Родичи
Шрифт:
Студент Михайлов в это время сидел против окна и смотрел на то, как падает снег. Ему вспоминался ночной образ человека, ударившего рельсом о дерево. Молодой человек был бледен, волосы его сбились в колтуны, и выбравшийся наконец из ванной Ахметзянов, разведя руками, сказал:
– Разве так можно, милый господин А.! Вы в столице, а на лице – похороны! Отправляйтесь-ка в душ и приведите себя в порядок!
Студент Михайлов удалился для гигиенических процедур, а прилегший на кушетку Ахметзянов задумался о том, что его знакомец несколько устал и выглядит потрепанным.
Между
– Это Ахметзянов, – сообщил патологоанатом, когда в трубке затрещал старческий голос. – Рустем… Как же не помните!.. Я – сын Аечки…
Его вспомнили. Вернее, вспомнили Аечку, которую этот самый Альберт Карлович распечатал, как поллитра «Столичной», лишь только она закончила училище и пришла в Большой. Впрочем, мать никогда не говорила об этом человеке плохо и до самой смерти уверяла сына, что Альберт Карлович всегда поможет, стоит только попросить! «Он очень важный человек в Большом!» – говорила мать.
– Сын Аечки? Сын Аечки Ивановой?!! – В голосе старика было столько радости, что и Ахметзянов заулыбался.
– И как она, наша Аечка? – продолжал радоваться старик. – Вот ведь как бывает!
– Аечка умерла, Альберт Карлович!
– Как умерла?! – Старик поперхнулся.
– Двадцать четыре года назад.
– Ой-ей-ей! – проплакал старческий голос. – Двадцать четыре года… – Вздох. – Все мы гости на этой земле!
– Да-да, – печально подтвердил Ахметзянов. – На сцене и умерла…
– На сцене… – повторил старик. – Ай-ай!.. Что же тебе, сынок, от Альберта Карловича требуется?
– Дело в том… – Патологоанатом замялся.
– Говори, не стесняйся! – подбодрил Карлович.
– Я гения отыскал! – выпалил Ахметзянов. – Нижинский!
– Прямо-таки Нижинский. – В голосе увяло.
– Посмотрите?
– А чего ж не посмотреть! Сегодня в двадцать ноль-ноль, с пятнадцатого подъезда вход… Ахметзянов твоя фамилия, говоришь?
– Так точно.
– А «Нижинского»?
– Вацлав… Фу ты!.. Михайлов… Михайлов его… Студент…
– Михайл-ло-ов, – записал Альберт Карлович. – Питерский, значит… Двадцать второй класс, – уточнил и повесил трубку.
Как только трубка легла на рычаг, из ванной явился молодой человек. И было у Ахметзянова такое ощущение, что студент как будто с курорта вернулся, но не с южного, а откуда-нибудь из Финляндии. В каждом глазу по озеру, кожа нежна, как у младенца, и бела, словно у Екатерины Второй!.. Волос к волосу… Будто и не было ночи бессонной!..
Ахметзянов уже не помнил о чудесном возвращении с того света студента Михайлова, а потому строил сейчас фразу в мозгу, которую, выстроив, сказал:
– Итак, господин А., час «икс» настал! Мне только что звонили и подтвердили ваш сегодняшний показ в Большой театр! Можете обнимать меня и целовать!
Патологоанатом на глазах превращался в балетных дел мастера со всеми ужимками, присущими деловым людям возле самого тонкого изо всех искусств.
– В двадцать ноль-ноль решится и ваша, и моя судьба!
– Хорошо, – безучастно ответил студент Михайлов, сел на стул и продолжил просмотр падающего
снега.Такой покладистостью Ахметзянов был обрадован. Что-то внутри говорило ему о наступлении самого главного в жизни, а потому всю его физиологию слегка потрясывало…
– Так, – он посчитал деньги. – Ложитесь и отдыхайте, а я на Герцена за лосинами и тапочками.
Уже в дверях прозектор попросил:
– Вы уж никуда не отлучайтесь, пожалуйста! Здесь столица, а вы без памяти!
Студент Михайлов кивнул головой и уже из-за двери услышал:
– Поспите хорошенько!..
Он сидел и глядел в зиму, в наступивший день, в небо с его молочными облаками. Студент Михайлов ни о чем не думал, ничего не вспоминал, а просто смотрел.
Ахметзянов застал его в той же позе, в какой оставил, уходя.
– Вы что ж, так и не отдыхали? – Он сгрузил со своих рук два огромных пакета. – Я же вас просил выспаться!
– Я прекрасно себя чувствую.
– Уверены?
Молодой человек кивнул.
– Я тут поесть принес!
– А водки нет? – Студент Михайлов вспомнил Розу.
– Вы – алкоголик? – В животе у Ахметзянова натянулись кишки.
– Нет.
– Тогда зачем?
– Просто.
У патологоанатома отлегло от сердца, и он принялся раскладывать на столе всякую еду. Будучи холостяком, он тем не менее имел хозяйственную жилку, и все на столе получилось вкусно.
– Что я буду танцевать? – поинтересовался молодой человек, почувствовав сытость.
– А то, что у меня в морге. Импровизацию. – Ахметзянов обернулся и вытащил из пакета свежий номер «Российского балета». – Вот вам для багажа. Картинки посмотрите!
Молодой человек полистал журнал, не выразив при этом ни единой эмоции, закрыл его и опять уставился в окно.
– Там что, голые женщины ходят? – поинтересовался прозектор.
– Женщины по улицам голыми не ходят, – уверенно ответил студент Михайлов. – Тем более сейчас зима…
– Чего же там интересного?
– Сколько у нас есть времени?
– Нас ждут в двадцать ноль-ноль.
– У меня нет часов.
– Сейчас три часа дня, – Ахметзянов поглядел на часы и подзавел их. – Четыре часа в запасе, час на дорогу и на приготовления.
Студент Михайлов кивнул, оторвал свой взгляд от окна, перебрался на кровать, лег и заснул.
– Вот и хорошо, – прошептал прозектор и, вытащив из пакета новые брюки, а также черный свитер под горло, аккуратно повесил вещи на спинку стула… – С обновой вас, господин А.!
Без четверти восемь они вошли в пятнадцатый подъезд, где пожилой вахтер Степаныч тщательно проглядел список, сверив его с документами.
– А ты зачем сюда? – поинтересовался Степаныч. – Ты ж студент медицинского!
– Чрезмерное любопытство, папаша… – вступился патологоанатом, – так что, папаша, оно жизнь сокращает.
Со Степанычем за его долгую жизнь часто разговаривали грубо, а потому он не реагировал на таких посетителей вовсе… Пропустил и забыл…
– Откуда у вас студенческий билет? Вы же его утеряли? – поинтересовался Ахметзянов, поднимаясь по лестнице.
– Не знаю, – пожал плечами молодой человек. – Обнаружил в кармане.