Родовые сны

Дед с печальными глазами достает из огромного старинного зеркального шкафа какой-то сверток. Это его тайна. Он долго развязывает какие-то веревочки, разворачивает старые газеты и достает свою офицерскую каракулевую шапку с кокардой и саблю в ножнах.

Папаху надевают на меня - от нее прекрасно и загадочно пахнет нафталином и еще чем-то очень старым и пленительным, - и дают в руки ножны от сабли. Я в восторге! Не могу сдержать себя и кричу: "За Родину! За Сталина!"

Дед горько усмехается, а отец заразительно смеется. Он весь огромный, светлый и очень счастливый. Вот таким он и остался для меня, таким я его и помню через 30 лет после его смерти, таким он является во сне!

"Мы были высоки, светловолосы",- писал поэт о людях поколения отца. Наверное, Сергей Столяров в какой-то мере был символом этого времени, и в сердцах многих людей он навсегда остался таким прекрасным, чистым, светловолосым богатырем, со своей ослепительной "столяровской" улыбкой.

Стремительно летит время!

Изменились строй и страна, исчезли идеологические монстры, сменились лжепророки. Забылись и "незабываемые образы", созданные во множестве по заказу инстанций и по зову инстинкта самосохранения. Но, как ни странно, среди вакханалии пошлости и безвкусицы современного экрана какой-то благородный свет излучают "старые добрые сказки" и былины. И даже патина черно-белого кино как-то убедительно подчеркивает честность и искренность этих скромных сказочных лент.

Прошло больше полувека, а не нашлось в отечестве замены Сергею Столярову. И сегодня смотрят молодые и старые люди эти фильмы, потому что для них, наверное, главное не технологические новинки, не мастерство исполнителя, не умение "прикинуться" тем или иным персонажем, а подлинность "жизни человеческого духа", подлинность, которой нужно обладать, а не изображать. И, как показывает время, многие поколения зрителей это ценят, поэтому и живут герои Столярова своей независимою жизнью и продолжают пробуждать в душах людей те самые "родовые сны" любви и уважения к глубинам национальной истории и культуры...

Годы войны в эвакуации были трудными, как у всех переселенцев, но я не помню, чтобы в нашей семье были печаль и уныние. Мама стойко переносила все тяготы эвакуационного быта, состоявшего из переездов и регулярных стихийных бедствий вроде крупных и мелких ограблений. И, кроме того, не было работы по специальности.

Но случались и радостные минуты - например, мама вспоминает встречу Нового 1943-го года в Алма-Ате. Отец и мать дружили с Г. С. Улановой и не пропускали ни одной ее премьеры. Муж Г. Улановой Ю. А. Завадский был учителем мамы, а отец в те годы был его заместителем в театре. Мы жили на одном этаже, по соседству, через несколько комнат. Условия тяжелые теснота, бедность, всего два туалета: мужской и женский, но, несмотря ни на что, не было ощущения обреченности.

Галина Сергеевна с моей мамой готовила праздничный стол и радовалась: "Вот как хорошо! Сварим картошки и под соленые огурчики выпьем водочки". Этот Новый год был согрет известием о Сталинградской победе.

Галина Сергеевна, при всей ее внешней простоте и естественности в повседневной жизни, всегда оставалась для нашей семьи идеальным человеком. Отец говорил о Галине Сергеевне только в превосходной степени. Уже тогда всем было ясно, что это величайшая балерина XX века. Писатель Алексей Толстой, который тогда тоже был в Алма-Ате, гурман и аристократ, заявлял при упоминании об Улановой: "Договоримся сразу - на сцене обыкновенная богиня!"

Но мне кажется, что она была "обыкновенной богиней" и в жизни - для нашей семьи, во всяком случае, это было так. В ней все было прекрасно: манера держаться, разговаривать, одеваться. Все ее поведение в жизни, по мнению отца, было каким-то чудесным искусством и образцом для подражания.

Галина Сергеевна, видимо, тоже не могла забыть это время и впоследствии, посещая Алма-Ату, очень искренне благодарила казахов за гостеприимство в годы войны.

Г. Уланова была единственной, кому при жизни открыли памятник в Стокгольме перед королевской академией танца и в Ленинграде на Аллее героев.

Борис Покровский, главный режиссер Большого театра, говорил об этом уникальном человеке: "Уланова - это явление, это своего рода богатство".

Она была не просто великой балериной, она была величайшей драматической актрисой. Кстати, тогда в Алма-Ате, по рассказам отца, Эйзенштейн мечтал, чтобы она сыграла в его фильме "Иван Грозный" Анастасию. Отчего это не случилось - осталось загадкой. Уланову сравнивали со всем самым совершенным в искусстве. Балерина-памятник, балерина-икона, кумир нескольких поколений, она была одной из самых загадочных женщин века.

Запад увидел Галину Сергеевну только в 1956 году на гастролях Большого в Лондоне. Ее появление на сцене Ковент-Гардена в "Жизели", "Лебедином озере", "Ромео и Джульетте" и "Бахчисарайском фонтане" стало триумфальным. И тут же Г. С. Уланова сделалась легендой. О ней говорили, писали, она стала манией, любовью, символом, потрясением. После такого невероятного взлета через четыре года в 1960 году Г. Уланова навсегда уходит со сцены. В расцвете славы, популярности, признания, поклонения уйти и скромно заниматься преподаванием. Ни книг, ни воспоминаний, ни дневников. На предложение написать о себе книгу отшучивалась: "...я ведь пишу с ошибками, мне стыдно..."

Вот с таким удивительным человеком свела нас судьба в годы войны.

В конце 43-го года мы вернулись в Москву. Мне пора было думать о школе, и я поселился в доме у бабушки, а мама вернулась к своей работе поступила в Белорусский русский драматический театр, которым руководил Д. Орлов, и выехала на работу в разбитый Могилев. Театр существовал как бы в полевых условиях, его обслуживали пленные немцы: носили воду, кололи дрова, помогали устанавливать декорации.

После освобождения Минска театр перевели в столицу Белоруссии. Я помню, как мы с отцом приехали в гости к маме в Вильно, где гастролировала труппа театра. На всю жизнь я запомнил этот необычный европейский город: Башня Гедиминаса над рекой Велейкой, Три Креста, огромный кафедральный собор в центре города, загадочный сад Дома офицеров, где мы жили и где проходили гастроли театра. Когда-то, во время войны с Наполеоном, там останавливался Кутузов. А главное, что меня поразило после голодухи военных лет,- огромный богатейший рынок: овощи, фрукты, невиданное до тех пор настоящее крестьянское масло, которое продавали в листьях лопухов. Частные маленькие магазинчики, в которых продавалось все: от дров и бутылочек с сомнительным розовым ситро до оловянных солдатиков в форме ландскнехтов и рыцарей. Каждый день я мог ходить на мамины спектакли, которые все и пересмотрел: "Три сестры" (Ольга), "Кремлевские куранты" (Маша), "Встреча в темноте" и мой любимый старинный водевиль "Замужняя невеста", где мама замечательно играла роль "комической старухи".

Подругой мамы была супруга К. Г. Паустовского Татьяна. Я помню удивительные беседы, которые вели отец и Константин Гергиевич. Возможно, поэтому впоследствии при поступлении во ВГИК я выбрал для вступительных экзаменов отрывок из прозы Паустовского "Мещерский край".

Но жить на два дома было трудно, и мама вынуждена была оставить театр и вернуться в Москву. Жить было не на что, фильмов снималось мало, и она с отцом много работала в концертах на гастролях в Сибири, Кузбассе, на Урале.

С каждым годом у отца росло убеждение, что работать в кино он сможет только тогда, когда найдет или напишет нужный ему сценарий. Им было сделано и предложено около 20 сценарных заявок и готовых сценариев не разные темы. Это была адская, неблагодарная работа, которую осуществляла мама,- она записывала под диктовку, затем правила и переписывала от руки все эти работы.

К сожалению, все они по разным причинам оказались невостребованными. Лишь сценарий по повести Анатолия Клещенко "Когда расходится туман" был воплощен в фильм. И то уже после смерти отца.