Рижский редут

– Он не посмеет, – глухим, каким-то не своим голосом сказал Артамон.

– Как еще посмею. Вы же дождетесь тут мусью Луи, свяжете его и также приведете в порт. Раз она здесь ночует – то и он вот-вот явится!

– Кто явится? – забеспокоившись, спросила незнакомка.

– Любовник ваш, сударыня. Воспользовавшись тем, что законная хозяйка этого жилья пропала, вы перебрались к своему любовнику, позабыв осведомиться о его тайных делишках. В каморках его нет – иначе давно бы уж вышел на шум. А ты вытяни-ка саквояж, убедись, что там дамское имущество, и застегни его, – сказал мне Сурок. – Готовьтесь к встрече с полицией, сударыня.

Он прекрасно знал, что вести эту женщину в полицию мы не можем – там уж скорее ее отпустят, а нас арестуют. Очевидно, он рассчитывал, что наша взволнованная незнакомка скажет что-то важное.

– У меня нет никакого любовника, и я не пойду в полицию!

– Придется, сударыня.

– Оставь ее в покое! – грозно потребовал Артамон.

Она посмотрела на него с тревогой: что на жилище совершили налет переодетые разбойники, еще можно было понять, но что один из них доподлинно сбрел с ума, это уж чересчур.

– В чем вы обвиняете меня? – спросила женщина, не теряя присутствия духа.

И тут я сообразил, чем ее можно удивить и заставить говорить правду.

– Мы обвиняем вас в покушении на жизнь человека, которое вы совершили в притворе Яковлевского храма, сударыня, – сказал я.

– Так вот вы кто! – и она перешла на французский язык.

Говорила она быстро и яростно, так что Сурок понимал через слово, а дядюшка мой, сдается, и вовсе ничего не понял.

– Коли так – вы можете убить меня! Потому что если я останусь жива, я все равно найду Армана Лелуара и убью его, как бешеную собаку! – воскликнула незнакомка. – Кровь отца моего, матери моей, братьев и сестер – на этом мерзавце, подлеце и предателе! Убивайте, тогда я умру с уверенностью, что Господь наконец вспомнит о Лелуаре, а Божья кара за предательство тяжка! И если я могу своей жизнью купить смерть этого мерзавца – убивайте, что же вы стоите?! Ведь он для этого вас прислал!

Я, честно говоря, растерялся. Дело принимало какой-то неожиданный оборот. Или же нам попалась блистательная актриса, у которой мадмуазель Марс могла бы разве что в горничных служить. Я всегда теряюсь, когда женщины начинают чересчур быстро и громко говорить: мне все кажется, что их крики на самом деле – обвинение мне в каких-то неведомых грехах.

– Но и вам воздастся! Если я погибну, все сведения о Лелуаре доставлены будут в Рижский замок! И вас ждет не расстрел – вас ждет виселица! – пообещала она мне. – Запечатанный конверт хранится у надежного человека! А теперь – стреляйте! Стреляйте!

Такой приказ кого угодно ввергнет в прострацию.

– Мадам, я не знаю никакого Лелуара! – отвечал я незнакомке, также по-французски. – Мне дела до него нет! Мы пришли, чтобы забрать два саквояжа с вещами и узнать правду о том, для чего ваш любовник мусью Луи убил на Малярной улице молодую женщину! Мы хотим знать: нанял его для этого гнусного дела господин Филимонов, или же убийца имел иные причины! Или вы об этом ничего не знали?..

– Господин Филимонов? – переспросила она меня. – Господин Филимонов нанял кого-то, чтобы убивать в Риге женщин?

– Так вы точно не знаете? Мусью Луи, а прозвание его одному Богу ведомо, и вас опутал своими интригами и обманами? – спросил я.

– Да что за мусью Луи?

– Она притворяется, – вмешался по-русски Сурок.

Теперь речь незнакомки стала медленнее, и он уже мог понять нашу беседу.

– Нет, я правду говорю, я знать не знаю никакого мусью Луи, – ответила она также по-русски. – Вот как Бог свят!

И перекрестилась на православный лад.

– А он вас очень даже хорошо знает, – сказал Сурок. – И даже портрет ваш носил в золотом медальоне. Сходство просто поразительное.

– Мой портрет? – незнакомка обвела нас троих взглядом, словно спрашивая: господа, это у вас такая шутка дурного тона? А если шутка – не пора ли ее кончать?

– Да, сударыня, – подтвердил я. – Более того, я сам извлек ваш портрет из этого медальона, что был мне отдан вместе с драгоценностями госпожи Филимоновой, и он теперь хранится в моих вещах.

– Вы – Морозов?

– Да, сударыня.

До сих пор лицо незнакомки было сердитым – брови сдвинуты, губы сжаты, – движения резки и стремительны. И вдруг совершенно неожиданная улыбка появилась на ее устах, и мы поняли, что ей никак не более двадцати лет, разве что злейший враг дал бы ей двадцать два года.

Она рассмеялась – и вдруг кинулась вон из комнаты. Быстрые ее ноги пронеслись вниз по темной лестнице, пока мы еще только дружно произносили «ах!»

Артамон опомнился первым и помчался следом. Грохот и треск оповестили нас, что он, статочно, проехался по ступеням на заду и сломал перила. Потом все стихло.

– Ах, свистать ее в сорок дудок на шканцах и на юте! – воскликнул Сурок. – Она обманула нас, и Артошке за ней не угнаться! Тихо…

Мы затаились. Такой шум должен был непременно разбудить хозяев, живущих во втором этаже. Но они если и проснулись, то, скорее всего, подумали «опять эта проклятая лестница» и продолжали спать далее. Они ведь не знали, что мы ухитрились открыть наружную дверь.

– Тут какое-то загадочное дело, – отвечал я. – Может, оно и к лучшему, что мы ее упустили. Посуди сам: ну, куда нам ее девать? Не на Даленхольм же!

Сурок вздохнул и пошел вытаскивать саквояж из-под кровати. Вдруг он застыл, потом повернулся ко мне и поманил пальцем. Я подошел.

В углу на полу, на расстеленных одеялах, лежала женщина. Она спала или же была без чувств. Я взял свечку со стола и осветил ее лицо.

– Сурок, это пропавшая Эмилия! Вот куда ее привел мусью Луи!

– Но что с ней? Мы подняли такой шум, что она обязана была проснуться!

Сурок опустился на одно колено и откинул край одеяла. Левое плечо Эмилии под просторной сорочкой было перетянуто бинтами.

Сурок взял ее за правую руку, легонько потряс, потом похлопал по щекам. Эмилия даже не шелохнулась.

– Опиумная настойка, – сказал я. – Избавляет от боли, но наводит беспробудный сон. Ее здесь лечат. Только хотел бы я знать, что с плечом.

– Не развязывать же…

– Нельзя ее оставлять одну… мало ли что…

– Когда мы уберемся, эта чертовка вернется. Скорее всего, она и ходит за больной – больше некому.

– Ты прав, Сурчище, – сказал я и подумал, что Господь нас бережет: еще неизвестно, что получилось бы, если бы мы застали тут мусью Луи.

Мы заглянули в саквояж, там действительно лежали предметы дамского туалета. Второй, побольше, нашелся в кладовке. Не мудрствуя лукаво, мы взяли оба и, прикрыв за собой дверь, наощупь спустились по лестнице.

Выйдя на улицу, мы с облегчением перевели дух – хоть одно дело сделано, хоть одна просьба бедной Натали исполнена.