Рок небес

– Привет, доктор Йорк.

– Доброе утро, доктор Йорк.

Я подавила желание чмокнуть его в щеку. Не столько из-за присутствия фотографа и репортера, сколько из опасения оставить на его лице огромный красный след от помады.

Репортер, белый мужчина чуть за пятьдесят, положил на объемный живот блокнот и что-то быстро записывал.

– Я не отниму у вас много времени… Джерри. Как ты их хочешь снять?

– Нужны естественные кадры. Как вы обычно работаете вместе?

Мы не работали вместе. Во всяком случае, в последнее время. Я взглянула на Натаниэля и пожала плечами.

– Над чем ты сейчас работаешь?

– М-м-м… – Он обошел письменный стол, сел на стул и открыл ящик стола, который жалобно скрипнул. – Я изучал полетные планы для судов снабжения, которые полетят на Марс.

Он вытащил папку и положил на стол. Я подошла ближе и встала за его спиной. Склонившись у него над плечом, я вперила взгляд в вычисления и снова почувствовала себя оторванной от реальности. Я положила ладонь мужу на спину и нахмурилась, пытаясь понять, к чему относится запись «AMz в квадрате».

Блеснула вспышка.

– Изобразите счастье.

Фотограф по имени Джерри наклонился ближе. Его лоб за фотоаппаратом обрамляли гладкие черные волосы.

Я улыбнулась. Ох уж эта обязательная улыбка. Все просто потрясающе, и я обожаю космос! А вы?

Вспышка. Перед глазами у меня плыли фиолетовые пятна, и я больше не видела чисел на листе. Вспышка. 2, 3, 5, 7…

– Доктор Йорк… Эльма. Могу я к вам так обращаться? – Фотограф не стал дожидаться ответа. Он просто подошел ко мне и похлопал рукой по краешку стола. – Можете присесть на стол? Мне очень нравится ваш костюм, но за вашим мужем его совсем не видно. Натаниэль, кажется? Отлично… вот сюда. Хорошо. Прекрасно.

Я присела на краешек стола, из-за чего на документы стало неудобно смотреть. Хотя в самых первых капсулах комфорта было и того меньше.

– Можете сделать что-нибудь более научное? – Репортер сделал шаг вперед, постукивая карандашом по блокноту. – Тут непонятно, на что вы смотрите. Это может быть и просто налоговая отчетность.

Натаниэль взглянул на расчеты, которые были очень даже «научными», и потер затылок.

– М-м-м… Я только что отправил все модели на испытания в аэродинамической трубе. Может, чертежи?

– Как насчет этого?

Бетти вытащила из коробки на краю стола перфокарту.

– Не надо… – Натаниэль забрал у нее карту. – Они лежат в определенном порядке.

При виде карты глаза репортера округлились. Он словно не слышал Натаниэля.

– О-о-о! Прекрасно. Это будет получше модели, которую может слепить любой ребенок. Программирование на компьютере! Это и есть Наука с заглавной буквы!

Джерри навел на нас фотоаппарат.

– Нейт, покажите ее жене. Как будто вы ей что-то объясняете.

Натаниэль бросил на меня быстрый взгляд, приподняв брови, как будто он пытался понять, всерьез ли говорит фотограф. Что ж, это не хуже попытки припудрить носик на борту Т-38.

Я наклонилась поближе к мужу, чувствуя, как к горлу подступает смех.

– Да, милый. Давай, расскажи, что это за важная программистская штучка.

Я захлопала ресницами.

Натаниэль расхохотался, держа в руке перфокарту, как будто она что-то значила сама по себе. Это была крошечная деталь огромной программы, которая была столь же важна, как отдельный болтик. Космическое судно может без последнего развалиться, но он совсем не был определяющей частью.

Фотоаппарат зажужжал, мелькнула вспышка. Фотограф снял меня с беспечной и естественной улыбкой на лице. Этот снимок они впоследствии и станут использовать с припиской: «Радость космических полетов».

Но мы с Натаниэлем смеялись над абсолютной ненаучностью происходящего, в то время как мои коллеги в аудитории занимались настоящей наукой. Если им нужно было что-то более «научное», им стоило бы фотографировать людей в той аудитории. Но вместо этого они выбрали меня и превратили в столь же бесполезную вещь, как отдельная перфокарта.

* * *

Вот что нужно сказать о ношении скафандра на Земле: он рассчитан на меньшую гравитацию. Даже когда ты находишься в бассейне при лаборатории при нулевой плавучести [23] – гравитация неумолима. Да, она не особо действовала на сам скафандр, но внутри него я крутилась каждый раз, меняя положение. Будучи женщиной, я обладала не такой крупной комплекцией, как мужчины, на которых эти скафандры были рассчитаны, так что мне приходилось носить на бедрах специальные вставки, чтобы мои части тела не ходили ходуном внутри. Благодаря этому окружавшая меня воздушная полость распределялась равномерно, что позволяло перемещаться из горизонтального положения в вертикальное во время тренировки в бассейне, не борясь с гравитацией. Без этих вставок воздушный пузырь превращался в подобие огромного надувного мяча, привязанного к моему животу, который так и норовил развернуться в сторону поверхности. Из-за этого повернуться в любом другом направлении было проблематично.

23

В лаборатории нулевой плавучести космонавты тренируются выполнять различные действия в условиях, близких к условиям работы при пониженной гравитации.

По правде говоря, в космосе проблемы воздушного пузыря в скафандре не будет, но в лаборатории нулевой плавучести люди решали за тебя, способен ли ты на выход в открытый космос. Так что ни я, ни другие женщины не могли ни на что пожаловаться. Нет, сэр. Все просто великолепно, и мы просто счастливы плавать в этом бассейне.

Я боком висела в воде, и оболочка из стеклопластика впивалась мне в подмышку. Шея горела, потому что мне приходилось держать голову на весу внутри шлема. Пальцы ныли: я должна была сгибать жесткие перчатки и цепляться за край солнечной панели, «ремонт» которой мы осуществляли. Когда в скафандре давление повышалось на 0,34 бара по сравнению с атмосферным, любое движение ощущалось так, словно ты пытаешься преодолеть сверхмощный поток. В космосе ощущения были несколько иными, но такая тренировка давала представление о том, как это утомительно. Сгиб на перчатке превратился в металлическую проволоку, врезавшуюся в костяшку: таким жестким он стал из-за давления. Но если бы меня спросили, как у меня дела, я бы отвечала очень, очень бодро.

На другом краю солнечной панели Рафаэль Авелино выругался по-португальски, когда его перчатки соскользнули с ключа. Вокруг нас в специальной капсуле плавали водолазы поддержки. Они не остановили ключ, и тот уплыл прочь. Их работа заключалась в обеспечении нашей безопасности, а наша – в том, чтобы научиться производить ремонтные работы в условиях отсутствия гравитации. Ключ был прикреплен к так называемой рабочей мини-станции на груди его скафандра, так что далеко он уплыть не мог, но чтобы подтянуть его обратно к себе, все равно требовались огромные усилия.

По каналу связи раздавалась ругань Рафаэля, и я не сдержала широкой улыбки.

– Кажется, я начинаю понимать, зачем Паркер учит португальский.

Леонард, плававший левее и чуть ниже меня, помог мне стабилизировать панель. Рафаэль вернул ключ на место.

– Нам всем не помешает научиться ругаться на разных языках. Я как раз освоил латынь и греческий, но этого как-то маловато.

– Серьезно? И как звучат латинские ругательства?

Рафаэль снова пристроил гаечный ключ и поместил ноги в ножные захваты, предусмотренные в механическом рецепторе ШУД на макете корпуса нашего корабля. Как расшифровывается ШУД? Понятия не имею. В какой-то момент сокращения просто начинают жить своей жизнью. ШУД – это… Штатная Ультраважная Деталь [24] .

24

На самом деле, скорее всего, имеется в виду широкоугольный датчик.