Рокоссовский: терновый венец славы

Двухэтажная деревянная пограничная застава располагалась в лесу, на господствующей высоте. Командиру корпуса понравилось, как она была оборудована для ведения оборонительного боя. Каменные стены с бойницами, траншеи, переплетенные лозой, бетонные укрытия - все выглядело с военной точки зрения внушительно и аккуратно.

Рокоссовский взял бинокль и начал рассматривать территорию сопредельного государства. Он видел польскую стражницу¹, разглядывал кладбище, где среди зеленых высоких деревьев высилась золотая маковка церкви, а дальше в центре поселка возвышался белокаменный костел.

– В этом местечке располагается пограничная чаеть поляков, - сказал Рокоссовский, глянув на стоящего рядом Тимошенко, затем, повернувшись к пограничнику, уточнил: - Владимир Игнатьевич, я не ошибаюсь?

– Нет, не ошибаетесь.

Начальник пограничного отряда доложил обстановку на участке границы, подробно изложил порядок охраны, внес свои предложения по взаимодействию.

Командир корпуса, вооружившись указкой и поглядывая то на карту, то на местность, рассуждал о значении слаженных действий на поле боя частей, соединений и пограничных войск. Под конец своих теоретических выкладок и практических совете» он сказал:

– Командир Самарской дивизии не совсем согласен с некоторыми пунктами нашего стратегического плана. Хотелось бы знать, как думает действовать Рокоссовский, если польская военная группировка попытается прорваться с юго-запада в наг правлении Минска со стороны Баранович.

Начал накрапывать дождь, и участники занятий зашли под навес, устроенный из палатки посередине двора заставы.

– Я думаю, - начал Рокоссовский с легким польским акцентом, - чтобы группировка не прорвалась на нашу территорию, необходимо срочно усовершенствовать фортификационные сооружения на границе. Кроме долговременных огневых точек, наблюдательных и командных пунктов, надо срочно построить капониры для артиллерии и танков.

– Начальник штаба корпуса, - перебил его Тимошенко, - запишите все предложения. Извините, Константин Константинович, продолжайте дальше.

– Я думаю, что военный и экономический потенциал Польши вряд ли позволит развязать с нами войну в одиночку.

– Вы в этом уверены?
– осведомился Тимошенко.

– Да, я в этом уверен.

– А вы не ошибаетесь?
– напомнил о себе контрразведчик корпуса.
– Надо помнить двадцатые годы. Или их некоторые

уже забыли?

– Территория Польши - хороший плацдарм для нападения на нашу страну, - произнес Рокоссовский, задетый вопросом, -но наша военная мощь одной Польше не по зубам, и если она вздумает развязать войну, то обязательно будет искать себе союзников. Он посмотрел на контрразведчика и добавил: - Надо иметь в виду, что сегодня не двадцатые годы, а тридцатые. Да, мы тогда драпали из-под Варшавы.

– Может, не драпали, а отходили?
– уточнил контрразведчик, поглаживая широкий лоб.
– На это были свои причины, и прежде всего - усталость войск.

– Нет, там были другие причины. ,

– А именно?
– контрразведчик играл голосом, удивляя обилием неожиданных интонаций.

– Недооценка противника - раз, - сказал Рокоссовский, -грубые просчеты в управлении войсками - два. И третье - отсутствие взаимодействия с Юго-Западным фронтом, который вместо того, чтобы помочь Западному фронту, топтался на месте под Львовом.

– Между прочим, членом реввоенсовета Юго-Западного фронта был Иосиф Виссарионович Сталин, - важно произнес контрразведчик,- и ошибок там быть не могло.

– А командовал фронтом, - улыбнулся Рокоссовский, — Александр Ильич Егоров.

– Товарищи, мы уклонились от темы, - сказал Тимошенко.
– Командир дивизии, продолжайте.

– Если противник все-таки сможет потеснить наши части на юго-западном направлении Минска, то я предлагаю преградить ему путь не Самарской дивизией, как это предусмотрено планом, а другому соединению корпуса.

– А ваша дивизия чем будет занята?

– Своей дивизией я наношу удар в направлении Радошкови-чи, Граничи и Красное. В Красном перерезаю противнику коммуникации, железную и шоссейную дороги. Одним полком организую там оборону, а остальными частями наношу удар на Лиду и вновь перерезаю железную дорогу и угрожаю противнику с тыла. А дальше все будет зависеть от обстановки и взаимодействия с другими соединениями округа и корпуса.

– Я просил бы обратить пристальное внимание на эти смелые и оригинальные мысли, - сказал командир корпуса.

– Разрешите высказать еще одно соображение, - уверенно продолжал Рокоссовский, заметив неподдельное внимание слушателей.
– Вооруженные силы капиталистических стран интенсивно внедряют технику, и, перерезав коммуникации, мы полностью перекрываем кислород противнику и лишаем его возможности активно использовать новейшую технику на поле боя.

– Очень дельное предложение, - сказал Тимошенко, улыбнувшись.
– Мы внесем изменения в планы и подумаем насчет усиления дивизии танками и артиллерией.

На этом занятия закончились.

Глава шестая 1

Многие интересные замыслы и планы в Самарской дивизии Рокоссовский, к сожалению, осуществить не успел, но ожиданий тех, кто его сюда назначил, не обманул: дивизия была наиболее боеспособным соединением в Белорусском военном округе.

10 февраля 1932 года Рокоссовского вызвали в отдел кадров округа. Высокий кадровый начальник сказал:

– Константин Константинович, вы знаете, что в 1931 году японские империалисты вторглись в Маньчжурию и начали ее оккупацию.

– Разумеется, знаю.

– Так вот, - продолжал кадровик, - японцы открыто заявили о планах захвата Советского Дальнего Востока, а Северный Китай они выбрали в качестве плацдарма для нападения иа нашу страну. Мы вынуждены срочно укреплять свои границы. В Приморье и Забайкалье направляются новые части и соединения. Из вашей отдельной Кубанской бригады принято решение создать 15-ю кавалерийскую дивизию в составе четырех полков, одного коннО-артиллерийского полка и одного механизированного.

– Да, это мощное соединение, - улыбнулся Рокоссовский, догадываясь о том, куда клонит кадровик.

– Эта работа поручается вам.
– Начальник испытующе глянул на комдива и добавил: - Как вы на это смотрите?

– Как всегда, положительно.

– Я так й знал, сегодня же доложу об этом в Москву.

И снова сборы, прощания с друзьями и сослуживцами, к которым привыкли и которые, как часто бывает у военных, стали почти родными. Юлию Петровну тянуло на родину, в Забайкалье, но и здесь она уже привыкла, полюбила людей, природу. Поэтому, как водится, не обошлось без слез и взрыва эмоций. Впоследствии она напишет своей подруге, местной учительнице, в Ратомку: