрозами? Вы могли это слышать снизу.

— Нет. Обычный спокойный разговор. И провожал его отец совершенно спокойно, а на пороге пожал руку. Они не ругались и не ссорились, нет.

— Вы так и не скажете мне, кто был этот гость?

— Не скажу. Но объясню почему. Может быть, ваше расследование будет удачным. Но, скорее всего, нет. А последствия его выйдут боком мне и моей семье. А я люблю свою семью и хочу ее оберечь. Не осуждайте меня за это.

— Я вас не осуждаю, — сказал Пастухов. — Напротив. На вашем месте я поступил бы точно так же. Ну, разве что использовал бы все свои возможности, чтобы поквитаться с врагами.

— У вас этих возможностей, вероятно, больше, чем у меня. У меня их попросту нет.

У вас есть еще вопросы?

Пастухов поднялся.

— Нет. У меня есть один совет. Не нужно вам никуда уезжать. Вам нравится здесь?

— Да, — ответил Юрий.

— Ну и живите на здоровье. Никто вас не тронет. Потому что вы никому не нужны.

Вы вбили себе в голову, что хотели убить вас. Нет, Юрий Николаевич, хотели убить не вас, а вашего отца. И убили.

— Вы в этом уверены?

Пастухов мог бы объяснить этому большому, загнанному в угол своим страхом человеку, что ни один профессионал даже в густой темноте не перепутал бы его с отцом, будь даже на них одинаковые парики. Человека рисуют не одежда и внешность, а гораздо в большей степени — психофизика его движений: походка, манера сутулиться или распрямлять плечи, еще тысячи малозаметных деталей, которые для любого профессионала очевидны, как крупный текст в детской книжке.

Но он не стал ничего объяснять. Лишь повторил:

— Да, уверен.

— Почему-то я вам верю, — подумав, проговорил Юрий.

— Потому что я говорю правду. А правду не нужно подкреплять доказательствами.

Она говорит сама за себя. Проводите меня.

Туман на улице сгустился так, что фонари были словно бы окружены радужными оболочками. Юрий погремел замками, отпирая калитку, и выпустил гостя.

— Спасибо вам, — сказал он, протягивая широкую крепкую руку.

Пастухов задержал его ладонь в своей и быстро спросил:

— Гостем Николая Ивановича в тот вечер был губернатор?

Юрий помолчал и ответил:

— Да, Валентин Иванович Хомутов.

II

Пастухов не стал придумывать никаких фокусов, чтобы добиться встречи с губернатором. Он попросту появился в его секретариате во второй половине дня и предъявил старшему референту книжечку с тиснением КПРФ на обложке.

— Начальник охраны Антонюка, — представился он. — Мне нужно поговорить с губернатором.

Золотой карандашик старшего референта застыл над блокнотом:

— О чем?

— О вопросах его безопасности.

— Вы не могли бы более подробно изложить тему своего разговора, чтобы я могла передать ее шефу?

— А вы в этом что-нибудь понимаете? — спросил Пастухов.

Сложная прическа на голове старшего референта качнулась и едва не рассыпалась от возмущения. Но она овладела собой.

— Чтобы сообщить шефу тему вашей беседы, вовсе не обязательно быть специалистом в вопросах охраны. Итак?