Роковое число
Шрифт:
– Соня, - вдруг тихо проговорила Катя. – А ты расскажешь об этом дочери?
– Не знаю, - ответила та после долгой паузы. – Наверное… Нет, все же расскажу. Обязательно расскажу.
Она вдруг встряхнула головой, словно отгоняя от себя искушение, и повторила с ожесточением:
– Обязательно расскажу, - вновь помолчала, жадно затягиваясь дымом. – Нельзя мне скрыть такое, нельзя… Моей маме куда тяжелее было исповедоваться в том, последнем письме. И, с учетом всех обстоятельств, особенностей ее профессии, возможности умолчать о содеянном было куда больше. Но она же не пошла на это. И я ей очень благодарна за честность. Могу ли я, зная, как поступила
– Ох, не знаю, - пробормотала Катя, отводя взгляд. – Решусь ли…
Настал Катин черед жадно тянуть сигарету, выигрывая время.
– Впрочем, раз ты все расскажешь Вере… Тогда уж лучше мне самой во всем признаться…
Она горько усмехнулась, загасила окурок о камень.
– Ладно, давай решать, кого из нас первой…
– Могу я.
Катя помолчала немного, покачала головой.
– Нет, - сказала она тихо. – Увидев, как порют тебя, могу и оробеть. Пусть уж я буду первой. Ты как, не…
– Не, - усмехнулась Соня. – Пусть так и будет.
– А давай-ка, - вдруг озорно сверкнув глазами сказала Катя. – Сами разденемся. Чтобы уж все было так, как придумала та женщина. Давай?
– Давай, - улыбнулась Соня. – Как-никак, а мужчины все-таки любят глазами…
Они улыбнулись, еще помолчали.
– И вот что еще, - тихо сказала Соня. – Я хочу… Ну, в общем, мне хочется запечатлеть наше наказание… Ну, чтобы когда одну из нас будут наказывать, другая фотографировала. Впрочем, если ты не хочешь, я не настаиваю. Сфотографируй меня, а я тебя не буду…
– Да ладно, - тихо проговорила Катя. – Давай уж до конца на равных. И потом. В общем, я давно поняла: твои решения всегда правильны.
Соня еще ниже опустила голову, чтобы скрыть от подруги довольную, торжествующую даже улыбку: если честно, ей хотелось сфотографировать именно наказание Кати. Она не могла объяснить даже себе, почему вдруг обуяло ее такое желание. Но вот обуяло. И столь сильно, что совладать с ним она не смогла. А хотела… А действительно, хотела ли?.. Соня достала из пачки еще одну сигарету и нервно закурила…
…Спустившись к ручью, Олег сел на камень и закурил. Вообще-то в походах Олег курил мало, только в ситуациях сложных, требующих раздумья, нахождения единственно верного решения. Сейчас же он курил от полной растерянности.
– Как ты в поезде хотел сказать им? – пробормотал он. – «Это вам не пикник в подмосковном лесочке». Неплохо бы и тебе самому понять: этот поход не пикник в лесочке под Москвой. Ну что же ты наделал, а? Что?! А вдруг это был твой последний, а может и вообще единственный шанс в жизни. Как же все глупо, до слез глупо и нелепо. Простить, обратить все в шутку они тебе не позволят. Будешь настаивать – сделаешь еще хуже. А выпорешь их – как в глаза-то им потом смотреть? Экий ты дурак, сам все испортил…
Олег вдруг почувствовал чей-то взгляд, поднял голову и увидел Оксану. Вот она, сидит на большом камне и грустно смотрит на горы. Он лихорадочно замотал головой, но видение не исчезло. Более того, Оксана встала, строго и укоризненно посмотрела на Олега и проговорила негромко:
– Помнишь, как ты обидел, оскорбил меня? Смотри, не оскорби и их…
Сказала – и исчезла. Олег ошарашено смотрел на камень.
– Не оскорби…, - пробормотал он зло. – Слова-то уже сказаны, роковые слова…
Он жадно затянулся раз, другой и
вдруг вскочил. Пришедшая в голову мысль ошеломила, поразила его.– Но ведь она знает, что слова уже сказаны. Не может не знать. Да и саму Оксану обидело не намерение наказать, а… Что же обидело ее? Да, ее обиду я почувствовал позже. Когда? Да когда нас мирили, успокоив. А раз так… Получается, обидело ее не намерение наказать, а прощение…
– О, ч-черт.
Сигарета обожгла пальцы. Олег отбросил окурок и закурил еще одну.
– Эх, дурак я дурак, - проговорил он горестно.
– Девять лет назад все испортил, ляпнув: выпорю. И сегодня такую же плюху отмочил. Только сегодня нет ни Лидки, ни Тараса, втроем мы сегодня… Погоди, а может и лучше, что мы втроем, что никто не встрянет. Слушай, а как бы ты сам бы чувствовал себя на месте Оксаны? Да, как? Пожалуй… Пожалуй, оскорбился бы… Слава богу, хоть не успел заикнуться о раздевании. И не заикнусь.
Олег загасил сигарету, вздохнул, поняв вдруг, что ему все же очень хочется увидеть обеих женщин нагими. Осерчав на себя на это желание, потянулся было к пачке. Но раздумал, встал. Подойдя к зарослям ольхи, быстро срезал несколько прутьев, очистил их от листьев и, понурив голову, зашагал вверх по склону. И хотя он убедил-таки себя, что отступать уже нельзя, надо довести начатое до конца, на душе было муторно…
…Обе женщины спокойно сидели у костра. Заслышав шаги, они повернулись к нему и радостно улыбнулись. Олег совсем смутился и, осердясь на себя, сказал нарочито весело:
– Ну, и кого наказывать первой?
– Меня, - тихо сказала Катя, краснея. – Меня, Олег.
Олег вытащил из палатки спальник, сложил его так, чтобы было мягче, выбрав место, где толстым слоем рос мох.
– Что ж, Катюша, ложись.
Специально сказал так, давая понять: ложись как есть, не раздеваясь. Но женщина встала и спокойно сняла ночнушку. У Олега аж в глазах потемнело, так красиво было ее нагое тело. Такие женские тела он раньше только на картинах видел. А Катюша покрасовалась немного, улеглась на спальник попой вверх. Не желая мучить женщину ожиданием экзекуции, Олег почти тут же стеганул ее.
– Раз, - раздался за его спиной Сонин голос.
От смущения и ошеломления Катиной красотой Олег даже не сразу заметил, что Соня не только считала удары, но и фотографировала всю эту процедуру. Заметив настороженный взгляд Олега, Соня рассмеялась:
– Не бойся, шантажировать не будем. Самим любопытно посмотреть, как выглядели, - и строго добавила. – А этот удар у тебя не получился, засчитывать его не буду.
Олег сдержал вздох, поняв, что женщины заставят-таки его выпороть их всерьез. Нанеся уже десятка полтора ударов Олег вдруг поймал себя на том, что испытывает удовольствие от истязания Кати. Понял это и устыдился…
– Что ж, Сонечка, теперь твоя очередь, - сказал Олег, отбрасывая прут.
– Повинуюсь, - с улыбкой ответила женщина и принялась стаскивать с себя ночнушку.
И вновь Олег смущен и ошеломлен ударом красоты. Соня вытягивается на спальнике, а Катя считает удары и фотографирует, следя, чтобы и ее подругу жалели не больше, чем ее саму.
Олег не сомневался, что ужин пройдет в столь же тягостном молчании, что и чаепитие после переправы. К его удивлению обе женщины вели себя столь непринужденно и весело, словно не их всего лишь час назад пороли. Олег и сам не заметил, как повеселел, разговорился. Хорошо ему было сейчас рядом с ними, так хорошо, что вновь представил их нагими и подумал крамольно: вот бы иметь счастье каждый вечер видеть их обнаженными… Подумал так и устыдился.