Ритмы ночи

И пока они были вместе, он смотрел ей в лицо, не стесняясь, смотрел, как на нем отображаются блаженство и страдание, радость и боль. И только потом позволил себе расслабиться.

Мэг вдруг, без всякой причины, захотелось разрыдаться, прижать его к себе и не отпускать никогда. Переполненная чувствами, только что пережитым взрывом страсти, не в силах говорить, Мэг неподвижно лежала, закрыв глаза.

Слышала, как Дэниел ходил по комнате, отыскивая свою одежду и одеваясь. Вот он направился к двери… остановился у порога. Она чувствовала его нерешительность — уходить или остаться? Жуткий, волнующий до самых глубин существа момент, когда и он, и она на равных, могут молчать или сказать нечто…

Он открыл дверь… вышел… закрыл дверь за собой. Мэг неподвижно лежала на постели, на которой они только что были вместе, а теперь она осталась одна. Ужасные мысли проносились в ее голове одна за другой, если не остановить их, они заведут ее слишком далеко. Но она уже не в силах их остановить. Здесь, на смятых ими обоими простынях, она представляла: Дэниел приезжает к себе на ранчо — один; завтракает в одиночестве; идет делать свою нескончаемую работу… И вдруг она разрыдалась. Отчего она не могла себе объяснить: без причины, просто так. Плакала, пока не кончились слезы. Потом свернулась калачиком на огромной постели, еще хранившей запах Дэниела, и уснула.

Но в тот момент, когда засыпала, в голове у нее молнией пронеслась мысль, что вряд ли она сможет теперь жить без него.

Глава седьмая

Когда Мэг проснулась, шея у нее еще немного болела. Приняв горячий душ, она почувствовала себя намного лучше, боль как будто прошла. Теперь надо упаковаться, выписаться из мотеля, перебраться в одну из гостевых комнат в доме Лауры и… пожалуй, остаться здесь еще на неделю.

Она уже звонила домой, в Лос-Анджелес, подруге, которая во время ее отсутствия жила в ее квартире: поливала цветы, кормила двух ее котов и Слагго. Слагго — пес в годах, солидный, и Мэг не хотелось никому его отдавать, даже временно. Маленький мопс терпеть не мог, когда его запирали в клетке. У него сложились свои привычки, и он не любил их нарушать. Если он целый день лежал, посапывая, на солнышке, это устраивало и его, и Мэг.

Все предусмотрено, вполне можно провести в Блу-Спрюс еще неделю. Празднование десятилетнего юбилея окончания школы почти кончилось. Остался только пикник сегодня ближе к вечеру, затем обед со Сьюзи на неделе (визит благодарности за приз), и все! Но главный вопрос: что делать с Дэниелом? Что он сделает с ней? Что с ними обоими станется?

Она зашла в крошечный кафетерий при мотеле, заказала кофе и тосты с корицей и изюмом (чтоб завернули с собой), вернулась к себе и стала укладываться. Все сборы заняли десять минут. Затем — времени всего девятый час — достала компьютер-ноутбук, включила и, глядя на цветной экран, задумалась.

Нужно иметь определенное мужество, чтобы отсылать романы в неизвестность, в никуда, не имея никакой уверенности, что их опубликуют, особенно сейчас, когда и второй, и третий романы отклонены. Следующий — над ним она сейчас работает — придется, если она хочет видеть его изданным, сделать более «коммерческим». И за это она его заранее ненавидит.

У нее хватило мужества писать о семье Дэниела. Сможет ли она написать о своей семье?

Мэг, уставившись на экран, старалась понять, откуда пришла эта идея. «Стоящая мысль! — словно шепнул ей кто-то. — Подарок судьбы». Вероятно, именно повинуясь голосу подсознания, она приняла решение приехать сюда, в Блу-Спрюс, где ее корни. Она стремилась к той бесстрашной девочке, которую потеряла где-то по пути. Идея дразнила, мучила, интриговала и пугала. «Возьмись! Мать не прочитает книгу в любом случае. Не прочитала первую — не будет ей дела и до этой».

Мэг выключила компьютер, положила в кожаный чехол-сумку, достала из этой же сумки большой блокнот с желтыми страницами и черную ручку и бросила их на кровать. Записывать идеи и обыгрывать сюжет романа на компьютере — нет, это пока еще не для нее. Воспоминания захлестнули, перенесли в прошлое. В Блу-Спрюс они приехали потому, что ее мать сбежала от бывшего мужа. Городок этот сильно отличался от других мест, где они с матерью жили, и Мэг долго не могла понять чем. Мать пряталась, боялась дикого, непостоянного характера того, от кого ушла, опасалась его гнева.

Антония Прескотт обладала одной выдающейся чертой: все свои проблемы рассчитывала решить раз и навсегда с помощью талантов и способностей близкого мужчины. Она даже не пыталась применить или развить свои собственные возможности. Правда, один талант она активно проявляла с необычайной быстротой, и не без толку, тратить деньги своих мужей.

Когда нашелся очередной состоятельный мужчина, желающий жениться на ней и переместить ее в сравнительно легкую и приятную жизнь, а именно в Манхэттен, она не теряла времени даром.

Для Мэг этот день стал по страшному памятным. Придя однажды домой, она застала мать в элегантном дорожном костюме, при полном макияже; в прихожей стояли чемоданы.

— Тебе уже восемнадцать, ты вот-вот окончишь школу, — быстро проговорила она, не успела дочь переступить порог; разговор вела исключительно Антония. — Мне нет смысла оставаться больше здесь. — Мартин меня забирает, хочет, чтобы я была с ним. За квартиру уплачено до конца месяца. Потом найдешь себе другое жилье.

Вот так это произошло. Здравствуй, Манхэттен, и прощайте, материнские обязанности! Антония исчезла, оставив за собой облако дорогих духов. Мэг видела из окна, как она села в такси, рванула и все…

Мэг оцепенело осталась сидеть в гостиной. Она так бежала домой — сказать, что ей поручено произносить речь на церемонии по случаю окончания школы! Мэг была так счастлива… пока — пока не увидела эти гнусные чемоданы.

Вечером того же дня, когда опустились сумерки, она не выдержала и позвонила Лауре, но говорить не смогла, только расплакалась в трубку. Лаура, поняв, в чем дело, приехала к ней и увезла к себе в дом: бабушка велела жить у нас, с нами, пока не надумаешь, что делать дальше. Поступок матери стал, собственно говоря, главной причиной, почему Мэг загорелась ехать в Лос-Анджелес. Но осознала она это через много лет.

Сейчас Мэг, волнуясь и горя, думала об одном, как выразить все это на бумаге, как передать… Она открыла колпачок ручки и уперлась взглядом в желтый линованный блокнот.

«Это произошло давно, в дни юности…» Тонкий голосок нашептывал ей, что писать, указывая путь, как стрелка компаса. Мэг вдруг отчетливо поняла: пусть она никогда и не опубликует то, что сейчас напишет, все равно, пришла пора все вспомнить, оживить, а там видно будет… Она писала не останавливаясь.

Дэниел накормил собак и лошадей и пошел в дом, приготовить завтрак и себе. Сварил на скорую руку овсяную кашу с изюмом и корицей, кофе. Если этого не хватит, поджарит яйца. Но жарить что-то не хотелось… Вообще ничего не хотелось. Без Мэг завтрак не завтрак, жизнь пуста. Он даже не знал почему. Просто ему нравится смотреть, как она сидит за стойкой бара, как солнечные лучи играют в ее волосах. Он любуется ее заразительной улыбкой. Даже тем, как она ест, зачерпывая ложкой столько, будто это последняя еда в жизни.

Он не спеша доел овсянку. Отдал несколько последних изюмин жадно наблюдавшей за ним Молли и задумался. Последняя встреча выпускников сегодня — барбекю в Общественном центре, у озера. Они с Мэг не договаривались отправиться туда вместе, но он ведь может ей позвонить.

А собственно, зачем? Только оттянет неизбежное: она, наверно, уедет сразу после этой встречи, ну чуть позже. Не исключено, что сама позвонит, перед тем как уехать, скажет: «Хорошо бы повидаться, Дэниел. В следующий раз встретимся не скоро, только когда соберусь приехать». Нет, вряд ли Мэг так скажет. А приедет, это несомненно. Он увидел ее потайную, скрытую от чужих глаз сторону, когда она рассказывала о городе, в который влюблена: книжные магазины, общение, любые возможности для тех, кто хочет учиться дальше, приобрести профессию. Город, который никогда не спит… Восторг в ее синих глазах…