Родовые сны

Словами врага, немецкого офицера, Довженко так оценивает советский народ: "Ты знаешь, они не изучают истории. Удивительно. Они уже двадцать пять лет живут негативными лозунгами, отрицаниями Бога, собственности, семьи, дружбы!"

О советском чиновнике - на взгляд отца, довольно распространенном типе в те годы - Александр Петрович говорил: "Он был большим любителем разных секретных бумаг, секретных дел, инструкций, постановлений, решений. Он засекретил ими свою провинциальную глупость и глубокое равнодушие к человеку. Он был лишен воображения, как и всякий человек с сонным, вялым сердцем... У него не было любви к людям. Он любил себя и инструкции".

Сталин в своей обвинительной речи (Собр. соч., т. 15) говорил: "Довженко в своей киноповести выступает против политики советского правительства, клевещет на кадры... он критикует основные положения ленинской теории. Довженко пишет: "Всех же учили, чтобы тихие были да смирные... Все добивались трусости. Не бейся, не возражай! Одно было оружие - писать доносы друг на друга... Привыкли к классовой борьбе, как пьяницы к самогону. Ой, приведет она нас к погибели! Все железною метлою да каленом железом... лишь бы линия была чиста, хоть и земля пуста!""

Судьба автора была решена. Отец вспоминал, что после таких страшных событий Александр Петрович не каялся, не просил пощады, не говорил о себе "худых слов".

Киноповесть была запрещена к постановке и публикации. Довженко лишается работы на киностудии, его исключают из различных комитетов, в которых совсем недавно считалось за честь пребывание в них Александра Петровича.

Начались годы изоляции.

Довженко глубоко переживал запрещение "Украины в огне", но говорил об этом, по свидетельству отца, очень редко и только с очень близкими людьми.

Довженковское понимание мира во многом помогло отцу осмыслить и свою жизнь, и свое место в ней.

Кому-то это может показаться странным, но большинство друзей отца не были связаны с актерской профессией. Он очень уважал и ценил океанолога Александра Михайловича Гусева, доктора наук, профессора Московского университета. Александр Михайлович, помимо того, что был замечательным ученым, увлекался еще и альпинизмом. Когда во время войны немцы захватили Северный Кавказ и подразделения горной дивизии "Эдельвейс" установили на Эльбрусе фашистское знамя, специальная команда советских бойцов-альпинистов предприняла восхождение на эту труднодоступную вершину и водрузила там красное полотнище, тем самым утвердив наше превосходство. Так вот, в составе этой знаменитой роты был и Александр Михайлович Гусев.

Удивительно обаятельный, деликатный человек, он, ко всему прочему, страстно любил рыбалку. Может, поэтому и выбрал себе такую профессию океанология. На многие годы уходил он на корабле к берегам Чили, изучал течения, ловил рыбу и писал замечательные книги.

Принимал Александр Михайлович участие и в знаменитом походе на полюс холода, на станцию "Пионерская", о чем много писали в свое время. Доставили их туда не самолетом, а санно-тракторным поездом и оставили одних на самом холодном пятачке земли. Было их трое, жили они в палатке. И от совершенно жутких условий, как рассказывал Александр Михайлович, один из участников экспедиции сошел с ума. Минус двадцать в палатке, а на улице более шестидесяти пяти, да еще с ветром. Так они жили несколько месяцев, проводя научные эксперименты, ухаживая за больным товарищем. В эту пору года никакой транспорт не мог пробиться к ним.

Короче говоря, жизнь Александра Михайловича была наполнена совершенно неординарными событиями. Отец любил в нем тонкую поэтическую душу. Это у Александра Михайловича было, наверное, семейное: он приходился братом тому самому Гусеву, который писал замечательные стихи и пьесы. И отец играл в них, когда был еще молодым актером, в Театре Красной Армии.

Мы вместе ездили на охоту в такое райское место для каждого охотника, как дельта Волги, на Севрюжьи острова. И отец повторял слова Тургенева из "Записок охотника": "Мы познакомились, он был охотник и, разумеется, хороший человек".

Про Александра Михайловича можно долго говорить, но он и сам рассказал о себе, о своей работе в своих интересных многочисленных книгах.

Мы провели несколько охотничьих сезонов вместе с Александром Михайловичем в Тишкове, в Пестове, там, где снимался фильм "Садко". Это были замечательные весенние дни, связанные с рыбалкой, а осенью - и с охотой.

Другим близким другом отца был его учитель по круглому стенду Николай Данилович Дурнев - на редкость колоритный человек: огромный рост, широченные плечи, могучая стать, былинный богатырь да и только. В отечественном спорте имя его легендарно: в Каире он завоевал высший титул, стал чемпионом мира по стендовой стрельбе. На высшую ступень пьедестала он поднялся и на олимпийских играх, ошеломив современников абсолютным результатом: 200 очков из 200 возможных. Именно после этого фантастического результата олимпийский комитет пересмотрел (вынужден был) параметры этого вида спорта. Тогда-то и было введено серьезное усложнение условий стрельбы: раньше тарелочка вылетала сразу после команды "дать!", а теперь ее выпускали с таймером через три секунды. Кто стрелял, тот поймет меня растяжка в три секунды значительно ужесточает подготовку спортсмена.

И вот этот легендарный спортсмен был у отца и тренером, и добрым наставником. О результатах я уже говорил: в конце концов отец выполнил норму мастера спорта по стендовой стрельбе. Впрочем, так оно и должно было быть. Любое увлечение отца перерастало в страсть, и половинчатых результатов он не терпел.

Николай Данилович и отец стали настоящими друзьями. Вместе ездили на охоту, хотя охотиться с Дурневым было трудно. И стоять рядом с ним на утиной тяге было невозможно: стрельнуть не успеваешь. Оставалось только смотреть, какие чудеса вытворял Николай Данилович.

Помню, однажды приехали мы с отцом на тренировку - площадка для стрельбы и стендовые установки находились тогда неподалеку от станции "Северянин" - и удивились необычному скоплению народа. Оказывается, приехал Рауль Кастро, брат Фиделя, захотелось посмотреть ему, как работают наши спортсмены. Он тогда подбирал тренера для кубинской команды. Николай Данилович стрелял из своего ружья двенадцатого калибра, но в ствол вложил ослабленный патрон, который по количеству дроби соответствовал самому малому охотничьему, двадцатого калибра, патрону. И стрелял он, не прикасаясь прикладом к плечу, а как бы из рукава, из своей огромной ручищи. А, надо сказать, ручища у него была невероятных размеров. Он настолько потряс высокого кубинского гостя, что Рауль Кастро, словно завороженный, смотрел на Николая Даниловича и уговорил-таки поехать на Остров Свободы тренировать национальную сборную.

Совершенно неординарный, великий в своей отрасли человек, он был кроток и даже излишне добродушен в повседневной жизни. Отцу иной раз приходилось вмешиваться, заниматься, как теперь говорят, психотерапией.

– Слушай, Николай, ты почему позволяешь так разговаривать с собой? Ты - чемпион мира, а они?..

Чувство надежного товарищества всегда проявлялось у отца к тем, к кому он был расположен. Помню, на каком-то актерском совещании отец вдруг берет слово и говорит:

– Что здесь происходит? Почему вы так неуважительно и невежливо относитесь к тем, кто является гордостью нашей профессии? Есть такой актер - Олег Петрович Жаков. Это же легенда отечественного кинематографа, это человек, который создал потрясающие образы. Но он скромный по жизни человек, он никогда не скажет о себе. А мы каковы? Все получили звания, а Жакова просто забыли.

И действительно, Олег Петрович был удивительно скромный, до застенчивости, человек. Кстати, свойство истинно великих. Я помню, когда он прилетел из блокадного Ленинграда, страшно худой, просто кожа и кости, отец привел его в наш дом. Если не изменяет память, стоял 42-й или 43-й год, я тогда ходил в детский сад. А отец говорит:

– Посмотри, какой Человек! Это Олег Петрович Жаков. Замечательный охотник. Он в блокадном Ленинграде всех ворон перестрелял. И суп варил. Вот - и сам выжил, и семья выжила.