Родом из ВДВ

– Товарищ лейтенант, да вы нас, что, за овец держите?!

Игорь осекся, но парировал встречным, наигранно учтивым вопросом:

– Симаков, можно я закончу?

– Да валяйте уж, чтоб мы могли все фантазии ваши собрать вместе. Книгу потом напишем. – Симаков в порыве ярости отшвырнул носком ноги камень, и тот, издавая шуршащий звук, полетел в костер, чем вызвал фейерверк взметнувшихся в небо искр. Но Игорю показалось, что бешенство это, скорее всего, показное, предназначавшееся исключительно ему.

Пару человек ухмыльнулись, одобряя фамильярность зарвавшегося солдата, но Игорь строго продолжил:

– Ну спасибо, Симаков. Так вот, дальше четвертое требование. Все сами роют окопы и представляют их мне. Сержанты, кроме того, представляют окопы отделений и взводов, а также карточки огня.

– Наверное, хватит, товарищ лейтенант. Наши уши уже вянут, – опять взял на себя инициативу Симаков, вытирая ладонью края пересохшего рта, там, где слюна вступала в противоборство с пылью. Игорь не видел лица солдата, но его голос давал ясное представление об истинных чувствах Симакова. – Ведь вы ж сами понимаете, что это нереально и что такого никогда не будет. Никогда!

Последнее слово он повторил с особенной страстью, запрессовав в него всю гордость, горечь, яд, упорство тех, кто был на настоящей войне.

– Что тут для вас оскорбительного?

– Мы горы в Афгане грызли, а вы нас хотите втоптать в дерьмо! – почти крикнул Храмовской. – Да вы ни войны, ни службы еще не видели, а нас пытаетесь опустить! – После этих слов один окурок полетел в костер, с силой отправленный туда щелчком. Этот жест, как и неподвижно застывший возле Храмовского варан, указывал на его вызов, его мятеж и готовность к непримиримой борьбе за однажды отвоеванную вольницу.

– Зачем вам эта головомойка, мы через два-три месяца по-любому уйдем, и вы нас не переделаете, а здоровье себе подорвете. И репутацию испортите, – включился в разговор еще один дембель, сержант Седых, которого за громадные размеры величали то Медведем, то Седым, а то Седым Медведем.

– Вот, смотри, Андрей, – при звуке собственного имени Храмовской вздрогнул, его давно так никто не называл, он для всех был Храм или, в крайнем случае, Эндрю Зэ Бэст. Но произнесенное имя ему было явно приятно, потому что напоминало о доме и о другой, интересной и насыщенной потерянными, забытыми и загубленными войной эмоциями. – Вы без конца упоминаете Афганистан. Но я тоже собирался на эту войну, проходил тут, в Кировабаде, горную подготовку, но так сложились кубики судьбы, что война закончена и я туда не попал. Так в чем же я перед вами виноват?!

Афганцы угрюмо молчали, очевидно, каждый вспоминал свою историю отношений с кровавой горной страной.

– Идем дальше. Вот ты, Андрей, заслужил орден. Он свидетельствует, что ты воевал на войне геройски, не опозорил наших отцов и дедов. А сейчас, когда ты носишь его на майке, ты ж этот орден обижаешь и опускаешь, ты Красную Звезду, серьезную награду за твое же собственное отличие, за твою доблесть, ни во что не ставишь! И что, ты так к своей девушке в майке поедешь?! Ведь ты наверняка каждое мгновение помнишь из того дня, за который этот орден получил, ведь так?!

Дембеля опять помалкивали. Кто-то глубоко вздохнул, кто-то заскрипел зубами. Пылающему костру отвечало полыхающее пламя в глазах бывалых, не желающих покоряться солдат. Но ведь и сам Игорь хорошо понимал, что орден, прикрученный к майке, всего лишь вызов тем, кто его на эту войну послал, и демонстрация, не лишенная тайной гордости, что войну он, солдат, эту подлую, мерзкую войну выдержал, не ударил лицом в грязь. И знал, что орден на майке не отражает его сути, не выворачивает его души, которая, может быть, стонет и трепещет. Еще как рвутся их души! В этом Игорь был уверен, чувствовал, что именно эти буйные парни на гражданке первыми будут собираться второго августа, чтобы отметить День ВДВ и вспомнить испытания, выпавшие им в Афганистане. И он не ошибся – парень вдруг заговорил о самом важном и тщательно оберегаемом раскаленной памятью:

– А знаете, как обидно, что нас тут держат за овец. Из нашей роты трое со мной, еще Седой и Скиба, участвовали в операции по освобождению заложников, гражданских контрактников-строителей. Ночной бросок в семьдесят километров по ущелью. Три дозора без единого выстрела, без звука срезали. А потом в рукопашной уничтожили не менее двух десятков сонных духов. Вот этими руками их брали и резали. – И сержант потряс перед костром свои ладони, словно еще раз убеждаясь сам, что именно эти руки обагрены чужой кровью. – А теперь нам что, строем ходить и ямы ваши дурацкие копать?!

– Что ж, государство совершает ошибки. Государство – это люди, а люди имеют слабости. И они, эти люди, ошибаются. Мы полгода назад в этих горах сержанта потеряли. Просто так, по глупости. Его друг на учениях случайно присоединил вместо магазина с учебными патронами магазин с боевыми… – Игорь, отворачиваясь и склонив голову, резким движением отмахнулся от едкого дыма костра, вдруг въевшегося ему в глаза.

– И что случилось? – спросил кто-то, переключившись на короткий рассказ офицера.

– Пуля прошила ему бок, навылет. Разорвало печень. А мы были в горах, довольно высоко. По радиостанции вызвали вертушку, стаскивать на руках было бесполезно. Пытались пережать ему артерии, чтобы остановить кровотечение, но он угасал на глазах. Лицо стало землисто-серым, на лбу пятна, руки повисли плетьми. Я помню, как он то и дело терял сознание и шептал в полубреду: «Жаль, что не в бою, а так глупо». А друг его плакал над ним, как ребенок, они по выпуску вместе жениться собирались, из одного города, невесты подругами были. Вот такие судьбы…

– Он на руках у вас умер? – тихо спросил Храмовской.

– Нет… Еще жив был, когда вертолет прилетел… А потом вечером учения свернули, и все пришли в базовый лагерь – вон там стояли, метрах в двухстах отсюда, – и нам сообщили, что он умер.

5

Тот разговор продолжался далеко за полночь, но стороны так и не нашли компромисса, не договорились. Ввиду особого случая Игорь даже своим табачным запасом поделился, чтобы каждый из сидящих у костра мог насладиться целой сигаретой, не деля затяжки с товарищами. С одной стороны, он уже стал проникаться проблемами этих парней, а с другой – не мог позволить себе курить, не поделившись.

Утром командир взвода приказал роте строиться. Подразделение на удивление довольно быстро сформировало подобие строя. Игорь несколько раз выровнял то, что еще далеко не было монолитом, но имело шанс им стать. Сказал, что дает еще пять минут на одевание и заправку по полной форме, а после построения выполнившие приказ получат по полстакана воды. Все, и даже непримиримый, бросающий грозные взгляды Храмовской, оделись и заправились. Лейтенант незаметно перешел в наступление.

– Товарищи солдаты и сержанты, – начал он намеренно негромко, так, чтобы стоявшие в строю напрягали слух, – два дня полевой жизни показали, что вы хоть и считаетесь элитным подразделением, но на деле представляете собой шобло, группу необученных и неуправляемых людей, позорящих ВДВ.