Роковой срок

Старцы же, шагая по их широким спинам, стремились возвыситься, дабы подать Урагану свой бич.

– Высеки нас, как рабов!

– Усомнились!..

– Возьми бич, выпори меня!

– Не оставляй, государь!..

– Ты причастен!

– Воистину!..

– Мы погибнем!

– Лучше покрой всех черным покровом!

Ураган взирал молча, и его лошадь пугливо прядала ушами после каждой волны криков, после чего трясла головой, словно сбивая гнус. Если бы сейчас был бич, возможно, государь и ударил бы, но не от гнева на толпу – от омерзения, за что и секут черную степную змею, вовсе не ядовитую и не приносящую вреда. И чем дольше он молчал, тем неистовей бушевали люди, еще называющие себя сарами.

Если наказывали рабов за преступления, то они, желая спасти жизнь во что бы то ни стало, вкушали свое дерьмо, чем и показывали низость и верность служения господину. Но когда именитые мужи стали испражняться и тут же пихать в рот свои испражнения, Ураган ужаснулся, глазам своим не поверил! И с уст его уже были готовы сорваться слова, коими причастные взывали к богам:

– Боже! Вы суть огонь земной и небесный!..

И сорвались бы, не вспомни он бессмысленности сего воззвания: не карали боги беззаконных!

Подручный Свир, глядя на своих сородичей, устрашился и устыдился настолько, что залез под брюхо своего коня и теперь таращился между его передних ног. А Ровен, жаждущий наследства и возмутивший государев кочевой путь, плакал, катался по земле и бил ее кулаками, исступленно восклицая:

– Ведал бы!.. Коли ведал бы!!.

– Хара, благодарю тебя, – вместо проклятий произнес Ураган. – Был бы у меня еще один бич – бросил бы в другой раз.

Слова прозвучали тихо, почти как шепот, однако в тот же миг громогласный ор и стенания оборвались, словно по мановению божьей десницы. Должно быть, речь отнялась, ибо рты все еще были разинуты, или устрашились чего-то и онемели на минуту!

В этой мертвящей тишине Ураган спешился, поднял с земли приемного сына, утер рукавом его мокрое лицо.

– Ну, полно слезы лить, – сказал он. – Добро, что ты прискакал и возмутил путь. Добро, что я позрел на свой народ...

– Не по своей... воле, – все еще давился от рыданий Ровен. – Не ведал... Меня Кочень послал...

– Мало что сотворяется по нашей воле...

– Нет, сотворяется! – Его глаза вдруг высохли и взор запламенел. – По своей воле, Ураган!.. Я прежде вздумал убить тебя! И не убил по своей воле!

– Неужто поднялась бы рука?

– Вот! – Он вынул засапожник из-под одежд. – Нож приготовил... Отравлен нож! Мыслил убить, когда ты передашь наследство. Дабы никто более не знал истинных имен богов.

– Благодарю тебя, Ровен.

В этот миг позрел Ураган, как, раскинув свои крыла с огненной проседью, парит над головою птица Сирин и ее печальная песнь омывает его искристым дождем. В такие минуты все причастные – от Владычного государя до непорочных дев обычно вздымали вверх руки и ждали, не упадет ли ее тяжелое маховое перо, с коим можно беспрепятственно ходить из мира живых в мир мертвых и обратно. Однако вещие птицы редко бросали такие перья, а чаще роняли над смертным одром легкие перышки, открывающие путь лишь в одну сторону.

На сей раз ничего не уронила птица Сирин, покружила да и потянула в полуденную сторону. И видно, не один Ураган на сей раз позрел вещую птицу, ибо, пока смотрел в небо, не заметил, как схлынула и раскатилась волна беззаконных саров, рассыпавшись по всему стану. И тот же час засуетились рабы, заскрипели колеса, защелкали кнуты, и многотысячный топот копыт привычно всколыхнул зябнущую осеннюю степь.

Распался и государев табор, обратившись в вереницу телег и повозок, и скоро на холме осталась лишь его одинокая кибитка.

Проводив взглядом удаляющееся кочевье, Ураган подождал, когда уляжется пыль и откроется солнце, после чего откинул полог кибитки и в тот же час вспомнил свой вещий сон.

Перед ним, не призрачным лихом, а в яви, раскинув свои пестрые, пышные, но ветхие одеяния по войлочному ложу, царственно и вольно восседала ягиня.

– Что, Ураган? – скрипучим и насмешливым голосом спросила она. – В руку сон? А ведь не верил Обаве, но ждал меня! Признайся, государь?

– Я более не государь, – промолвил он.

– Ну, коли так, то тебе будет не зазорно угостить меня! Принять радушно и с почтением, чтоб я добрее стала.

– Ты зачем явилась мне наяву? – настороженно спросил Ураган.

– Ужель не догадался? – Ягиня рассмеялась. – Путь тебе указать! Дочь отпустил к сколотам, бич свой бросил, один остался на кочевом пути... Что далее станешь делать?

– Повиноваться року.

– Вот и повинуйся! Коль гость к тебе явился, так угощай!

Ураган расстелил персидский ковер на ложе, усадил ягиню, сам наполнил кубок хмельной сурой и поднес.

– Вкуси, ведунья!

– Что это за питье?

– Радость сарских степей.

Старуха одним духом выпила суру и уста отерла.

– Добро! Ох, запалилась, покуда шла к тебе... Суров напиток. Я привыкла в своих лесах сладкие меды вкушать. А ну, налей еще!

Иного и привычного мужа кубок из седла валил; у этой же лишь очи заблестели, морщины растянулись на лице и нос чуть распрямился.

Бывали времена, когда ягинь в сарской земле было полно. Они приходили из далеких стран, по слухам, будто бы от родственных аланов, однако толком никто не знал, откуда и из какого народа. Выглядели они настолько ветхо, что признать, какого они роду-племени, было нельзя. Время стирало различия, и люди многих стран в старчестве становились одного и того же образа. Сами они ничего о себе не рассказывали и были настолько хитры и изворотливы, что правды никогда не добьешься. А поскольку владели сарской речью, то приходили и расселялись по государству, где хотели, и никто им не препятствовал. Даже напротив, если во владениях сара появлялась своя ведунья, считалось, что она принесет благо, достаток и оберег от болезней. Эти старицы врачевали хворых всяческими зельями и травами, собирая их по всей степи, и еще учили юных дев женским наукам – чарованию и мудрости.

Ураган подал ягине суру и затеял разговор.

– Сколько тебе лет, достославная? – спросил он мягко, дабы расположить к себе.

– Ты лучше спроси, что хотел услышать, – грубо отозвалась ведунья и отпила из кубка. – Ох, добрая сура, да только хмелю мало... Ведь мыслишь узнать, кто я, зачем пришла?

– Кто ты, известно, мудрая ягиня...

– Что еще знаешь?

– Да более ничего...

– Память коротка!

– И верно. А зачем пришла?

Ведунья прихлебнула и крякнула по-молодецки:

– Ладно, хорошо ты угощаешь, Ураган. Так и быть, скажу. Но прежде ты мне ответь, зачем Скуфь ходила к рапеям?

– Невест у них высватать.

– Безмудрый ты был государь... – обреченно вздохнула ягиня. – Да прежде бы пришли и спросили, есть ли девы у них? Нет, не удосужились, гордыня не позволяет к ягине обратиться. Я бы сразу сказала: пойдете за Рапейские горы, ничего не найдете, а что было, потеряете.

– Моя вина, – признался Ураган. – Это я их послал к рапеям.

– Добро, что признаешь вину. Ты их не к сколотам послал – на верную гибель. А потом еще и прогнал! Но что Тарга завещал? «Кто шел на смерть и избежал ее, тот под моей властью и суть мой избранник!»