Родом из ВДВ

– У вас есть возможность предупредить ее по телефону или через посыльного. Я бы хотел посетить ее ориентировочно в пять часов.

Этот иезуит все так же поигрывал карандашом, вставив его между тонкими, аристократическими пальцами. «Такие пальцы, – подумал Алексей, – вероятно, хорошо знают клавиши какого-то музыкального инструмента, но никак не молоток». Волна дикой агрессии по отношению к этому человеку беспричинно, ниоткуда возникла у Алексея, ком злобы подкатил к горлу. Он вдруг подумал, а как бы выглядел этот щуплый городской болванчик, если бы он выхватил необычайно раздражающий его карандаш, сжал в кулаке, подобно иваре, чтобы острый кончик выглядывал из кулака оточенным, опасным наконечником, да и всадил бы ему куда-нибудь в висок… О, для хорошего спецназовца эта задача – вопрос нескольких мгновений. Но Алексей, чтобы скрыть неожиданно нахлынувшее чувство, глубоко вздохнул, как бы из сожаления к ситуации, и ответил как можно спокойнее:

– Я позвоню соседке, которая сейчас с ребенком. Она и передаст ей.

Разговор с Алей произошел у них дома. И хотя Алексей за это время дошел до крайней степени беспокойства и даже был вынужден несколько раз подходить к спортивному городку в казарменном расположении роты, чтобы изматывающим подтягиванием выжать из себя чрезмерные возбуждение и тревогу, беседа прошла успешно. О, как люто в эти мгновения он ненавидел заезжего разведчика, как бы желал свести с ним счеты! Как проклинал свое бессилие и власть обстоятельств, которые он не мог победить, которым был не в состоянии противостоять. Но Алька, его смышленая, прозорливая девчонка, все сделала как надо. Сказала именно то, что хотел услышать этот холеный офицер ГРУ. Но и он показал себя джентльменом. Как потом рассказала Аля, пришел с цветами и шоколадкой, ограничился получасовой беседой с кофе, во время которой был исключительно вежлив и тактичен. Але нетрудно было догадаться, что главными вопросами собеседования с женой будущего сотрудника разведки может быть крепость семейных уз и ее готовность безропотно следовать за мужем хоть на край света. Она рассказывала, что испугалась только в первый момент, когда услышала в трубке напряженный, непривычно дребезжащий металлом голос мужа: «Аля, к тебе сейчас придет гость… Офицер военной разведки… Из Москвы… М-м-м… Ты ответь, пожалуйста, на все его вопросы… М-м-г-г… Без ограничений… Это связано с нашей дальнейшей судьбой…» Но уже через несколько минут она сумела взять себя в руки. И не только. После рассказа жены Алексею показалось, что она контролировала ситуацию и даже слегка пофлиртовала со столичным офицером. Алексей испытал прилив смутной ревности, которую быстро подавил, в душе назвав себя неблагодарным. Но постоянные напряжение и беспокойство начали спадать лишь после отъезда кадровика. Алексею казалось, что он сходит с ума, он ни о чем, кроме этой чертовой академии, не в состоянии был думать в течение нескольких дней…

– Алексей Сергеевич, если ничего экстраординарного не случится, вам в промежутке с февраля по май текущего года придет вызов на экзамены в Академию… В Академию Советской армии, как говорят в народе. – Представитель разведки Генерального штаба теперь казался всемогущим, спасителем, официально ниспосланным ангелом в современном обличье. Он совсем не догадывался о том, что творится в душе у этого странного старлея, старательно штудирующего иностранные языки, международную политику, экономическую географию и классическую литературу…

– Спасибо вам, Александр Дмитриевич… Что… Что бы вы порекомендовали для подготовки?

– Советовать читать тома Толстого или перелопатить гору учебников бессмысленно. Что уже успели освоить, то и ваше. Главное – не робейте в принципе, как с чудесами света, – тут он опять улыбнулся и подмигнул, но в выражении его уже не было снисхождения или надменности, скорее дружеское расположение, – надо уметь быстро переключаться. И даже, если нет ответа на вопрос, надо что-то убедительно и четко говорить, ни в коем случае не теряться. Поработайте над заготовками. Все вопросы, конечно, все равно не предусмотрите, но сама суть такой тренировки полезна… Желаю успеха!

– Еще раз спасибо вам, Александр Дмитриевич, огромное спасибо… – как слова волшебного заговора повторял Алексей, крепко пожимая руку пришельца, явившегося словно по мановению Всевышнего, когда запас энергии Алексея уже начал иссякать. Сколько бы он еще выдержал линейной службы с подметанием луж, крашением травы и привязыванием листьев? Да, теперь он уже руководил всеми этими работами, но, как оказалось, это ему было еще неприятнее, чем в те времена, когда он выполнял подобные приказы. В нем с каждым днем росло ощущение, что это несерьезная работа и он зря тратит время, что его предназначение может быть гораздо выше. Он жаждал миссии, хотя и не знал точно, какой именно. И вот с появлением в его жизни трех магических слов «Академия Советской армии», а именно так в военных кругах называли это элитное военное заведение, Алексей приобрел новый смысл жизни. Правда, в академию еще надо поступить… Но у него, как у бегуна, открылось второе дыхание, стало так легко, как будто за спиной выросли крылья, а внутри появилось еще одно сердце.

2

Поступающих на его потоке было около сорока человек. Уже перед самым отъездом Артеменко узнал, что его коллега капитан Белоконь, командир тринадцатой роты, сам отказался от поступления – в пользу общевойсковой академии имени Фрунзе. «После той академии генералами не становятся, – поведал ему Артем причину своего поступка, – а я хочу взять жизнь за бороду». «Сороки и военные одинаково неравнодушны к блестящим предметам, типа звезд на погонах», – усмехнулся про себя Алексей, пожимая руку командиру соседней роты, с которым немало делили и тяжелых переходов, и водки в промежутках между ними.

Офицеры-абитуриенты быстро объяснили Алексею, что это лишь один из нескольких потоков и ему необязательно знать всех поступающих, как и всем необязательно знать его. Вдруг он поступит, заметил с ухмылкой тучный офицер лет тридцати двух-тридцати четырех с лицом штабного клерка, ранними залысинами и огромным красным носом в форме вставленной морковины, как у героя детского мультфильма.

Недельный вихрь экзаменов закрутил его таким безумным, горячим потоком, что Алексей даже не успел осознать, что находится в столице. Впрочем, мартовская Москва встретила мглистой, необычайно холодной и насквозь пронизывающей водяной пылью, которая выравнивала различия между улицами, зданиями и людьми. Тревожный шепот погоды казался старшему лейтенанту Артеменко зловещим, первой ночью ему мерещилось что-то слизкое, расплывчатое, с гиблым болотным запахом серы, вечной гнили и пугающей непредсказуемостью вязкой тины. От помещений академии на улице Народного ополчения, 52, закупоренных подобно консервной банке, веяло тяжелой аурой неприступного каземата, какой можно ощутить порой в старинном средневековом замке. Везде витал дух монументальности, подавляющий и низводящий новичков до состояния пигмеев в царстве великанов. Но коллектив, за исключением нескольких, явно непростых офицеров из столичных воинских частей, собрался веселый и неприхотливый, хотя и несловоохотливый. Все события интерпретировались с юмором и сводились к шутливой иронии, как будто они приехали не на судьбоносное испытание, а ради забавы решились протестировать свои возможности. На самом деле у многих Алексей угадывал за показной бравадой нетерпение, тщательно скрываемую тревогу и нечеловеческое напряжение. Ему казалось, что он выглядит напряженнее остальных из-за того, что приблизился к ключевому моменту своей жизни, когда дальнейшее ее развитие может с равной вероятностью пойти по нескольким, совершенно различным направлениям. И эта напряженность доводила его до исступления. Как выяснялось по ходу, он знал много меньше остальных об этом заведении, будучи далеким от реалий. Один из офицеров сообщил, что потоки прибывающих офицеров будут сдавать экзамены с февраля по июнь, но конкурса здесь нет вообще. На вопрос «Как это нет конкурса?» он ответил, что, если, к примеру, из их потока подойдут по качествам все, то и зачислят всех. Если не подойдет никто, то и вообще никого не возьмут. Алексею это казалось странным и неправдоподобным, и потому он тихо нервничал больше остальных.

И все-таки, вглядываясь в непроницаемые лица товарищей по испытанию, Алексей с удивлением не находил в них того внутреннего задора и рвения, которые с каждым днем все больше проявлялись в нем самом. Он видел преимущественно прежних линейных командиров и начальников, для которых ни пребывание тут, ни возвращение в части ничего знакового для жизни не несли. Более того, глядя на некоторых из них, он вспомнил слова полковника Мигулича, сказанные ему перед отъездом. Неожиданно признавшись, что его родной брат служит в ГРУ ГШ в Москве, Иван Тимофеевич этим не только приоткрыл завесу интереса тайной государственной организации к скромной персоне старшего лейтенанта Артеменко, но откровенно сообщил, что сама академия переживает не лучшие времена. Пространные объяснения Мигулича сводились к тому, что слишком много поступало и поступает туда «блатных», которые потом отправляются колесить по странам военными атташе и малорезультативными дипломатами. Само время требует рабочих лошадок. Он добавил, что совсем недавно была дана негласная команда разбавить «звездоту», так что ему, Алексею, надо показать прежде всего рвение и цепкость. Алексей надолго запомнил эти слова, часто повторял их про себя, как таинственные мантры. Ничто ему не давалось в жизни легко, и он, как и когда-то поступая в десантное училище, и теперь грыз землю зубами, чтобы победить.

Первыми были тесты, так называемый профотбор. Начался он в семь тридцать утра и завершился только к восьми вечера. Тесты шли непрерывно, постоянно усложняясь. Сложность порой возникала не из-за самих задач, а из-за темпа их выполнения, из-за специально организованных шумовых или зрительных эффектов – внезапно возникающих, вероятно, записанных на диски, криков, отвлекающих вспъштек света. Периодически тесты останавливали, и в большой зал входило несколько медиков, которые настойчиво щупали пульс, измеряли кровяное давление, с отстраненным видом осматривали глазные яблоки. Это походило на лабораторию, где постепенно увеличивается доза вводимого в организм психотропного вещества, а отношение медиков к изучаемым организмам – на отношение к подопытным крысам. После их посещений все продолжалось, причем акцент делался на внимание и способность запоминать детали. Алексей работал, как робот. Но даже он чуть не запаниковал, столкнувшись с задачей максимально быстро описать внешность недавно вошедшего в зал человека, на которого никто почти не обратил внимания. Но успокоился, напряг память и неимоверным усилием направленной энергии и трепещущей воли как бы увидел его вновь внутренним зрением. Этого хватило, чтобы сделать несколько строк и не пропустить пункт. Другая, схожая ситуация возникла, когда начались фильмотесты. На экране мелькали машины, лица людей, дома, какие-то огромные часы на кирпичной башне. Никто понятия не имел, что именно нужно запомнить, потому старались удержать в памяти все. Но информации оказалось слишком много для истощенной от многочасового напряжения памяти. Потому, когда прозвучал вопрос о том, который час указывали часы, только несколько человек, и в том числе Алексей, сумели дать ответ. К концу тестирования Артеменко все чаще испытывал ощущение, что со всех сторон на испытуемых взирают серые каменные лица людей, напрочь лишенных человеческих чувств и эмоций и, возможно, годами тренировавшихся, чтобы не выдать напряжением какого-либо мускула, обострением какой-нибудь черточки своего настроения. Эти непроницаемые физиономии мужчин в одинаково темных костюмах со схожими резиновыми полуулыбками давили на психику Алексея своей нарочитой молчаливостью и взорами надменных, насмешливых, бесцеремонно-наглых менторских глаз.

Затем несколько дней шли экзамены, которые давались Алексею, как ни странно, довольно легко. Везде он ожидал подвоха, но возможностей его собранной в один кулак, сконцентрированной энергии оказывалось достаточно, чтобы все выдержать. Для начала проверяющие опять обратили особое внимание на безукоризненную физическую подготовку командира роты спецназа, занеся его имя в какую-то книжечку в кожаном переплете. Затем он почти без напряжения сдал иностранный язык – сказался почти год не афишируемого, но настойчивого посещения занятий на спецфакультете училища. Правда, при этом чуть не потонул на сдаче русского языка, где требовались знания различных правил грамматики, объяснения правописания различных слов, спряжение глаголов и склонение существительных. Он основательно взмок, прежде чем был отпущен с миром, разумеется не зная, как оценен. Вообще неизвестность более всего изматывала абитуриентов, порой вызывая оцепенение или повышенную нервозность, а то и неожиданную словоохотливость. Никто не знал ни одной оценки, и от этого неведения вся экзаменационная гонка казалась бессмыслицей. К концу недели все абитуриенты были опустошены и доведены до состояния полубредового маразма, как арестанты тридцатых годов, которых специалисты по изощренным истязаниям пытали бодрствованием и бесконечными перекрестными допросами. Наконец осталось пройти серию заключительных собеседований, увенчивающихся многозначительными заседаниями Подмандатной и Мандатной комиссий.

– Товарищ председатель Подмандатной комиссии! Товарищи члены комиссии! Капитан Артеменко для собеседования прибыл.

Ему не предложили сесть, и он так и остался стоять перед широким столом, накрытым пурпурным бархатом, из-за чего возникла забавная ассоциация с советским партийным собранием, в ходе которого его должны были принять в ряды несокрушимой организации, предварительно основательно пропесочив. Алексею бросилось в глаза хитроумное расположение стола, состоящего из нескольких составленных вместе и образующих как бы три стороны квадрата, в пространство которого он вошел. Тотчас у Алексея появилось ощущение незащищенности, ему показалось, что все участники заседания рассматривают его, как экзотического папуаса, прикрытого лишь фиговым листом. Но во взглядах этих он улавливал не только интерес, но и плохо скрытое превосходство стоящих намного выше его на иерархической лестнице, как будто его, смертного, вдруг пригласили на Олимп для отчета.