Рокоссовский
Шрифт:
В другом мемуарном очерке В. И. Казаков вспоминал:
«В первые месяцы войны очень часто употреблялось слово „окружение“. Это было отвратительное, паническое по своей сущности слово, а не военный термин. В этой связи мне хочется с чувством особого удовлетворения отметить, что когда под Вязьмой наш штаб оказался в тяжелом положении и когда почти со всех сторон нас окружал враг, я ни разу не слышал, чтобы офицер или боец произнес слово „окружение“. В колоннах царили полное спокойствие и возможный в тех условиях порядок. Я глубоко убежден, что в этом большая заслуга К. К. Рокоссовского, который в самых сложных ситуациях не терял присутствия духа, неизменно оставался невозмутимым и удивительно хладнокровным.
Константин Константинович обладал и другими драгоценными качествами, которые имели огромное влияние на окружающих и в постоянстве которых мы неоднократно убеждались в годы войны и после ее окончания. Будучи безусловно строгим начальником, он никогда не был груб с подчиненными, не прибегал к брани, как это с некоторыми бывало на фронте. Особенно поражала в нем способность воздействовать на провинившихся,
Благополучно покинув Вязьму, Рокоссовский и его штаб переместились на КП в 10 километрах северо-восточнее города. В деревне Туманово к ним присоединился кавалерийский эскадрон НКВД. От войск прежней 16-й армии штаб был уже отрезан немцами. Рокоссовский решил пробираться на северо-восток, где, как он полагал, немецких войск еще не было. К штабу 16-й армии присоединились командующий артиллерией Западного фронта И. П. Камера, начальник оперативного управления штаба фронта генерал-майор Г. К. Маландин и начальник политотдела фронта дивизионный комиссар Д. А. Лестев. Поход начали в ночь на 8 октября. В группе имелись легковые машины, грузовики и несколько танков БТ-7. Боевое охранение и разведку нес эскадрон НКВД. По пути штаб Рокоссовского встретил и подчинил себе 18-ю стрелковую дивизию народного ополчения. Под Гжатском группа нарвалась на немцев, потеряв один из своих танков. Мост через Гжать оказался взорван. Группа повернула на север и в ночь на 9 октября переправилась через Гжать вброд.
11 октября эпопея с выходом из вяземского окружения окончилась. Рокоссовский вспоминал:
«В лесах севернее Уваровки — в сорока километрах от Можайска — удалось наконец-то связаться со штабом фронта. Получили распоряжение прибыть в район Можайска.
В этот же день прилетели У-2 за мной и Лобачевым. Я дал указания Малинину о переходе на новое место, и мы направились к самолетам. Малинин на минуту задержал меня:
— Возьмите с собой приказ о передаче участка и войск Ершакову.
На вопрос, зачем это нужно, он ответил:
— Может пригодиться, мало ли что…
В небольшом одноэтажном домике нашли штаб фронта. Нас ожидали товарищи Ворошилов, Молотов, Конев и Булганин. Климент Ефремович сразу задал вопрос:
— Как это вы со штабом, но без войск шестнадцатой армии оказались под Вязьмой?
— Командующий фронтом сообщил, что части, которые я должен принять, находятся здесь.
— Странно…
Я показал маршалу злополучный приказ за подписью командования.
У Ворошилова произошел бурный разговор с Коневым и Булганиным. Затем по его вызову в комнату вошел генерал Г. К. Жуков.
— Это новый командующий Западным фронтом, — сказал, обратившись к нам, Ворошилов, — он и поставит вам новую задачу.
Выслушав наш короткий доклад, К. Е. Ворошилов выразил всем нам благодарность от имени правительства и Главного командования и пожелал успехов в отражении врага.
Вскоре меня вызвали к Г. К. Жукову. Он был спокоен и суров. Во всем его облике угадывалась сильная воля. Он принял на себя бремя огромной ответственности. Ведь к тому времени, когда мы вышли под Можайск, в руках командующего Западным фронтом было очень мало войск. И с этими силами надо было задержать наступление противника на Москву.
Вначале Г. К. Жуков приказал нам принять Можайский боевой участок (11 октября). Не успели мы сделать это, как получили новое распоряжение — выйти со штабом и 18-й стрелковой дивизией ополченцев в район Волоколамска, подчинить там себе все, что сумеем, и организовать оборону в полосе от Московского моря на севере до Рузы на юге».
14 октября Рокоссовский прибыл в Волоколамск, а 16 октября противник начал наступление против левого фланга 16-й армии. К тому времени в район севернее Волоколамска выдвинулся 3-й кавалерийский корпус Л. М. Доватора. Корпус состоял из двух кавалерийских дивизий — 50-й генерала И. А. Плиева и 53-й комбрига К. С. Мельника. Рокоссовский подчинил корпус себе. Из Солнечногорска под Волоколамск в состав 16-й армии был переброшен сводный курсантский полк, созданный на базе военного училища имени Верховного Совета РСФСР, под командованием полковника С. И. Младенцева. На левом фланге армии появилась 316-я стрелковая дивизия генерал-майора И. В. Панфилова, прибывшая из Казахстана.
Чувствуется, что работать над мемуарами Рокоссовскому помогали редакторы — иначе трудно объяснить некоторые нестыковки. Описывая обстановку перед началом немецкого наступления на Волоколамск, Константин Константинович утверждает: «В каждом бою противник использовал главным образом свое подавляющее преимущество в танках. Этого нам опять следовало ожидать. Для противодействия танкам наметили бросить всю нашу артиллерию. Но ее у нас явно недоставало. Поэтому заранее предусматривался широкий маневр как траекториями, так и колесами. Спланировали перегруппировку артиллерии на угрожаемые участки, определили и изучили маршруты движения».
Но буквально через две страницы читаем: «Армия получила на усиление два истребительно-противотанковых артиллерийских полка, два пушечных полка, два дивизиона московского артучилища, два полка и три дивизиона „катюш“. По тому времени артиллерии у нас было много. Но учтите стокилометровый фронт обороны!..» Читатель так и остается в неведении, хватало ли в тот момент артиллерии 16-й армии или ощущалась ее острая нехватка. Кстати сказать, Рокоссовский, как и другие советские мемуаристы, обычно не раскрывает точного состава подчиненных ему армий и фронтов, что нередко делает затруднительным сравнение с противостоявшими ему немецкими соединениями.
Пока же подведем печальный итог Вяземского сражения и попробуем понять причины одного из тяжелейших поражений Красной армии, поставившей под угрозу Москву.
Бывший начальник штаба Западного фронта В. Д. Соколовский по поводу Вяземского сражения в мемуарах откровенно лукавил:«14 октября немецко-фашистское командование объявило об окружении основных сил Красной Армии на центральном — московском направлении. При этом сообщалось о захвате 350 тысяч советских военнопленных и большого количества вооружения. Называлось и число окруженных дивизий — 45. Эти данные были использованы немецкими буржуазными историками, к которым присоединились историки США, Англии и Франции.
На самом же деле в районе Вязьмы и Брянска были окружены наши 19, 20, 24 и 32-я армии, в общей сложности менее 20 дивизий, причем многие из них, понеся большие потери в предыдущих боях, насчитывали по 2–3 тысячи человек. Большинство войск Брянского, Западного и Резервного фронтов к 20 октября организованно отошли, создав новый фронт обороны. Находившиеся в окружении советские войска сковали значительное число фашистских дивизий. Впоследствии часть окруженных войск Западного и Резервного фронтов под командованием генерал-лейтенанта И. В. Болдина вышла из окружения. Многие подразделения присоединились к партизанским отрядам или образовали новые партизанские отряды (что, кстати сказать, не отрицают и буржуазные историки)».
На самом деле и количество окруженных дивизий и их потери были в несколько раз больше, чем утверждал после войны маршал Соколовский, на котором также лежала часть ответственности за постигшую фронт катастрофу. Разгром войск Западного, Резервного и Брянского фронтов в октябре 1941 года создал предпосылки для наступления германской группы армий «Центр» непосредственно на советскую столицу. Однако неблагоприятные погодные условия осенней распутицы не позволили немцам сразу же развить успех и выйти непосредственно к Москве, в тот момент еще очень слабо защищенной. В дальнейшем мужество защитников города, подход резервов из глубины страны, а также возникшие трудности в снабжении германских войск в осеннее-зимний период сорвали план «Тайфун» и не позволили германским войскам овладеть столицей.
В данном случае распутица больше мешала наступавшим моторизованным немецким войскам, чем отступавшим советским частям, у которых было значительно меньше автотранспорта. Бывший командующий 3-й танковой группой Герман Гот не без оснований утверждал: «Не русская зима, а осенние дожди положили конец немецкому наступлению. Дождь лил днем и ночью, дождь шел непрерывно, вперемежку со снегом. Дороги размокли, и движение приостановилось. Недостаток боеприпасов, горюче-смазочных материалов и продовольствия определял тактическую и оперативную обстановку последующих трех недель».
Однако немецкий генерал забыл об еще одном действительно решающем факторе — это сотни тысяч советских солдат, быстро переброшенных к Москве из Сибири и Дальнего Востока и не дрогнувших под натиском германских танков. Забыл о талантливых советских генералах, которые сумели заставить войска стойко обороняться. Одни грязь и мороз никак не смогли бы остановить немцев, о чем забывают многие западные историки, до сих пор мусолящие версию о «генерале Морозе».
Как известно, в результате контрнаступления группа армий «Центр» была отброшена от Москвы на 150–200 километров. Однако причины, по которым немцы оказались у ворот столицы, в советское время сводились в основном к численному превосходству вермахта, особенно в танках и авиации. Только в последние 15 лет стал возможен более объективный взгляд на эту проблему.
Директива о переходе к обороне на Западном направлении была отдана Ставкой ВГК только 27 сентября 1941 года, а уже через три дня 2-я танковая группа начала наступление против Брянского фронта, который до того безуспешно пытался ее разбить. За три дня подготовить оборону не было никакой возможности. Не лучше было положение Западного и Резервного фронтов, которые до этого также вели наступление в течение полутора-двух месяцев и не успели подготовить долговременной обороны.
Еще 21 сентября 1941 года фон Бок записал в дневнике: «С востока на 2-ю танковую группу Гудериана продолжают наседать русские. 29-й моторизованной дивизии (Фремерей) на участке у Новгород-Северского противостоят части восьми-девяти русских дивизий». Бои на этом участке фронта продолжались и на следующий день. Правда, на других участках группы армий еще 20 сентября уверенно отмечали, что противник явно переходит к обороне. Но и двух недель оказалось недостаточно, чтобы как следует подготовиться к отражению вражеского наступления. Тем более что какие-то атаки местного значения все-таки продолжались. В частности, Гальдер 23 сентября на фронте группы армий «Центр» отмечал «незначительные атаки противника». По мнению же М. Ходаренка и Б. Невзорова, «соединения 16, 19, 22, 24, 29 и 43-й армий наступали даже в последней декаде сентября, группа генерала Ермакова — всю вторую половину его, а 13-я армия, по существу, весь месяц. Это отвлекало войска от организации глубоко эшелонированной обороны, не позволяло создать оборонительные группировки и в конечном итоге — приводило к большим потерям личного состава. Так, группа Ермакова только лишь 27 сентября потеряла 4913 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести». Бывший заместитель начальника штаба Брянского фронта генерал Л. М. Сандалов в мемуарах признавал: «То, что группа Ермакова вела во второй половине сентября главным образом наступательные бои и мало внимания оказывала вопросам обороны, ослабило левофланговые войска фронта, а противнику принесло огромные выгоды». Бывший же командующий Брянским фронтом маршал А. И. Еременко, напротив, в мемуарах утверждал: «Подводя краткий итог боевой деятельности войск Брянского фронта за период с 14 августа по 30 сентября 1941 г., следует сказать, что в результате контрударов и контратак войск фронта, особенно контрудара в районе Трубчевска, гитлеровцам были нанесены значительные потери, ослабившие мощь их ударных группировок». Но он же отмечает, что войска группы Ермакова и 13-й армии получили приказ о переходе к обороне только 28 сентября.