Ритер

Девушки испуганно обернулись к незаметно вошедшей наставнице, мысленно гадая, какую часть их разговора она расслышала. Аине меж тем приблизилась.

– Все так, – повторила она. – Люди выдумали себе множество условностей: стыдно оказаться голой перед чужими людьми; только рабы показывают голые ноги; стыдно быть бедным; стыдно жить на правом берегу. Кто-то верит в это по глупости, а кто-то насаждает подобные взгляды к своей выгоде. Тот, кто понимает бессмысленность этих домыслов, обретает власть над теми, кто принимает их. Опасаясь позора, человек будет покорным, будет делать все, что ему скажут. И даже не надо применять силу или подкупать. Пригрози слуге лишить его жалования, и он пойдет на любую подлость. Пригрози служанке, что обесчестишь ее публичным обнажением, и она отдаст тебе свою девичью честь на ложе.

Посмотри на себя, Татьяна. Твое тело прекрасно. В нем нет ни одного изъяна. Почему же ты стыдишься показывать его? Стыдятся лишь чего-то уродливого и неблаговидного. А ведь до сих пор тобой могли управлять, угрожая тебе публичной наготой. Подумай о том, какая слабость жила в тебе. И подумай о том, что, испытывая тебя столь жестоким образом, я лишаю чужаков возможности управлять тобой, а тебе даю ключик к власти над ними. Ведь и более слабый, умеющий играть на страхах сильнейшего, может овладеть искусством манипулирования.

На самом деле есть только один позор: не быть самим собой. Если ты знаешь, что нужно тебе в жизни, и добиваешься этого, никто не вправе тебя упрекнуть, пусть это даже наперекор обычаям. Не стыдно быть бедным, если ты потерял место из-за того, что отказался служить подлецу. Не стыдно стоять голой перед хохочущей толпой, если ты не покорилась ей. Но, если ты служишь подлецу и сама совершаешь подлости, это страшное унижение, даже если тебя называют «лучшим гражданином города». Если ты унижаешь слабого ради собственного удовольствия, это твой позор, а не его, даже если закон и обычай на твоей стороне.

Аине замолчала и пристально посмотрела Тане в глаза. Девушка горько усмехнулась в ответ.

– Этот позор мне не грозит. Вскоре меня выставят на торги и заставят плясать перед толпами зевак и покупателями. Потом продадут, как скотину на рынке, а после… – Таня запнулась, – наверное, изнасилуют. Здесь, конечно, нечего стыдиться.

– Абсолютно нечего. – В голосе Аине не было ни тени насмешки или издевки. – Боги посылают нам богатство и славу. Боги насылают на нас болезни, разорение и гнев правителей. Зачем? Ведомо только им. Но нет твоего достоинства в том, что случай послал тебе успех, и нет твоего позора в том, что боги послали тебе несчастья. Если боги пожелали сделать тебя рабыней, смирись. Быть выставленной на торги – судьба рабыни. Но если ее новый хозяин надругается над ней, это его недостойный поступок, а не ее. Поверь, изнасилованная рабыня может быть куда как выше и чище надушенной и разнаряженной боярыни-шлюхи.

Ты мне не веришь, я знаю. Ты думаешь, что я лишь успокаиваю тебя, а сама живу в довольстве. Но посмотри на Симе. Она ежедневно проходит с тобой тот же «позор». И разве ты видишь ее смущение? Нет! Потому что ей безразличны эти скоты. Она знает, что они ниже, чем она, не только по статусу, но и по уму, и по силе духа. И с какой стати ей стыдиться? Она спокойно делает свою работу. Она невозмутима и бесстрастна. Но есть и другие пути защитить себя. Одним и тем же жестом, взглядом ты всегда можешь выразить и любовь, и ненависть, не нарушив ни одного закона, ни одного обычая.

Аине повернулась к внучке.

– Симе, сегодня я приказываю тебе выразить танцем свое отвращение к зрителям.

– Слушаюсь, бабушка, – грациозно склонилась молодая танцовщица.

Когда танцовщицы вышли во двор, собравшиеся там рабы и слуги встретили их уже привычным воем и дикими криками. Не обращая никакого внимания на орущих мужчин, Симе дождалась, пока музыканты займут свои места, изящно скинула костюм для танца осы и приняла исходную позу.

– Эй, девка, я тебя хочу. Иди сюда, – крикнул кто-то из зрителей.

– Мужики, гляди, как она прогнулась, – взвыл другой. – Не могу, сейчас кончу.

Зазвучала музыка, и Симе начала танец. Это был тот же самый танец, который они с Таней вот уже четвертый раз исполняли в этом дворе. Ни одно движение, ни одна поза не изменились. Но как по-другому двигалась теперь Симе. Каждым жестом, каждой позой, каждым поворотом головы она выражала презрение к зрителям. Невероятно, но эротический танец покорной рабыни вдруг превратился в танец-вызов, танец-пощечину, которую с изысканностью и страстью наносила танцовщица каждому из смотрящих.

Новое эмоциональное наполнение не осталось незамеченным. Крики и скабрезные шутки постепенно стихли. Некоторое время зрители сидели, словно в анабиозе, а потом, перекрывая музыку, прозвучал голос пожилого раба с противным морщинистым лицом:

– Вот, сука, что творит!

И тут же двор снова взорвался криками и воем. Но теперь это уже были крики ненависти, а вой напоминал хор волчьей стаи, отогнанной пастухами от овчарни.

Не обращая на все происходящее вокруг никакого внимания, Симе закончила танец, вместо обычного элегантного поклона повернулась спиной к зрителям, хлопнула ладонью по своей прекрасной ягодице и спокойно пошла одеваться, чем вызвала полное неистовство зрителей.

– Теперь твоя очередь, – наклонилась к Тане Аине. – От тебя я такого не требую. Просто станцуй с первого раза. Это будет для них не меньшим оскорблением и разочарованием.

Когда Таня скинула тунику и вышла вперед, двор на мгновение затих. Это было необычно. Раньше зрители немедленно разражались громкими воплями при виде обнаженной Татьяны. Только позже девушка поняла, что, «упустив» первую жертву, публика должна была перенастроиться на «охоту» за второй.

Словесная атака не заставила себя долго ждать и в этот раз была куда сильнее, чем обычно. «Стая» явно желала отыграться за свое предыдущее поражение.

– По заднице ей дай, тетя, не тяни, – кричали из «зала». – Она так визжит, любо-дорого.

– Да чего на нее смотреть. Нагнуть и оприходовать.

Зазвучала музыка. Таня обвела холодным взглядом зрителей и вдруг представила, что перед ней всего лишь стадо противно ревущих ослов. Преображение публики показалось ей настолько забавным, что она улыбнулась.

– Чего лыбишься, стерва, – тут же заорал кто-то. – Дайте мне ее на ночь. Уж ей не до смеха будет.

Последняя фраза вообще прозвучала крайне злобно и визгливо, но сейчас уже эти выпады казались Татьяне не более чем мычанием тупых животных. Дождавшись нужного такта, она начала танец и исполнила его на одном дыхании и без запинки. Когда она закончила, двор недовольно молчал. Вторая жертва так же ускользнула от стаи, и теперь уже «волки», а вернее шакалы, молча переживали свое новое поражение.

Аине подала Тане тунику и знаком предложила следовать за ней. Когда танцовщицы покинули двор, наставница негромко объявила:

– С завтрашнего дня, девочки, вы больше не будете танцевать во дворе. Потребности в этом нет. Займетесь только танцем осы.

Глава двадцать седьмая, о препятствиях

Антон медленно шел по улице запретного города. Рядом, крепко вцепившись в его руку, шагал Сид. Все пять дней, которые провел Антон со слепцом, казались сейчас парню бездарно потерянными. Жил Сид в жалкой темной лачуге у городских ворот на правобережной стороне. Но, кажется, пользовался большим уважением у соседей – младших приказчиков и мелких торговцев, не имевших своего места на рынке.