Робеспьер детектив

– Ты просто завидуешь Мирабо! Ведь его все слушают, а тебя никто!

– Камилл, это твой личный вывод, - спокойно ответил Макс.
– Я понимаю, что ты восхищаешься Мирабо, но пренебрегать фактами нельзя. К тому же я не говорю, что именно он - убийца, я просто зачислил его в ряд подозреваемых по уже названным причинам.

– Это так, - согласилась Светик.
– Камилл, у тебя чувства всегда опережают разум.

– Но зачем убивать!?
– не унимался Камилл.

– Когда карьера под угрозой, многие способны на все. Конечно, он мог занять деньги у кого-нибудь другого, чтобы расплатиться с Морьесом... но если он недавно уже делал несколько займов и уже спустил их...

– Ложь!
– возмутился Демулен.

– Делать заем через столь короткий срок, - продолжал Робеспьер, - значит, вызвать подозрение кредиторов, а это может привести к нежелательным последствиям.

– Но при чем тут поденщица?

– Действительно, при чем?
– согласилась Светик.

– Это я и хочу выяснить. Мне кажется, что она приходила делать уборку ко всем подозреваемым.

– Как будто Мирабо не может держать постоянных слуг! проворчал журналист.

– Ты как ребенок!
– воскликнул Макс.
– Он может держать постоянного лакея или секретаря! Но содержать других постоянных слуг дороговато, пойми, люди вроде Мирабо обычно скупы на жалование.

Демулен обиженно надулся. В отличие своего друга он не умел спорить. У него никогда не было весомых аргументов, а эмоции били через край. Переспорить хладнокровного Максимильена, у которого всегда и на все был готов ответ было многим не под силу, а Демулену и подавно. Камилл же мог только размахивать руками, бросать упреки, а когда понимал, что проиграл, очень сильно обижался.

Макс и Светлана переглянулись.

– Ты можешь мне помочь доказать невиновность Мирабо, сказал Робеспьер тоном, папаши, утешающего капризного ребенка.
– Ты организуешь мне встречу с ним?

Камилл, у которого настроение менялось моментально, радостно закивал. Глаза у него загорелись, лицо расплылось в улыбке.

– Когда угодно!
– воскликнул он.
– Так вот о чем ты говорил! Ты просто не хочешь, чтобы злопыхатели обвиняли Мирабо! Прости, друг, я сгоряча решил, что ты хочешь это убийство приклеить к великому оратору.

– Как ты мог подумать такое!
– сказала Светик, подмигнув Максу.
– Ты обвинил нашего друга в зависти! Как это некрасиво с твоей стороны!

Журналист опустил голову, казалось, он заплачет от стыда. Робеспьер испугался, что теперь придется его утешать. Положение спас вопрос Светланы.

– А что с мсье Морьесом? Похоже, он уже принял яд.

– Увы, да, - ответил Робеспьер.
– Бедняга обречен.

– Нам надо начать расследование!
– оживился Камилл. Начнем с Мирабо.

– Нет, мой друг, твоего великого друга мы оставим напоследок.

– Ну, пошли!
– сказал Камилл , который рвался в бой.

– Подожди... Лучше отложить это до завтра.

– Да, ты прав, - согласился журналист.
– Пожалуй, мне пора. Вечером я иду к Мирабо.

С этими словами он распрощался с друзьями.

– Камилл все ему разболтает, - сказала Светлана.

– Что ж, пускай. Он избавит меня от задачи самому объяснять все графу.

– Кстати, а как прошла твоя вчерашняя речь в Ассамблеи?

– Ох, и не спрашивай. Это был полный провал. Меня никто не слушал, из-за шума я даже сам не слышал своих слов. Однако я дочитал речь до конца.

– Ты молодец! Меня поражает твоя смелость. И не только меня. Многие удивляются, как ты можешь сохранять спокойствие в таких ситуациях. Камилл бы, например, давно бы расплакался и убежал. А когда ты готовишь речь, которая противоречит доводам почти всех остальных, мне даже страшно за тебя!

– Просто я не из тех, кто легко сдается. Ничего, главное не сломаться, думаю, годика через полтора они начнут слушать меня раскрыв рты.

Мария-Антуанетта была расстроена и напугана последними событиями. Она пригласила графа Мирабо, чтобы обсудить их.

– Я в ужасе, - сказала королева.
– Мы постепенно теряем власть. Я чувствую себя узницей в этом дворце Тюильри. Каждый шаг под контролем. Это надо немедленно прекратить, мы должны как-то остановить чернь.

– Понимаю вас Ваше величество, - согласился Мирабо, усаживая свое тучно тело в широкое кресло.
– Но тут надо действовать осторожно. Для начала нужно покориться...

– Я уже устала покоряться! Я королева!

– Но Ваше величество. Пока ситуация складывается как нельзя лучше: народ доверяет королю, вам назначили содержание в несколько тысяч... Надо просто затаиться и плести заговор.

– Заговор? Попробуйте расшевелить моего мужа! Ему плевать на все. По-моему, он окончательно уронил свое достоинство. Людовик готов отдать корону любому лавочнику.

– Ну, его участие нам не обязательно. Главное заполучить его согласие, а это не трудно. Было бы хорошо иметь надежного человека, которому вы бы могли все доверить.

– У меня есть такой человек, это Аксель Ферзен. В нем я уверена даже больше, чем в вас.

– Как вы меня обижаете, моя королева. Ведь наши интересы совпадают. По-моему, революция зашла слишком далеко. Все идет к демократии, а мне это не выгодно, так же как и вам. И если наш с вами союз будет раскрыт, я окажусь в еще более невыгодном положении, чем вы. У вас нет причин мне не доверять.

– Хм... вы правы.

– Как я вами восхищаюсь, мадам! Похоже, в королевской семье мужчина вы, а не ваш супруг.

– Вы мне тоже нравитесь, граф. На трибуне вы поете для черни одно, и они верят вам, а на самом деле вы преследуете иные цели.

Как ни странно Камилл явился на следующий день к обеду. Было видно, что это далось ему с трудом. На лице журналиста были явные признаки тяжкого похмелья, но желание доказать невиновность Мирабо помогло ему пересилить тяготы последствий оргии.

– Что случилось?
– спросил Демулен друзей.
– Почему вы такие мрачные!

– Мы получили записку от мадам Морьес, - пояснил Робеспьер.
– Ее муж умер сегодня ночью.

Только через минуту Камилл сообразил, в чем дело.

– Нам надо навестить мадам Морьес, - сказал он.

– Верно, - согласился Робеспьер.

– Я могу пойти с вами?
– спросила Светлана.

– Нет, милая, - строго сказал Робеспьер.
– Ты еще не выздоровела.

Девушка хотела возразить, но кашель помешал ей. К тому же сильный жар давал о себе знать.

– Но мы будем информировать тебя о ходе расследования, пообещал Робеспьер, который никак не мог понять, зачем он взялся за это дело.