Родные миры

Кхм. Одно могу сказать точно, в прежнее моё с ним знакомство Кварг откровенно халтурил. Во всяком случае, вот так он Ньяру, определённо, не целовал. Может, если бы поцеловал, я бы и задержалась у него подольше, и не спешила бы сыпать снотворное в вино?

Всё, теперь я окончательно верю, что в прежние годы он был феерическим бабником. Целоваться он, бесспорно, умел великолепно; чувствовался огромный опыт. Настолько великолепно, что по телу очень быстро разлилось знакомое приятное тепло возбуждения, а в голову забрела шальная мысль, что, может, это не настолько уж неудачное место для претворения в жизнь моей почти что навязчивой идеи?

Я из собственной бурной биографии с ходу могла выудить только трёх человек, способных вот так же одним-единственным поцелуем полностью снести крышу. Первым был один из преподавателей в учебке, который, собственно, это самое искусство соблазна и преподавал (у Дочерей очень разносторонняя подготовка). Потом ещё была сама Ньяра, помогавшая мне готовиться к заданию. Ну, а имя третьей я попросту не знала; это была такая же высококлассная куртизанка, как сама Ньяра, и с ней вдвоём нам довелось провести бурную ночь в компании одного богатого промышленника.

К счастью, решать проблему несоответствия сиюминутных желаний требованиям здравого смысла мне не пришлось. За меня её решил Кварг, прерывая поцелуй. Я, честно говоря, не смогла сдержать разочарованного вздоха; как было бы всё просто, если бы он сейчас не удержался. Можно было найти себе такое замечательное и убедительное оправдание «это не я!»…

Мужчина тем временем крепко меня обнял, стиснув обеими руками мои плечи.

— Хорошая тактика, — тихо хмыкнул он.

— Теперь-то ты себя нормально контролируешь? — на всякий случай уточнила я.

— Теперь мне совсем другое приходится контролировать, — насмешливо фыркнул Кар. — И я бы не сказал, что это проще. Но зато теперь мне ещё больше хочется отсюда выбраться и выяснить, наконец, чего я лишился в нашу первую встречу по вине твоего снотворного.

— «Наконец»? — иронично хмыкнула я. Да неужели?

— Если честно, я постоянно возвращаюсь мыслями к этому вопросу с того момента, как увидел тебя в двигательном отсеке, — весело отозвался он, выпуская меня из объятий и наклоняясь за шлемом, после чего принялся прилаживать элемент одежды на место. Я, опомнившись, тоже вернула шлем на голову. — Точнее, не совсем тебя, а торчащую из двигателя часть, — и он игриво шлёпнул меня пониже спины.

Я настолько опешила от подобного поступка, что даже не успела никак отреагировать на подобное безобразие. А потом Кварг уже поймал мою руку и потянул меня дальше по коридору, и драться было уже поздно.

— Ты точно сейчас нормально себя чувствуешь? — подозрительно уточнила я. — Твоё нынешнее поведение кажется мне не более естественным, чем недавняя злость.

— Не знаю, — через несколько секунд молчаливой задумчивости откликнулся он. — Злость тоже не была внушённой. Просто сложно контролировать эмоции. Очень сложно. Для этого надо крепко задуматься и сосредоточиться, а какие-то рефлекторные порывы и вовсе невозможно сдержать. Так что, можно сказать, я именно сейчас веду себя естественно по сравнению с тем, что было прежде. Даже, наверное, слишком естественно.

— Не нравится мне это, — проворчала я. — У меня-то такой проблемы нет. Тебе не могли что-нибудь подмешать?

— Тебе только это не нравится? — язвительно уточнил он. — По-моему, это наименьшая из наших проблем!

— Кхм, — кашлянула я, пытаясь спрятать за этим смех. — Всё относительно.

— То есть, тот факт, что… — начал он всё тем же тоном, потом осёкся. — Извини. Духи поберите, что бы это ни было, оно мне надоело.

— А ты, оказывается, пренеприятный тип! — хихикнула я. — Или это выходит всё, что сдерживалось несколько лет?

— А я откуда знаю?! — буркнул мучжина. — Духи! — процедил он. — Давай лучше молчать.

— Угу, — согласилась я, все силы направляя на то, чтобы не захихикать и взять себя в руки. Если у Кварга на поверхность вылезло раздражение и злость, то мне невероятно хотелось смеяться. Смешным казалось решительно всё, начиная с фонаря на макушке шлема и заканчивая поведением Кара. Тоже, мягко говоря, странная реакция…

В тишине мы шли довольно долго. Коридор тянулся и тянулся, серый и однообразный, прямой как лазерный луч. Мысль о том, что мы движемся по кругу, забредала мне в голову не раз и не два, и от этого мне тоже было смешно. Что, однако, не мешало мне порой проверять нашу траекторию по приборам и убеждаться, что мы действительно идём строго по прямой.

Путешествие закончилось также внезапно, как и началось. Только что мы шли, и лучи фонарей выхватывали впереди всё тот же бесконечный тёмный коридор, и вдруг — ап! — мы стоим едва не посередине залитой солнечным светом комнаты.

Оружие оказалось в руках прежде, чем мы успели оглядеться. Да и оглядывались мы уже стоя спина к спине; и то, что мы вокруг видели, вызывало желание попытаться протереть глаза и ущипнуть себя.

Стены довольно небольшой квадратной комнаты были сделаны из того же материала, что и коридор. В окна, — а их было много, и располагались они по всему периметру комнаты, — лился яркий солнечный свет, но ничего рассмотреть через них не получалось: свет слепил.

Коридора за нашими спинами больше не было. Да в комнате вообще ничего, кроме окон, не было, — ни дверей, ни лестниц, ни люков. В общем, никакого входа, равно как и выхода.

Единственное, что в комнате было, это мы, табуретка посередине и на этой табуретке… девочка. Причём я готова была поклясться, что буквально секунду назад её там не было.

Девочка была похожа на человека даже больше, чем местные аборигены. В серебристом комбинезоне, с собранными в две косички тёмными волосами, серьёзными серыми глазами; ей в лучшем случае было лет десять. Ссутулившись, она сидела на табуретке, обхватив сиденье ладонями, и исподлобья смотрела на нас.

Я на какое-то мгновение почувствовала себя редкой дурой, — стою с оружием наготове перед ребёнком, — но желания изменить позу не возникло. В последнюю очередь я бы подумала, что то, что выглядит человеческим ребёнком, им и является на самом деле.

— И что мне с вами делать? — тихо, с философскими нотками поинтересовалась, наконец, девочка. Что характерно, поинтересовалась на нашем языке без малейшего акцента. Вопрос был явно риторический, и я предпочла промолчать.

— Кто ты? — напряжённо уточнил менее сдержанный в настоящее время Кар. Девочка в ответ недовольно скривилась, тряхнув головой, и ещё несколько секунд молча сверлила нас взглядом.

— Ладно, садитесь, поговорим, — устало вздохнув, она махнула рукой. И рядом с нами появились две табуретки, такие же, как у неё. — Да садитесь, садитесь, в кого вы тут стрелять собрались? В меня? — она цинично усмехнулась, что жутковато выглядело на миловидном детском личике. — Нет, ну, конечно, можете попробовать, но результат вам не понравится.

Мы замерли, не зная, что предпринять. Стрелять в существо, обладающее такими возможностями, — плохая идея. Мирно садиться на стульчик, чтобы поговорить, — тоже не весть какой умный поступок.