Ритмы улиц

Да уж, всё это было мне знакомо — и поздравления парней, и вручение мне шаров, подарков, игрушек. А еще куча наставлений, улыбок и радостных воплей. Еще бы — человечек родился. Маленький, беззащитный комочек, и к этому приложил руку — и не только ее — не кто иной, как я.

Дождавшись, пока я наобнимаюсь с друзьями, доктор повела меня по извилистым коридорам. Мы поднялись на этаж выше, прошли несколько отделений, дошли до палат. И возле одной мы, наконец, остановились. Врач накинула мне на плечи невесть откуда возникший у нее в руках медицинский халат, а после, хлопнув меня по плечу и пожелав удачи, распахнула передо мной дверь. За это, признаюсь честно, я был ей более чем благодарен, ибо руки у меня всё еще были заняты подарками. Да и не факт, что я бы решился зайти туда так скоро — всё же храбрец из меня был аховый.

Однако, теперь особого выбора у меня не было. Поэтому, вздохнув, я сделал шаг — и оказался в просторной и светлой, одиночной палате. Чуть сдвинув шары в сторону, чтобы они не закрывали обзор, я с любопытством огляделся. А ничего так, уютненько — просторная кровать с двумя прикроватными тумбочками, на стене телевизор с плоским экраном, огромное окно с жалюзи-рулоном, небольшой диван для гостей. На котором сейчас сидела незнакомая мне женщина, и смотрела на меня с откровенной неприязнью.

Так, кажется, это и есть матушка Мари. Та самая, которая пылает ко мне лютой ненавистью. Что же, я охотно в это верю — если бы взглядом можно было убивать, то я уже давно рухнул на пол, как подкошенный, и забился бы в предсмертной агонии. К счастью для меня, это было что-то из разряда фантастики. Фуф.

Однако, а матушка у Золотцевой что надо! Она выглядела прямо-таки роскошно для женщины, которая воспитала такую взрослую дочь. И я наконец узнал, от кого и Мари, и Паше достался этот удивительный медный оттенок волос.

Так, а теперь нужно успокоиться и показать, что я — настоящий мужчина. Ну, или учусь им быть. Прочистив горло, я кивнул и выдавил из себя:

— Здрасьте.

Слышите этот шум? Ну тот, который напоминает грохот и звон разбитого стекла одновременно. Так вот, это моя самооценка стремительно рушится от такого жалкого приветствия, и от того, каким взглядом меня мерили после. Да уж, показал себя, ничего не скажешь.

— Андрей, верно? — буквально выплюнула мое имя женщина.

Так, а я узнаю этот презрительный тон. Теперь понятно, от кого Маша нахваталась этих штучек — явно сказываются гены. Эх, а я все гадал, где она этому научилась.

— Да, — кивнул я и зачем-то добавил, — Собственной персоной.

Женщина открыла было рот, чтобы что-то ответить — и этим она явно собиралась просто размазать меня по стенке — но негромкий и такой знакомый голос прервал нас:

— Ну, привет, персона.

Стремительно обернувшись, я увидел на кровати Мари. Черт, как я вообще мог быть таким невнимательным? Кровать, главное, заценил — как и стоящую рядом с ней люльку — а тех, кто на ней лежал, не заметил. М-да, я уже просто рвусь в чемпионы среди отцов года. Лопух.

Моя девочка выглядела дико уставшей — синяки под глазами явно говорили о том, что денек у нее был на редкость паршивый. Как и бледное лицо, а еще спутанные волосы и искусанные в кровь губы. Но все это было неважно — для меня она была самим воплощением красоты. Потому что ее большие глаза светились безграничной любовью, а на руках она держала вяло покряхтывающий сверток. Мою дочь.

Выронив все подарки, и даже не заметив этого, я в два шага преодолел разделяющее нас расстояния и склонился над моими женщинами. Теперь их у меня было две. И обе красавицы. Стоило мне только подойти, как дочь тут же подняла на меня взгляд — и я почти задохнулся от охватившего меня непонятного чувства. То ли благоговение, то ли счастье. Огромные — в пол личика — глаза были такими же, как и Мари — насыщенного василькового цвета. Но куда больше меня поразил её взгляд — он казался мне осмысленным и таким серьезным, будто малышка уже сейчас решала в уме какие-то сложные задачи.

Я был покорен с первой секунды. Эта малышка держала в руках мое сердце и была вольна делать с ним всё, что ей заблагорассудится.

— Она такая серьезная, — негромко, почти шепотом сообщил я Мари свои наблюдения.

— Я знаю, — также негромко ответила мне девушка, прижимая ребенка к себе чуть ближе, — Мне кажется, что она смотрит на нас всех и думает, что мы — идиоты.

— Ты была такой же, если не хуже, — отозвалась матушка Маши, подходя к нам.

— С моей мамой ты уже познакомился, — усмехнувшись, сообщила мне Золотцева, — Евгения Сергеевна.

— Очень приятно, — кивнул я, не отрывая взгляда от ребенка, — Так, и какой, говорите, была Маша в детстве.

— Слишком серьезной, а временами даже грубой, — отозвалась Евгения, мягко улыбаясь внучке, — Но развитой не по годам. Даже чересчур. До сих пор помню, как она в три года опозорила меня на весь магазин.

Маша нахмурилась:

— Не помню такого.

— Еще бы, — хмыкнула женщина, — Давай освежу тебе память. Стоим мы в очереди в магазине, я держу тебя на руках, сзади подходит какая-то старушка, просто Божий одуванчик. И она умиленно восклицает: «Какая девочка красавица! А как тебя зовут?», а ты спокойно поворачиваешься, смеряешь её взглядом и отвечаешь «Не твое дело!»

Не выдержав, я хохотнул, живо нарисовав в голове эту картину. Да уж, Золотцева умела удивить и поставить в тупик еще в таком юном возрасте. Нынешняя, взрослая Маша чуть порозовела и фыркнула:

— Да быть такого не может!

— Еще как может! — заспорила с ней мать, — Я еще такая «Машенька, нельзя так говорить!», а ты только фыркнула и отвернулась. Весь магазин был в шоке.

На это Мари ничего не ответила, а я, набравшись смелости, спросил у нее:

— Можно мне её взять?

Бросив на меня внимательный взгляд, девушка будто прикидывала в уме — справлюсь ли, но после кивнула и осторожно протянула мне сверток с удивительно тихим ребенком. Объяснив, как правильно держать руки, обе — мама и бабушка — отдали мне наше общее на троих сокровище. А я, наконец, получил возможность познакомиться со своей дочерью.

Она была удивительной — другого слова я просто подобрать не мог. Я находил в ней черты Мари — те же глаза, и подбородок, но то же время безошибочно видел и себя. Волосики, например, точно были мои — светлые и чуть вьющиеся. Нос, кстати, тоже был уменьшенной копией моего. Но больше всего меня пленили ее синие глаза-блюдца, которые всё также внимательно смотрели на меня. А после, моргнув пару раз, малышка просто уснула, согретая теплом моего тела.

Я же, сумев побороть магию ее глаз, продолжил изучать крохотного человечка. Мои пальцы чуть поглаживали ее, касаясь то щек, то губ, но крохотного носика. А когда дошел до головы и погладил короткие еще волосики, то замер — палец наткнулся на что-то мягкое и пульсирующее. Так, Данчук, отставить панику. Всё в порядке.

— Маш, — стараясь особо не кричать, чтобы не разбудить ребенка, — позвал я девушку, — Тут это…дырка какая-то.

— Где? — нахмурилась Мари, глядя на дочь, но явно не находя в ней ничего странного.

— Ну, вот тут, в голове, — показал я пальцем.

Девушка переглянулась с мамой и, обменявшись понимающими взглядами, они обе обернулись ко мне. Маша при этом смотрела на меня так, словно в очередной раз убедилась в скудности моего мозга.

— Данчук, это у тебя в голове дырка, — сообщила она мне, — Причем, огромная. А у малышки — родничок. Он затянется только к году.

— Но это безопасно? — на всякий случай уточнил я, чувствуя себя идиотом.

— Еще как, — заверила меня Золотцева, — У всех детей такие есть. И наша дочь не исключение.

Мне понравилось, как она сказала «наша». Словно не просто смирилась с тем, что я никуда не денусь, но и приняла сам факт наличия меня в её жизни.

— Ладно, моя хорошая, — поднялась на ноги Евгения, — Тебе нужно отдохнуть, так что я поеду. Андрей, — бросила она взгляд в мою сторону, — Проводи меня.

Тупым я не был, поэтому сразу понял, что меня так ненавязчиво вызывают на разговор. Ладно, это мы переживем. Осторожно передав спящую дочь Мари, я пошел вслед за женщиной, кивнув настороженной девушке и взглядом давая понять, что всё в порядке.