Родиной призванные(Повесть)

Жарикова разбудил крик, похожий, как ему показалось, на лай собак. Отчаянно стучало в висках, сдавило грудь, что-то острое толкнуло в бок. Тут уж он окончательно проснулся. Это был не лай собак, а крик солдат. Он никак не мог спросонья понять, почему плачет сестра и что кричат ему солдаты из комендатуры.

— Бистро! Ну!.. Вставай!..

Жарикову даже не дали как следует одеться, вытолкали прикладами автоматов на улицу и погнали в сторону Шпагатной фабрики.

«Что же случилось? — размышлял он. — Взрыв эшелона — ювелирная работа. Никаких следов».

Он уже знал от мастера: взрыв эшелона отнесен на счет партизан. Возможно, что-то случилось на станции. Вскоре его подвели к подвалу каменного здания. По приглушенному шуму он понял: в подвале люди. Холодная сырость волной ударила в лицо.

— Ваня! — донесся шепот.

Жариков легко узнал своего товарища Васю Зернина.

— За что это нас? — начал Жариков, но не договорил.

Открылась дверь, и братьев Зерниных повели на допрос.

Новый комендант — не то что мечтательный учитель Пфуль. При допросах этот бил собственноручно. Утром Зерниных бросили в темный и холодный подвал рядом стоящего дома. Жариков их так и не дождался. Все четверо ночью не спали — сидели, глядя в пустую темноту, словно изучая ее. Жариков боялся за Зерниных. Фашисты узнали, что их отец — член партии, сражался в рядах Красной Армии, поэтому и в паспортах Зерниных стояли буквы «Б. К.», что означало — «большевик, комиссар». Такие люди находились под постоянным надзором. Им строго запрещалось отлучаться из поселка, их в первую очередь казнили как заложников. Жариков все это знал, и теперь судьба Зерниных его тревожила.

Утром Ивана повели на допрос. За столом восседали начальник полиции Зубов и эсэсовец. Жариков посмотрел на сидевших, задержал взгляд на Зубове; тот почему-то смутился.

Иван не знал, чего хотят от него, лишь догадывался, что речь может идти о взрыве на вокзале.

— Ты, Жариков, должен говорить только правду. Твои ребята уже признались, — начал Зубов.

Гитлеровцы не искали какого-либо подхода к подозреваемым, прибегали к самым изощренным пыткам.

— Что я могу сказать? Я ремонтный рабо…

Эсэсовец не дал закончить Жарикову, быстро подскочил к нему, схватил за волосы и начал крутить голову.

— Рабочий… Рабочий… — произносил он на чистом русском языке, изрыгая самую грязную матерщину. — Я выкручу тебе башку вместе с позвонками… — И, глядя в упор, сказал: — Ты заложил мину! Ну говори! Зернины признались! Это ваша совместная работа.

— Мину, да вы что? Я железнодорожник, честно служу на благо рейха. Как же я буду рушить то, чему служу? Вы меня оскорбляете. Я буду жаловаться… Никакой мины я не знаю! — глядя в глаза эсэсовцу, твердо закончил он.

— Хорошо! — Эсэсовец перешел на «вы». — Положим, вы не причастны к взрыву. Если вы действительно служите рейху, то должны вместе с нами бороться за сохранность военных объектов. Наша служба ежедневно находит мины на различных участках. Может, вы о чем-либо догадываетесь?

— Господин Зубов знает, что я сам вместе со сторожем водокачки обезвредил взрывчатку, — поспешил доложить Жариков.

— Мы это знаем. Но как объяснить, что после вашего пребывания на вокзале оказалась мина в печном проеме? Печник Циркунов, обнаруживший ее между стеной и печкой, уверяет, что никого из русских, кроме вас, не было.

— Циркунов лжет. — Иван смотрел серьезно. — Да, в то утро, когда взорвался эшелон, мы с ребятами в ожидании мастера Альфреда грелись в вокзале. Даже помогали дежурным солдатам таскать к печкам дрова. Но как же можно заложить мину, когда кругом полно народу, когда за тобой следом идет солдат? Мы ведь вместе носили дрова. Пожалуйста, узнайте в комендатуре, кто дежурил… Сделайте нам очную ставку.

— Господин Зубов, определите Жарикова в отдельную камеру. Создайте обстановку, при которой он расскажет все, что знает. А мы поможем… — с издевкой закончил эсэсовец.

Жариков вспомнил эти слова утром следующего дня, когда его, и без того замерзшего в подвальной одиночке, вывели во двор и привязали к столбу. Была оттепель, и ледяная вода капала с крыши. Пытка была страшной. Капля за каплей… Тук-тук… На обнаженную голову, на шею, грудь… Кап-кап…

Спасла Настенька. Она принесла пол-литра молока, разведенного спиртом. Охранник разрешил передать молоко. Тут же, стоя под водосточной трубой, Иван отпил полбутылки и почувствовал, как теплынь постепенно разлилась по всему телу.

В полицейском отделении снова один и тот же вопрос:

— Кто закладывал мины? Зернины признались! Признайся!

— Я сказал всё.

— Мы тебе не верим. Не верим! — жестко выкрикнул Зубов.

— А я и не хочу, чтобы вы мне верили. — Глаза Ивана сверкнули, голос окреп. — Убирайтесь к черту! — задыхаясь, прокричал он. — О какой вере вы говорите? Я вам поверил, работал как вол. А вы?..

— Ага, вон как? На колени, дерьмо! На колени! — захрипел полицейский.

Удар свалил Жарикова.

— На колени! — ревели голоса.

Но поставить на колени человека, если он этого не хочет, непросто. Можно повалить его на землю, избить до потери сознания, но поставить на колени невозможно.

— На колени, на колени, русский свинья.

Жарикова пригибали к земле подоспевшие на помощь эсэсовцу солдаты ягдкоманды. Его зверски избили, но на колени так и не поставили.

— На мороз его, — приказал появившийся в полиции Черный Глаз.

И снова привязанный к столбу Жариков простоял на морозе дотемна.

А возле его дома поочередно шныряли ночи напролет тайные агенты в надежде схватить подпольщиков.

…В полночь Вернеру позвонил Черный Глаз.

— Разбудил, наверное? Прошу прощения. Только что в районе Рекович совершена диверсия. Правда, небольшая: перерезан провод, соединявший бронепоезд с диспетчерским пунктом. Возможно, готовится налет на станцию или авиабазу. Арестован Трегубов. Это он перехватил провода. У меня на него крупная ставка. Думаю, он связан с подпольем и лесными бандитами.

— Хорошо! Поздравляю! Трегубова подвергнуть обработке. Ну а потом посмотрим…

— Понимаю! Какие еще будут указания, господин оберштурмфюрер?

— Пусть пригласят в гестапо железнодорожного мастера по делу Жарикова. Мастер утверждает, что эти рабочие к взрыву эшелона никакого отношения не имеют…

Глава седьмая

За больничным окном порывистый ветер громко метал заледенелые снежинки. Второй день шумела метель. На авиабазе было тихо. Но глухими ночами над лесом гудели самолеты. Надя знала, что и в такую погоду прилетали пилоты-гвардейцы. В самые трудные, жестокие дни оккупации, нередко рискуя жизнью, крылатые друзья появлялись над клетнянским лесом, доставляли оружие, боеприпасы, медикаменты и продовольствие. «Что это за самолеты и что за герои на них, — подумала Надя. — Они находят своих ночью в лесных чащобах, в болотах, а фрицы и днем, с собаками не могут обнаружить».