Роберт Маккаммон. Рассказы
Шрифт:
— Меня не касается, чем вы с ним будете заниматься.
— Позвоню ему по телефону. Позвольте мне проверить вашу креди… вашу личность, прежде чем мы продолжим. Хорошо?
— Si [34] , совершенно хорошо.
— Эва! — крикнул Циммерман, но секретарши всё ещё не было на месте. Пришлось звонить самому. — Ральф, у меня тут сидит один приятель, по имени Эр…
— Эрик, через «К», — напомнил гость, пустив ещё одну волну дымных янычар через весь стол.
34
Да (исп.).
—
Он замолчал, а потом передал гостю заданный Ральфом вопрос:
— Какое отделение?
— Уилшир. Большой дом.
Циммерман подождал, пока придёт ответ, натужно сглотнул, положил трубку и, глубоко вдохнув сладкий аромат французских сигарет, подумал, что сегодня, 23 сентября 1981 года, выдался удачный день. А потом губы его зашевелились, с усилием проговаривая каждое слово:
— Вы положили на депозит вчера вечером один миллион семьсот тысяч долларов?
— Сначала я с наслаждением пообедал, — сказал Эрик Ван Хельсинг. — Вы знаете «Макдоналдс»?
Циммерману послышался странный звук в горле, похожий на «бульк, бульк, бульк», но полной уверенности в этом у него не было. Он выпрямился в кресле, осознав, что подался всем телом вперёд, как медведь, готовый разорвать до костей дешёвое европейское мясо.
— Мистер Ван Хельсинг, — обратился он к гостю с настолько непривычной для себя улыбкой, что казалось, будто лицо его вот-вот треснет от напряжения, — чем я могу быть… вам полезен?
— Я хочу сделать спектакль.
— Фильм?
— Телевизионный спектакль.
— Сериал?
— Трудно объяснить. Jezik le vezan [35] . О, извините. Я попробую.
— Попробуйте, и, пожалуйста, с самого начала. ЭВА!
Услышав этот громогласный рёв, блондинка-секретарша уже решила, что пора вызывать полицию, но, вбежав с округлившимися глазами в кабинет, нерешительно остановилась на пороге.
— Кто бы ни позвонил — меня нет, — распорядился Циммерман и, как только дверь снова закрылась, сказал Ван Хельсингу: — Продолжайте, пожалуйста. Мои уши в полном вашем распоряжении.
35
Не хватает слов (словен.).
— Не так много, — ответил Ван Хельсинг. — Мужчина без ушей не привлекателен для женщин.
— Да, верно. Ну хорошо, я вас слушаю… сэр, — добавил он с почтением не столько к самому гостю, сколько к его банковскому счёту.
— Я пришёл сюда по совету мистера Мортона Шевановски, — начал Ван Хельсинг. — Мне объяснили…
— Постойте, постойте! — Циммерман поднял вверх сразу обе мощные руки, в одной из которых ещё дымился «Честер». — Прошу прощения… вы сказали — Мортон Шевановски?
— Я так сказал.
— Я считал, что он умер.
— Nee [36] , очень живой. Вчера вечером мы ужинали с ним в зале для русских… о, в «Русском зале», — поправился он. — Но должен сказать, что мистер Шевановски — человек великого возраста. Хотя великого ума и любезности. Он сделал мне в одолжение свой автомобиль. Очень прекрасный «мазерати». В-ж-ж-ж!
— У этого старого сук… джентльмена была потрясающая коллекция автомобилей. Но бог ты мой,
я не слышал про Шевановски много лет! Та последняя картина, которую он сделал в… шестьдесят девятом, если не ошибаюсь… «Наплачь мне полный гроб»… добила его окончательно.36
Нет (нидерл.).
— Вспоминаю. Очень популярный в Крымии.
— Кажется, я слышал звон фанфар? — не сдержался Циммерман.
— Я ничего не слышал, — безразлично ответил Ван Хельсинг.
— Этот фильм… та сцена с младенцем и вилами — это уже слишком.
Ван Хельсинг пожал плечами:
— Все знают, что они были ненастоящими, эти вилы. Но я с давнего времени в восхищении его работой. Никогда не могу забыть, в шестнадцать лет… смотрел «Темницу болгарской девушки». Без разрешения семьи, но вы понимаете сами. А потом «Король Крабового острова». Ах, какие воспоминания!
— О-хо-хо. Это было время европейского изгнания Шевановски, когда отдел нравов застукал его с четырнадцатилетней цыпочкой. Но позвольте спросить… чем вы занимаетесь? То есть… очевидно, вы довольно состоятельный человек, я прав?
— Моя семья, — Ван Хельсинг чуть дернул головой вперёд, словно кланяясь своим почтенным предкам, — мой прадед изобрёл то, что теперь носит название «канцелярские кнопки».
— Кнопки, — повторил Циммерман скорее холодным, чем доброжелательным, тоном. — Ага… хорошо.
— Кнопки с цветными головками, — продолжил Ван Хельсинг. — Разных цветов. Очень популярны в моей стране.
— И какая же это страна?
— Мир.
Ответ сопровождала обезоруживающая и чуть ли не ослепительная улыбка во все идеально вычищенные зубы.
Циммерман сделал последнюю затяжку, затушил сигарету в пепельнице и прочистил горло, прежде чем перейти к делу.
— Значит, Шевановски отправил вас ко мне. Хорошо… понял. Так что вы хотите сделать?
— Телевизионный спектакль, — ответил Ван Хельсинг. — Я против вампиров.
— Вампиров.
Новая волна холодного тона хлынула в мир Ван Хельсинга.
— Это правильно. Я раздумываю, когда в Женеве, что упускаю нечто важное. Понимаете, ja? Я раздумываю… моё имя. Моё имя должно иметь важность.
— Вы говорите о фильме «Дракула»?
— И о книге перед таковым. Моё имя вот здесь, на бумаге. Я раздумываю… раздумываю… и да, внезапно имею ответ. Я должен снять спектакль, сам в главной роли. Ван Хельсинг против вампиров всего мира. Понимаете?
— Я улавливаю суть. — Глаза Циммермана снова потускнели, возбуждение от колоссальной суммы угасло. — Позвольте только заметить, что телестудии не заинтересуются этим в обозримом будущем. Им нужны семейные драмы, полицейские, врачи, комедии со счастливым концом. И вообще всё это уже было. Слышали когда-нибудь о «Ночном охотнике» Колчака?
— Никогда.
— Так вот, это уже было. И было, и было, пока люди не устали от вампирской клоунады и прочего хлама. Это очень-очень-очень старо. Киностудии ещё покупают подростковые поделки с кровищей, но телевидение не желает к такому даже прикасаться. О, я понимаю, почему Шевановски послал вас ко мне. Он застрял в этом европейском старье. — Циммерман состроил сочувственную, как он надеялся, гримасу. — Мне жаль этого парня. Он летел вперёд и делал достойную карьеру, пока не связался с «несвятой троицей». Джонатан Линч, Фэтти Харбакс и Орлон Кронстин. Вам незнакомы эти имена, но они погубили много талантов.