Ритуал тьмы

Байрон замолчал, и они еще пару мгновений простояли так, глядя друг на друга. Никколо вся эта ситуация казалась нереальной, будто он на самом деле спит и все это ему снится.

— Но ведь ты сам всего пару часов назад помогал мне писать стих для Валентины, — заметил Вивиани. — К чему все эти строки, как не для того, чтобы покорить ее сердце?

Словно смутившись своей откровенности, лорд тихо рассмеялся.

— Наверное, ты думаешь, что я несу какую-то чушь, — не дожидаясь ответа, Байрон повернулся и махнул рукой в сторону своей комнаты. Его профиль напоминал Никколо портреты, висевшие на стенах в особняке Вивиани. — Что ж, я удаляюсь. Доброй ночи.

Больше ничего не сказав, Байрон скрылся за дверью, оставив Никколо в коридоре. И юноша все стоял и никак не мог понять, что же он сейчас чувствует. В его груди разгорелось странное желание, и Вивиани едва удержался от того, чтобы не постучать в эту дверь и не попросить впустить его.

20

Коппе, 1816 год

Людовико нерешительно покрутил сигару в руках. Он шагал по узкой улице — на самом деле, единственной улице Коппе. Повинуясь инстинкту, вампир держался поближе к домам, стараясь спрятаться под навесами магазинов и защититься от дождя, но сейчас он мало внимания уделял тому, что творится вокруг, полностью погрузившись в свои мысли. Люди инквизиции прибыли в Швейцарию из-за него, в этом не было никаких сомнений. Исходя из опыта, он не склонен был недооценивать своих врагов — слишком часто приходилось ему видеть, как те, кто не верил в решимость Ватикана, расплачивались за это. Не успокаивало Людовико и то, что охотники — то ли по ошибке, то ли нет — сейчас больше интересовались Байроном и его компанией. Городок Колони находился слишком близко от его теперешнего укрытия.

Граф уже упаковал все свои пожитки и после возвращения с хутора, на котором убили крестьянина, был готов к тому, чтобы мгновенно покинуть Сешерон, но до сих пор так и не уехал. Вместо этого он вновь отправился в Коппе, попросил кучера остановить карету у въезда в селение, чтобы пройтись пешком до виллы Лиотаров.

В последнее время он слишком часто выходил из дома до наступления ночи и теперь чувствовал себя слабым и уязвимым. Людовико проклинал себя за чувства, заставившие его прийти сюда. За все те столетия, которые он успел прожить, он никогда не ощущал ничего подобного.

Тихо выругавшись, граф спрятал сигару в карман плаща и прошел по мощеной дорожке ко входу. Он поднял чугунную колотушку и постучал в дверь. Ему открыл слуга, но в коридоре уже стояла Валентина. Увидев девушку, Карнштайн позабыл обо всех своих заботах.

— Граф Карнштайн! Я очень рада видеть вас.

Принимая руку, протянутую для поцелуя, Людовико понял, что ее слова не были пустой формальностью — глаза девушки сияли, на губах играла улыбка.

В сумерках дом Лиотаров показался графу гнетущим, и мысль о том, что придется провести еще один вечер за никчемной болтовней с отцом Валентины, вовсе его не радовала.

— Если вас не смутит слабый дождь, я хотел бы пригласить пас на прогулку, — предложил он.

— С удовольствием. Мне весьма наскучило сидеть здесь, не имея возможности что-либо предпринять. Да еще и дождь лишает меня последних крох радости, — раздосадованно ответила Валентина.

Людовико не знал, что могло ее так огорчить, но решил промолчать. Подождав, пока она наденет шляпку и пальто, он предложил девушке руку. Валентина, захватив с собой маленький зонтик из промасленной бумаги, опустила ладонь на локоть графа и вышла на улицу. Они вместе направились к озеру. В вечерних сумерках вода казалась синей, от капель по поверхности расходились круги, на озере почти не было лодок. Вокруг царила необычайная тишина.

— Тут мало развлечений, не так ли? — решил начать разговор Людовико.

— «Мало» — это очень мягко сказано, граф, — фыркнула Валентина. — Никогда не думала, что буду так скучать по Тоскане. Там были карнавалы, театральные постановки, опера во Флоренции… — Девушка помолчала, видимо, предаваясь воспоминаниям. — А тут я как в тюрьме. Если бы не мадам де Сталь, я умерла бы от тоски.

Людовико сочувственно похлопал ее ладонью по руке. «Ты должна блистать на балах, наслаждаться музыкой, пить шампанское и делать все, чего только пожелает твоя душа».

— Хотел бы я показать вам Парижскую оперу, Валентина, — шепнул он ей. — Я уверен, вам понравится театр Монтансье. Я видел там премьеру «Ифигении». Потрясающая постановка, должен сказать.

— Разве вы не слишком молоды для того, чтобы видеть премьеру? [30] — удивленно нахмурилась Валентина. — Да, я хотела бы съездить в Париж. Но я не могу отправиться в гран-тур, поэтому придется смириться с Женевой.

— А разве наш юный друг не развлекает вас? — осторожно поинтересовался Людовико.

30

Премьера «Ифигении в Авлиде» состоялась в театре Монтансье в 1774 году.

— Никколо? Нет, он сегодня снова обедает не дома. Сейчас он в гостях у английского лорда, вы понимаете, о чем я, — уклончиво ответила она.

— У лорда Байрона? — не сдержался Карнштайн. — Шевалье часто посещает виллу Диодати?

— Он бывает там почти каждый вечер, — нетрудно было понять, что подобное поведение Валентине вовсе не нравится.

— А вы его не сопровождаете? — Людовико не мог оторвать глаз от руки Валентины.

Девушка так сильно сжала зонтик, что у нее побелели костяшки.

— Это невозможно, и вам это прекрасно известно, граф, — холодно ответила она.

— Да, мне это известно, — Карнштайн решил в дальнейшем осторожнее подбирать слова. — И мне очень жаль, — он надеялся, что его удрученность кажется искренней. — Но что же манит туда шевалье Вивиани, раз он знает, что эта вилла пользуется в женевском обществе дурной славой?

Валентина прикусила губу. Она явно сомневалась, но в конце концов решилась открыться графу.

— Надеюсь, вы не сочтете меня сумасбродной, но я не могу отделаться от ощущения, что на вилле с Никколо происходит что-то странное.

Она взглянула Людовико в глаза, и граф почувствовал, как разгорается в его груди странное, непривычное чувство — ревность.

— Мне кажется, что он меняется с каждым днем, — протянула девушка. — Будто теперь он стал совершенно другим человеком.

— Я уверен, что Никколо посещает эту виллу с самыми благими намерениями, — спокойным голосом ответил граф. — И все же я полностью понимаю ваши чувства, более того, разделяю ваши опасения. Этому английскому лорду нельзя доверять. Я выяснил кое-что о Байроне.

Эти слова взволновали Валентину.

— Вот как? Вы были в Женеве? Что же вы узнали?

Людовико рассказал ей о слуге на хуторе убитого крестьянина и о визите Байрона, но не упомянул о своем столкновении с представителем церкви.

— Неужели вы действительно полагаете, что лорд как-то связан с убийством Бонне? — прошептала Валентина. — Это ужасно. Никколо может быть в опасности.

— Я не могу этого исключать, — осторожно ответил Людовико, впрочем, прекрасно понимая, что крестьянина убили цепные псы церкви, а вовсе не обезумевший английский поэт.