Ритуал взаимодействия. Очерки поведения лицом к лицу
Шрифт:
Серьезное действие — это серьезное путешествие, а путешествия такого рода никак не изолированы от повседневной жизни. Как указывалось, каждый индивид вовлекается в имеющие последствия акты, но большинство из них не проблематичны, а если они проблематичны (например, принимаются карьерные решения, влияющие на жизнь человека), детерминация и разрешение этих проблем часто происходят десятилетия спустя, когда они скроются за дымкой исходов многих других азартных игр. С другой стороны, действие приводит к тому, что принятие риска и решение проблемы происходят в одно и то же «жаркое» время переживания; события действия наполняют текущие моменты последствиями для дальнейшей жизни.
Серьезное действие — средство получения некоторых моральных выгод героического поведения без всех тех рисков потери, которые обычно предполагает героизм. Но само серьезное действие имеет ощутимую цену. Ее можно свести к минимуму участием в коммерциализированном действии, где проявления судьбоносности порождаются под контролем и в той области жизни, в которой ее последствия изолированы от остальной жизни. Ценой этого действия может быть только небольшая плата и врёменная необходимость покинуть свой стул, или свою комнату, или свой дом.
Именно здесь общество предлагает еще одно решение для тех, кто хотел бы утвердить свой характер, но снизив цену: производство и распространение чужих переживаний с помощью средств массовой информации.
Когда мы исследуем содержание коммерциализированных чужих
253
Джеймсу Бонду предлагаются судьбоносные дела. Он встречается со своими руководителями в эксклюзивном клубе, услугами которого он пользуется очень уверенно. Джеймс Бонд берет комнату в шикарном отеле на шикарном курорте в шикарной части мира. Джеймс Бонд знакомится с неотразимой девушкой и затем быстро завоевывает ее, после чего демонстрирует хладнокровную реакцию на ее убийство рядом с кроватью. Джеймс Бонд состязается с противником с помощью машин, карт, вертолетов, пистолетов, шпаг, гарпунных ружей, изобретательности, различения вин, дзюдо и словесных острот. Джеймс Бонд пренебрежительно относится к угрозе пытки горячим утюгом и т. д.
Почему судьбоносность во всех своих вариациях так популярна как компонент отдаленных от нас образов? Как указывалось, она доставляет бесплатное возбуждение, если клиент может идентифицироваться с протагонистом [254] . Этот процесс идентификации облегчают два фактора. Во-первых, судьбоносные акты по определению вовлекают действующего субъекта в использование возможностей, полным и действенным обладателем которых является он сам. Индивид сам принимает решения и их выполняет, он — релевантная единица организации. Вероятно, с индивидом, реальным или выдуманным, легче идентифицироваться, по крайней мере, в буржуазной культуре, чем с группой, городом, социальным движением или тракторным заводом. Во-вторых, судьбоносность включает игру событий, которая может начинаться и осуществляться в достаточно ограниченных пространстве и времени, так что ее можно наблюдать полностью. В отличие от таких явлений, как подъем капитализма или Вторая мировая война, судьбоносность — это то, что может наблюдаться и изображаться целиком, с начала до конца за один раз. В отличие от других событий, она внутренне приспособлена к тому, чтобы ее наблюдали и изображали.
254
Конечно, в разные времена и между разными культурами существуют различия в том, от чего люди могут позволить себе получать удовольствие, идентифицируясь с другими. Я не думаю, что наблюдение за казнями сейчас рассматривается как особая привилегия, но несомненно, что когда-то это был один из наиболее отчетливых примеров возбуждения за счет замещающего участия. Так, в Англии XVIII в. «интерес людей к смерти приводил интеллектуалов и людей высшего света к зачарованности эшафотом. Частым зрителем был Пипс, а о биографе Джонсона Босвелле говорят, что он использовал свой талант заводить дружбу со всеми — от знаменитостей до охранников Ньюгейта с единственной целью получить хорошие места на повешении. Однажды, когда ему удалось доехать до Тайберна (место казни в Лондоне. — Примеч. перев.) вместе с осужденным, он считал себя столь же удачливым, как современные спортивные болельщики, раздобывшие пару билетов на бой тяжеловесов за мировое первенство. Его удовольствие разделял сэр Джошуа Рейнолдс, ехавший в карете позади него» (Atholl J. Shadow of the Gallows. London: John Long, 1954. p. 53).
Обратимся к следующей истории, рассказанной негритянским журналистом, пересекавшим страну на машине, чтобы написать о том, на что может быть похоже такое путешествие для человека вроде него:
Я не задерживался надолго ни в Индианаполисе, ни в Чикаго, который быстро оказался во власти колючей приозерной зимы. Затем я пересек Огайо, тупо ведя машину, пристегнувшись ремнями безопасности. В середине дня я заметил позади себя патрульную машину. Я посмотрел на спидометр, он показывал семьдесят миль в час, предел. Я устойчиво продолжал придерживаться этой скорости, ожидая, что полицейский обгонит меня, но когда я оглянулся, то обнаружил, что он следует за мной… Затем он посигналил мне остановиться у обочины.
После Кентукки меня преследовали полицейские или патрульные в Джорджии, Теннеси, Миссисипи; меня останавливали в Иллинойсе и Калифорнии. Меня преследовали, останавливали и давали понять, что я одинокий черный в большой машине, чертовски уязвимый. С меня было довольно. Я отстегнул ремни безопасности и открыл окно. Пространства все равно было недостаточно, и я практически пинком распахнул дверцу.
— В чем дело? — заорал я на полицейского. Он не ответил, подходя к машине. И тогда я решил поставить все — в том числе и свое тело, если он того захочет, — потому что я не мог больше этого выносить.
— Покажите ваши права.
— Я спросил, в чем дело.
Он этого не ожидал. Согласно ритуалу, я должен был без слов вручить ему свои права.
— Я хочу видеть ваши права.
Я дал ему их, чувствуя запах человека, близкого к проявлению высокомерия должности. Это была старая игра: «Ты черный, я белый и, кроме того, полицейский».
Он повертел мои права и затем, небрежно нагнувшись к окну, спросил:
— Джон, какая у тебя профессия?
Я рассмеялся. Какая связь профессии с якобы нарушением правил дорожного движения? Предполагалось ли, что род моих занятий скажет ему, достаточно ли у меня денег, чтобы заплатить ему? Позволит ли это ему узнать, что я «правильный» негр, человек с политическими связями, который может задать ему жару? Предполагалось ли, что я безработный и перевожу наркотики, труп или молодых девушек через границу штата? Полицейские и патрульные Америки, в неспешно тянущиеся дни вы всегда можете найти одного-двух негров, странствующих по вашему штату. Украсьте этот день, поступая именно так, как вы делаете.
— Меня зовут, — заорал я, — мистер Уильямс.
Я уверен, что многие копы и патрульные используют фамильярное обращение при разговоре с белыми людьми, но это «Джон» было синонимом «бой». Он вытащил руку из окна, я швырнул ему свои права. Я наблюдал, как он их читает, и думал: «Я не только не являюсь „правильным“ негром, я не только не заплачу тебе, но я в пяти секундах от полного свершения, что означало: в пяти секундах от того, чтобы разбить тебе голову».
Он взглянул поверх бумаги:
— Мистер Уильямс, вы едете со скоростью восемьдесят миль в час. Когда я встретил вас, вы делали восемьдесят две.
—
Вы лжец. Я делал семьдесят. Восемьдесят? Возьмите меня и докажите это.— Мистер Уильямс…
— Я устал слушать всю эту чушь от ваших парней.
— Мистер Уильямс…
— Вы собираетесь нести всю эту чушь до конца.
Проезжая мимо нас, машины замедляли ход. Лицо патрульного стало встревоженным. Да, в гневе я говорил несвязно, но я был готов действовать. Более того, из-за произнесенных мною оскорблений он бы забрал меня, если бы был прав. Вместо этого он повернул к своей машине, а я поехал дальше, делая семьдесят миль в час [255] .
255
Williams J. This Is My Country Too. Part II // Holiday. September 1964. p. 80.
Мистер Уильямс получает этот опыт и затем делает его доступным, публикуя в популярном журнале. Драматичный репортаж прекрасно отражает соответствующие события, как это отразила бы кинематографическая или сценическая версия. Мы, читатели, как бы вовлечены в них со стороны, безмятежно удаляясь от того, чем мы живем. То, что для него — состязание характеров, момент истины, для нас — средство помассировать свою мораль.
Каковы бы ни были причины, по которым мы потребляем чужую (замещающую) судьбоносность, социальные функции этого ясны. Достойные люди в судьбоносных обстоятельствах доступны всем нам для идентификации с ними, когда мы захотим отвернуться от своего реального мира. Через эту идентификацию может проясняться и подтверждаться кодекс поведения, утверждаемый в судьбоносной активности, — кодекс, которому слишком накладно или слишком трудно полностью следовать в повседневной жизни. Приобретается система отсчета для оценки повседневных поступков без сопряженных с ней издержек.
Та же фигура для идентификации часто присутствует во всех трех видах судьбоносной активности: опасных задачах, состязании характеров и серьезном действии. Следовательно, нам легко поверить во внутреннюю связь между ними, ведь тот, кого характер ведет к одному из видов судьбоносной активности, сочтет необходимым и желательным участвовать и в двух остальных видах. Легко упустить из внимания, что естественная склонность героя ко всем типам судьбоносности, возможно, присуща не ему, а тем из нас, кто виртуально участвует в его судьбе. Мы формируем и наполняем эти романтические фигуры ради удовлетворения нашей потребности, а нуждаемся мы в экономии — это потребность вступить в замещающий контакт с максимальным количеством оснований для характера за одну и ту же входную цену. Живой индивид, заблуждающийся настолько, что он ищет все мыслимые виды судьбоносности, просто добавляет свою плоть и кровь к тому, что изначально поставлялось в коммерческой упаковке.
Это предполагает, что правила социальной организации могут поддерживаться и сами давать поддержку нашему виртуальному миру образцовой судьбоносности. Следовательно, герой вряд ли будет человеком с улицы:
Представьте себе напряжение нашего морального тезауруса, если бы потребовалось создавать героические мифы о бухгалтерах, программистах и менеджерах по персоналу. Мы предпочитаем ковбоев, детективов, тореадоров и автогонщиков, потому что эти типы олицетворяют достоинства, для воспевания которых наш язык оснащен запасом слов: индивидуальные достижения, подвиги и доблести [256] .
256
Berger В. The Sociology of Leisure: Some Suggestions // Industrial Relations. 1962. V. 1. № 2. p. 41; Л. Яблонски (Yablonsky L. The Violent Gang. N.Y.: Macmillan, 1962. p. 226–227) отмечает сходный момент, обсуждая то, что он называет «социопатическим героем».
Потребность в портрете требует найти место для художника. И так, на краю общества, масса людей, очевидно, считает разумным участвовать прямо в рискованных поступках, живя с честью. Отодвигаясь дальше и дальше от сути нашего общества, они, кажется, все больше и больше схватывают определенные аспекты его духа. Их отчуждение от нашей реальности освобождает их для ненавязчивого побуждения к реализации наших моральных фантазий. Как отмечалось в связи с правонарушителями, они каким-то образом кооперируются, ставя сцены, в которые мы проецируем нашу динамику характера:
Правонарушитель — негодяй. Его поведение может рассматриваться не только негативно, как средство нападения и унижения уважаемой культуры; позитивно оно может рассматриваться как использование способов поведения, традиционно символизирующих неограниченную мужественность, отвергаемую культурой среднего класса из-за несовместимости с ее целями, но не лишенную определенной ауры обаяния и романтики. По сути дела эти способы поведения находят свой путь и в респектабельную культуру, но только в более дисциплинированных и ослабленных формах, как, например, в организованных видах спорта, в фантазии и в играх «понарошку», или виртуально, как в кино, телевидении и комиксах. Им не дают смешиваться с серьезным делом жизни. С другой стороны, правонарушитель, отвергая серьезное дело, как оно понимается средним классом, имеет больше свободы направлять эти скрытые течения нашей культурной традиции к своей выгоде. Для наших целей важен тот момент, что реакция правонарушителя, какой бы «плохой», а иногда и «позорной», она ни была, не выходит за пределы спектра реакций, не угрожающих его самоидентификации как мужчины [257] .
257
Cohen A. Delinquent Boys. Glencoe: The Free Press, 1955. p. 140. Здесь трудно найти пример лучше, чем приводит писатель Норман Мейлер. Его романы рисуют сцены судьбоносного выполнения долга, состязания характеров и серьезных действий; его эссе изображают и превозносят принятие риска, и очевидно, в своей личной жизни он проявлял некоторую тенденцию определять все, от своих браков до социальных столкновений, через язык и структуру игры-сражения. Каковы бы ни были выигрыши и цена жизненной ориентации на азартную игру, он уже пожал ее плоды. Хемингуэй, конечно, был предыдущим чемпионом в сочинении собственной жизни.
Хотя судьбоносные предприятия часто респектабельны, есть много состязаний характеров и сцен серьезного действия, которые к таковым не относятся, хотя эти случаи и места демонстрируют уважение к моральному характеру. Не только на горных хребтах, манящих альпинистов, но и в казино, бильярдных и на ипподромах мы находим места поклонения; и может быть, именно в церквях, где высока гарантия, что ничего судьбоносного не произойдет, слабо ощущение морали.
В поисках того, где находится действие, мы приходим к романтическому разделению мира. С одной стороны — безопасные и тихие места: дом, хорошо регулируемая роль в бизнесе, индустрии и профессии, с другой стороны — все те деятельности, которые создают экспрессию, требуют, чтобы индивид ставил себя под удар и подвергал опасности в данный момент. Именно из этого контраста мы формируем почти все свои коммерческие фантазии. Именно из этого контраста правонарушители, уголовники, мошенники и спортсмены черпают самоуважение. Быть может, это плата за то, что мы используем их ритуал.