Роботы божьи

– Не напрягайся ты так!
– прервал его мысли Дубина.
– Все равно не поверишь, пока не окажешься там и не увидишь своими глазами.

– Как мне попасть туда?

– О, это легко, - сказал Дубина с усмешкой.
– Тебе лишь нужно умереть. По-настоящему, как в этой игре.

Напоминание о неизбежном расстроило Егора. Он вновь принялся размышлять о том, как организовать свой "уход" наименее болезненным способом. Может, Дубина что-то подскажет, подумал Егор - он человек опытный, давно здесь, всякое повидал. У него должны быть варианты.

– Знаешь, что я думаю?
– продолжал боксер.
– Что с ними лучше не сталкиваться людям умным. Ну, тем, кого называют "горе от ума". Только Авдееву не говори, я как раз о нем. Такой человек узнает про этих потусторонних пушистиков - и сразу начнет думать о них, анализировать, теории всякие сочинять. И обязательно додумается до какой-нибудь пакости. Обязательно! Так с Авдеевым и вышло. Он их боится до чертиков. А по мне, так не надо бояться. И думать о них не надо. Совсем! Лишний раз вообще лучше не думать, так оно спокойнее. Если хочешь жить нормально, всяких скользких тем - смысла жизни там, откуда взялся разум и прочей фигни - лучше вообще не касайся.

Егор хотел возразить, но Иван не дал ему открыть рта, продолжая гнуть свою линию:

– Ты со мной не спорь. Вижу, ты тоже из умников. Ну, каждому свое. Хотите быть несчастными - копайтесь в своих сомнениях, углубляйте самопознание. Ройте себе могилу при жизни! Мне-то что?!

Увидев несогласие в глазах Егора, боксер воскликнул:

– Посмотри на меня - и на Авдеева! И кому из нас живется легче? То-то и оно!

Егор молча отдал должное простой и эффективной жизненной философии Дубины. При всей ее бесхитростности было в ней что-то, некая сермяжная правда, с которой трудно спорить. Егор не хотел спора. С каждой минутой его охватывало все большее возбуждение. Мысли о предстоящей смерти вытеснили все. Он боялся неизбежного убийства. Очевидно, это будет убийство. Что же еще, если самоубийство запрещено, за него отправляют в местный ад? Он изо всех сил держался, чтобы Иван не заметил, как он дрожит от страха.

Наконец, путники подошли к церкви. Ее окружала низкая изгородь из кованых металлических прутьев. На острые наконечники некоторых из них были наколоты высохшие и почерневшие человеческие головы, отрубленные так давно, что по их виду невозможно было сказать, принадлежали ли они некогда зомби или нормальным людям.

Вблизи церковь оказалась уютным прямоугольным зданием из темно-бежевого кирпича, напомнившим Егору скромное жилище Авдеева-Репеса. Высокую треугольную крышу венчал не привычный символ "Ом", а простой крест: две палки, длинная и пересекающая ее короткая. Над изрубленными двустворчатыми дверьми, запертыми висячим замком, зияло круглое окно с остатками витражных стекол. На ведущей к входу гравийная дорожке рыжели старые гильзы. По обеим сторонам от дорожки росла густая трава по колено.

– Кому здесь поклонялись?

– Церковь Распятого. Все местные храмы посвящены ему. Не спрашивай, кто это - я сам толком не знаю. Мне с детства привычнее Шива. Не то, чтобы я в него особенно верил... Сейчас я больше верю в наших маленьких пушистых друзей, - сказал боксер, подмигнув Егору.

Единственное, что Егор знал о Распятом - это то, что когда-то его церковь была модной. Однако после Потопа ее популярность постепенно сошла на нет. Людям не нравилась идея собственной греховности, на которой настаивали служители его культа. Авдеев рассказывал, что священники использовали концепцию врожденного греха как инструмент навязчивого контроля над паствой.

– Вы думаете, в "Крике зомби" он тоже присутствует?
– задумчиво спросил Егор.
– Здесь все так мрачно и...
– он запнулся, подбирая слово, - богопротивно.

– Шива-то? А как же! Шива присутствует во всех мирах. Он ведь бог разрушения, забыл?

К церкви примыкала колокольня, высокая и такая узкая, что двое не смогли бы подняться на нее одновременно. Егор понял, почему Дубина выбрал для жизни именно это место. С колокольни окрестности просматривались на много километров вокруг. Он задрал голову, пытаясь разглядеть колокол. Снизу его не было видно.

– Я его срезал, - пояснил боксер, проследив взгляд Егора.
– Неприятно, когда сидишь там, а в него пули бьют. Потом целый день звон в голове.

– Разве зомби могут стрелять?
– удивился Егор.

– Не зомби, - ответил Дубина, поморщившись.
– Другие охотники.

– У вас бывают разногласия?

– Нет у нас никаких разногласий!
– с неожиданным раздражением бросил Иван.
– Мы все как братья. Но мы тут не единственные люди. Кроме нас, есть и другие. Плохие охотники. Хакеры нанимают их убивать нас. Сначала они хотели нас купить, но мы не продаемся. Одного только смогли перекупить. Вон голова торчит на заборе, вторая слева, - он показал на один из оскалившихся черепов с вытекшими глазами.
– Золух, семенов приятель. Я не посмотрел, что они друзья. Снес гаду башку, и дело с концом! И Семен мне слова худого не сказал. Предателей мы не любим.

Егор испуганно слушал, примеривая на себя судьбу предателя. Его очень интересовали местные методы лишения жизни.

– Мы им здорово портим кровь, - продолжал боксер.
– Вот прикинь: тут два миллиона мертвецов. Даже по рублю за штуку получаются сумасшедшие деньги. Но это мы по рублю берем, если не на заказ. Если на заказ, конкретного мертвяка найти и грохнуть - цена до двух-трех тысяч доходит, а иногда и до пяти! А хакеры дерут с родственников по десять-двадцать тысяч! Сечешь, какие деньги стоят на кону? Они говорят, мы крадем их доход. Наше счастье, что им трудно найти добровольцев - не всякий захочет лезть в этот кошмар. А то бы они давно прислали армию и раздавили бы нас. Наша сила в том, что нам нечего терять. Мы же коматозники!

– Куда смотрит полиция?! Почему она не вмешивается?
– спросил возмущенный Егор.

– Полиция?
– насмешливо переспросил Иван.
– Ты будто с луны свалился! Со времен Васильева полиция смотрит нам в карман. Она помогает тем, кто платит. У хакеров денег больше.

Он открыл амбарный замок и толкнул тяжелую створку. Они вошли внутрь. Взгляд Егора приковало страшное зрелище. Под потолком в центре храма, на покрытой пылью люстре, висел высохший труп священника. Его одеяние истлело, превратившись в изорванные грязные ленты. По-детски сморщенное лицо и редкие выцветшие патлы на черепе вызывали жалость. Прямо под ним валялась заляпанная белой краской лестница-стремянка. Егор неотрывно смотрел на него, не замечая окружающей разрухи: разломанных скамей, дохлых крыс на полу, испещренного пулями расколотого алтаря и разбитых витражей.

– Он тут уже висел, когда я эту церковь нашел. Решил, пусть висит себе дальше, вроде талисмана.

– Он теперь в аду?
– сдавленно спросил Егор.

– Зависит от того, как он попал на люстру. Если повесился, то в аду. Если его повесили, то вернулся домой.

По спине Егора пробежала дрожь. Он почему-то был уверен, что священник убил себя сам. Неизвестно, кем он был на самом деле, напомнил себе Егор. Здесь бедолага играл роль священника. В реальности он мог быть кем угодно: ребенком, домохозяйкой, трансвеститом-проституткой, депутатом муниципального собрания. Или, чем черт не шутит, даже настоящим священником вроде Авдеева. "Ненастоящим священником", - поправил себя Егор.

Мысли о реальности и предстоящем болезненном возвращении заставили его нервничать.

– Я давно здесь?
– спросил он напряженно.
– Местное время совпадает с реальным?

– Совпадает, - успокоил Дубина.
– Что, уже торопишься обратно?

– Лизергин сказала, что если я не вернусь через сутки, она бросит мое тело в коме.

– А где оно сейчас?

– В Дубне. В гостиничном номере.

Иван покачал головой.

– Лизу можно понять. Что ей делать, если ты не вернешься в срок? У нее нет денег на поддержание жизни твоего тела. Ну, будет она рядом сидеть, пока ты не помрешь. А толку-то?