Рисолинда

Мелисента всплеснула руками:

– - Мудреные твои речи... Давай-ка, разъясняй с самого начала! Отчего это человек не может судить, в чем его счастье? Всякий знает и сам, что для него лучше, и всякий печется о своем благополучии.

– Не скажи... вот Шоччен - ты его видела - все жалуется на строгость своей жены. Сетует и ропщет, и не понимает того, что без неё он бы уже давно пропал. Он веселый и добрый, но в делах ленив и глуповат, все у него спустя рукава. Да и к хмельному пристрастен. А Шоччиха скупа, любит поворчать, иной раз в сердцах муженька и поколотит - но она женщина умная, разворотливая, дом у них полная чаша. Детки растут хорошие - умные в мать, веселые в отца. Хранит Шоччена мудрое Провидение - а он на то ропщет, не понимая своего счастья...

Со мною же было вот что - в молодости ещё, тридцать лет назад... В те времена винокурня, где ты разбойников зельем угостила, была постоялым двором. Рядом через ущелье был каменный мост - теперь он обвалился, ты наверняка видала его остатки. Дорога наша была проезжая, вела в морской город Тахос. Вот как-то повезли мы - я, мой брат старший, и ещё двое парней - медовуху на постоялый двор, в тамошнюю харчевню. И познакомились в харчевне с одним человеком... Много чудесного он нам рассказал о Тахосе, о кораблях и дальних странах, о приключениях, сокровищах, да мало ли ещё о чем. И подбил он нас ехать с ним в Тахос - наняться на корабли матросами. Мир повидать, вернуться домой лет через пяток - богатыми, бывалыми морскими волками. Так нам головы заморочил - мы согласились. Оставили коня и телегу на постоялом дворе, стали садиться в кибитку к этому человеку. Кибитка была большая, с деревянной подножкой. Все благополучно сели, а под моей ногой подножка вдруг обломилась. Хорошая, крепкая подножка из толстой доски... Упал я очень неловко и поломал руку. Уехала кибитка без меня... Брат мой старший на ней уехал - больше я его и не увидел никогда. А парни вернулись потом, через много лет. Оказалось, тот речистый человек был вербовщик, ездил по кабакам, уговаривал деревенских дурней идти в матросы - а после их на корабли продавал. Хуже любого рабства была такая служба. Брат мой сгинул безвестно в неведомых морях. А может - живет где-нибудь... Иногда я думаю - а вдруг он стал правителем богатого теплого острова... Тогда мне не так больно вспоминать о нем... Один из тех парней вернулся нищим - родня его из милости приютила. Второй приехал богатым, да не зажился долго - точили его раны, болезни. Много он страшного порассказал о морской службе... грязного, жуткого... Пиратствовал он и убивал, и богатство не пошло ему впрок. Уж перед самой смертью, когда он и с постели не поднимался - нагрянула в нашу деревню стража из Тахоса. Взяли его в кандалы, как морского разбойника, и повесили бы на городской площади на другой же день - много за ним было всяких злодеяний. Да накануне он помер-таки. В тюрьме, на вонючей соломе... А донес о его возвращении нищий матрос - позавидовал богатству, не дал спокойно помереть в родной деревне. Да и сам тот матрос уже в деревню не вернулся - обрыдли ему скупые милости да щедрые попреки родни. А я - вишь, живу. Женился, деток народил, похоронил своих стариков - честь по чести... Хорошо прожил свою жизнь, и понимаю умом - Провидение хранило меня. Но иногда такая вдруг тоска возьмет - что если бы я уплыл в море, увидал бы весь мир, попробовал бы разных приключений... Утешение мне одно - такова была воля Провидения. Предназначение мое было - жить здесь. Какие бы я муки претерпел, уйдя в морскую службу - никто уж не узнает... И сколь угодно много можно найти таких примеров. У любого человека - жизнь его если рассмотреть внимательно и беспристрастно - везде увидишь доброе руководство Провидения. А об суровых наказаниях за пренебрежение волей его, думаю, ты и сама немало историй вспомнишь.

– - Да, пожалуй, так... Что ж, приходится признать, что Провидение даровало мне Венец для какого-то, пока неведомого мне, Предназначения. Как же мне его распознать, и волю Провидения исполнить? Ведь Властительный Венец - дар немалый...

Шошон вздохнул:

– - Вот этого тебе никто не скажет... Я только могу поведать о своих соображениях на этот счет... Мудрое Провидение выбирает, кому вручить свой дар, и не ошибается никогда - иначе это не было бы Провидение. Именно ты достойна этого дара более всех. Значит, если ты будешь поступать в полном согласии с твоими понятиями, убеждениями и характером - во всех сложных и противоречивых жизненных ситуациях - это и будет соответствовать воле Провидения...

– - Что ж, тогда давай вернемся к началу нашего разговора, и разберемся, что именно мне даровало всевластное Провидение. Откуда ты знаешь про этот Венец?

– - Ремесло пасечников - древнее ремесло. А мой род - древнейший из родов. Живу я просто, и не кичусь происхождением - но из моего рода Короли дважды брали себе жен. И потому я имею право войти в Великий Собор. Венец... когда-нибудь ты увидишь и сама... в Великом Соборе есть фреска - картина на стене, в левом пределе. Там изображена одна из первых Королев - Лаис. Она была женой Короля Ларра - основателя города Ларемура. За ужином я попрошу Шошоху спеть древнюю балладу про девушку с серебряными волосами. Шошоха любит эту балладу, потому что - может быть, ты заметила - у неё красивые серебристые волосы, и ей очень льстит сравнение с Королевой Лаис... Это почти забытая баллада - не диво, что ты никогда не слышала её. Знаю, что Венец сделали Великие Святители, и у него есть некие магические свойства... Вот, пожалуй, и все, что мне известно... Непостижима воля Провидения, а мы должны ей служить... При оглашении Последнего Золотого Права я присутствовал... Зал Собора огромен, я не разглядел твоего лица, и тебя бы не узнал, если бы не Венец. Ты велела мне молчать - я молчу. Никогда не выдам твою тайну - можешь этого не бояться...

Они посидели, думая каждый о своем... Потом Мелисента напомнила:

– - Что же нам, все-таки, делать с Кертисом? Мальчишку, действительно, жаль отдавать в руки палачу. Ты не затевал бы этого разговора, если бы не верил в возможность его спасения. Расскажи, что ты задумал?

– - Вот что - я сегодня же объявлю, что в среду отправлюсь в Рисолан, за разным строительным припасом. Там самые знаменитые кузнецы да железных дел мастера работают. Старшей дочери я весь железный припас для строительства дома - гвозди, скобы, петли оконные и дверные, и прочее - все дал в приданое. Шоннан-то был не богат, когда женился на моей дочери, и не скоро бы сумел построить свой дом. Это он уже после разбогател... Теперь дом сгорел, и строить его нужно заново - вот я и поеду за новым железным припасом. Сейчас-то Рисолан считается далеким городом - дорога в него кружная, огибает горный хребет - три дня в один конец. А вот раньше, когда был ещё цел Тахосский мост, была прямая дорога, и доехать можно было за день. Сейчас о той дороге и не помнит никто... Через нашу речку есть брод - выше по течению, примерно в полудне езды отсюда. Когда время засушливое - вот как сейчас - переехать можно вполне, хоть и не без труда. Ты сегодня объяви за обедом, что собираешься ехать в Рисолан безотлагательно - дескать, родня у тебя там. А я вызовусь с вами за компанию - за компанию-то, дескать, сподручнее. Среди наших деревенских не найдется охотников тащиться со мной в Рисолан - далеко и хлопотно, да и не любят они незнакомых мест. Только мы до Ларемурской дороги ехать не будем, через реку переберемся по броду. Я телегу нагружу всяким съестным припасом, якобы в Рисолане продать, а железо на те деньги купить. По той стороне мы дубняком поедем - там дороги хотя и нет, но под дубами кустарник не растет, проедем. Напротив деревни до вечера в дубняке спрячемся, а ночью я реку переплыву, Кертиса из амбара тихонько выведу. Как-нибудь уж дотащу до реки, а там вы мне поможете... Мальчишку заберем, и скоренько поедем по Тахосской дороге, от разрушенного моста. Недалеко от Рисолана есть каменная башня - среди последних горных отрогов, уж перед самой равниной. Там когда-то колдунья жила... говорят, она-то наш мост и обрушила, чтобы невдалеке от её башни не ездили, да покой её не тревожили. Ну, колдуньи-то той нет уж давно, а люди все равно в те края не заглядывают - боятся... В лесу вам без избы делать нечего - сейчас на дворе уж сентябрь, скоро дожди пойдут. В Ларемур мальчишку везти - здесь дорога только одна, погоню мигом наладят. Шоннан злобится на него отчего-то - спуску не даст, он въедливый и цапучий, как клещ. А так - никто и не догадается, куда мальчишка делся. Вернусь я вовремя - мы два дня на дороге выгадаем. Скажу твердо, что доехали вместе до самого Рисолана, мальчишки не видел, ничего не знаю. В башне я вам оставлю все припасы - зиму можно будет пересидеть при надобности. Пока-то он выздоровеет... Досталось ему крепко...

– - На что же ты железо купишь, если весь товар свой оставишь нам?

– - Я на железо денег из дому возьму. Ты не думай, что я от того обеднею, или, тем паче, буду лишения какие испытывать... Я много на вид не выставляю, но род мой не бедствует. Я бы и больше уплатил, чтобы только посмотреть, как будет беситься Шоннан.

– - Что ж, план хороший. Хотя ехать я была намерена совсем даже не в Рисолан, но мальчишку действительно иначе не спасти. Пойду, расскажу все Хоннору. Не уверена я, что он захочет со мною ехать, но вдруг...

Глава 10.

О смехе, пасечницах и добром согласии.

Хоннор умывался на заднем дворе, возле долбленой дубовой колоды со свежей водой. Мелисента подождала, пока он вытрет лицо чистой холстинкой, похлопала ладошкой по краю колоды:

– - Садись, волосы расчешу и заплету. И бороду подстричь пора бы уже - скоро на лешего станешь похож.

Хоннор покосился на Мелисенту через плечо - весьма неодобрительно - и повернул было к дому. Но, сделав пару шагов, вдруг передумал. Вернулся, сел. Мелисента расчесала ему волосы, стянула кожаным ремешком на затылке. Вынула из пояса маленькие острые ножнички - подарок Фионы - подровняла бороду и усы. Её, наконец, встревожило долгое молчание друга:

– - Что ты молчишь? Проснулся не в духе?

Хоннор тяжко вздохнул:

– - Надоел я тебе.

– - С чего ты взял такое?
– у Мелисенты от удивления брови взлетели под самый капюшон.

– - Сама же вчера сказала, чтобы я оставался в этой чертовой деревне!
– в голосе Хоннора вдруг прозвучала такая детская обида, что Мелисента не выдержала, расхохоталась. Хоннор запыхтел, как чугунок в горячей печи, поднялся, набычившись. Положение нужно было спасать! Мелисента подпрыгнула, повисла на его мощной шее - но смеяться не могла перестать:

– - Хоннор, Хоннор... погоди, не кипятись... Великие Святыни, какой же ты смешной...

– - Я смешной?
– взревел Хоннор - Да я... да ты...
– ответом на его возмущение был новый взрыв звонкого хохота. Хоннор расцепил тонкие руки на своей шее, в досаде оттолкнул девушку. Силы соразмерить не смог - она кубарем покатилась по земле. Села, огорошено хлопая глазами. Хоннор вскрикнул, словно это его ударили, кинулся, подхватил Мелисенту на руки:

– - О, Святыни, что же я наделал?!!!... Зачем ты смеялась надо мной, негодная девчонка?... Бедная девочка моя!... Я тебя ушиб? Прости, пожалуйста... что я наделал?!...

Мелисента молчала. Хоннор поставил её на край колоды, повертел, осматривая со всех сторон:

– - Кажется, кости целы, крови нигде нет. Ну, скажи, где больно? Не молчи же!...
– Но Мелисента молчала. Хоннор встряхнул её легонько:

– - Мелисента...
– Она молчала. Хоннор потряс сильнее. Потом ещё сильнее - так, что у неё зубы застучали. Потом он тряс её изо всех сил, исступленно выкрикивая:

– - Скажи что-нибудь! Скажи! Не молчи!...
– потом Мелисента снова расхохоталась. Хоннор замер, запалено дыша, с выпученными, обезумевшими глазами. Плюхнулся на колоду - и вдруг расплакался. У Мелисенты разом пропала охота смеяться. Она гладила ладошками мокрые щеки, вздрагивающие плечи:

– - Хоннор, миленький, ну не плачь. Я не хотела тебя обидеть. Не плачь. Если бы ты на себя посмотрел - какой ты смешной, когда сердишься - ты бы тоже смеялся. Не плачь - я тебя всякого люблю - и смешного люблю... Чего же ты обижаешься?

Хоннор поднял на Мелисенту заплаканные, несчастные глаза:

– - Правда любишь?

Мелисента погрозила ему пальцем:

– - Ты не должен забывать, что я дала Обет. Ты хороший друг, Хоннор. Я люблю хорошего друга.

Хоннор сидел, нахмурив брови, думал о чем-то. Потом кивнул: