Роковой срок

Где примерно искать царицу, Важдай высмотрел еще с дуба: самое большое гнездо висело меж разлапистых сучьев великого древа посередине крепости, и с ним еще несколько малых вокруг, верно, стража или приближенные девы. Войдя в острог, было след в единый миг окружить его, стрясти оттуда Чаяну, как созревший плод, и немедля уходить. За острогом же привязать соструненную царицу к седлу, взять коня в повод и скакать с ней кочевым путем, дабы догнать государя. Остальным же витязям сесть по двое на одного коня, доехать до стана и там затвориться, ибо от погони не уйти, но осаду за дубовыми стенами выдержать можно хоть до омуженского праздника Купалы.

Девы подумают, и их царица там, и посему не отступят. А наполнившись воинственным духом, может быть, не такими пугливыми станут, глядишь, и разговаривать начнут.

Послушала воеводу Скуфь и спрашивает:

– Как же нам в темноте отличить Чаяну от иных? Ведь если потрясем, с древа и другие омуженки посыплются.

– А вы их щупайте, – велел ярый муж. – У ихней царицы две перси, у прочих же по единой.

Вскормленные целомудренными, витязи смутились.

– Добро ли щупать-то? Ведь невесту государю добываем, не себе...

– Тогда хватайте всех подряд, кто с древа упадет, – решил Важдай. – Я сам испытаю, которая Чаяна. Остальных умчите на стан и держите при себе.

– Любо, ярый муж!

И только сговорившись, вышли из казарм, глядь, а у поганого святилища с разбитым удом стоит скорбящая Мерцана. Захваченные врасплох витязи сошлись вокруг и тоже заскорбели, ибо теперь внезапного набега было не совершить. Омуженки, поди, уже бросили и этот острог да сели на коней...

– И в третий раз не поступились своими обычаями и нравами? – спросила дева.

– И впредь не поступимся, – ответил ярый муж. – Ибо не желаем, чтоб наши потомки поклонялись уду. А ты хитростью заставила нас клясться.

– Добро! – Мерцана позрела на витязей. – Я трижды испытала вас. И если бы вы нам хоть единожды уступили, не видать было бы вам счастья.

Переглянулась Скуфь: что сие означает? Хорошо ли, плохо ли?

А дева продолжает:

– С уступчивыми мужами добро лишь на празднике Купалы. Дева повелит – возьми меня еще! Он и возьмет столько раз, сколько надобно. А если сей праздник будет длиться изо дня в день, из года в год, покорные мужи нам скоро надоедят. Ведь, кроме совокупления, будет много иных дел: чад малых пестовать, дом содержать, готовить пищу.

– Ты нам скажи прямо! – загудели витязи. – По нраву мы вам или нет? Притомились мы от ваших хитростей да испытаний!

– А вот этого не скажу, – ласково промолвила Мерцана. – Дабы вы и впредь свой дух нам являли и не знали покоя.

– Что же ныне делать? – и вовсе обескуражилась Скуфь. – По нашему обычаю, след ждать огласа, да ведь мы еще не позрели друг на друга?

– На сей раз вам придется уступить своим нравам.

– Тогда сразу скажи, в чем уступить? А то опять схитришь!

– Поскольку нас вдвое больше, то каждому из вас придется взять по две жены.

– По две? Это нам любо!

– Когда же из-за Черемного моря придут первые наши сестры, – продолжила дева, – то возьмете еще по две.

– Добро, – не сразу согласилась Скуфь. – Хотя это против наших обычаев, но мы уступим.

– А вторые сестры придут, уступите?

Тут витязи посовещались между собой и спрашивают:

– И третьи, и четвертые тоже придут?

– Не оставлять же их на чужбине под набегами ромеев! А мы нашли землю и неуступчивых женихов.

– Знать, будет нам по десять жен?

– Велико число?

– Как бы сказать, – замялась Скуфь. – Не так и велико. У нас в ветхие времена было и поболее...

– Чего же вы обескуражились? Или боитесь, немощь одолеет?

– И мощи есть довольно...

– Тогда что же повергло вас в уныние?

– Да согласитесь ли вы делить одного мужа между десятью женами? Вы ведь строптивы, вольны и воинственны. Чуть что, сразу за бичи... Не станет ли затеваться свара между вами? Тогда заместо счастья будет нам морока с вами.

– Морока будет, – пообещала Мерцана. – Но ведь с одной женой еще больше мороки?

– И то верно, – согласились витязи. – Так что же, пусть мати идут на наш стан!

Дева погрозила плетью.

– Рано всполошились!

– Как же так? Ужели снова обманула?

– Ваше вено свершится, коли Ураган сладит с нашей царицей. А нет, так и по одной жене не достанется!

– Ураган?! – ахнули витязи. – Да где же наш государь?

– В гнезде Чаяны, – засмеялась дева, – которое вы вздумали стряхнуть с древа. Что б стали делать, когда вместо царицы оттуда сверзся ваш Владыка?

* * *

А Ураган утерся рукавом, вкусив злого горючего зелья, да очам своим не веря, поднял взгляд...

Нет! Дурной образ омуженки, будто сор, сидел в глазу, выдавливая слезы. И вид сей не усмирялся ни огнем, ни хмелем суры, ни заклятьем.

– Смотри, Чаяна! – воскликнула ягиня. – Он взора отвести не может, как ты ему по нраву пришлась. Ну, полно таращиться на деву, Ураган! Пора и к делу приступить. Поднеси-ка ей сперва свои дары, что заготовил. Должно быть все по чину и обычаю!

Огненная сура прокатилась по жилам, опалив все тело не радостью, а тоской-печалью.

– Ты обманула меня, старуха, – тяжко промолвил Ураган. – Обещала показать Чаяну, а кого мне явила?

– Что-то не могу уразуметь? – застрожилась ягиня. – Ты потешаешься надо мной или передумал брать за себя нашу царицу? Довольно забавляться, государь!

– Где та Чаяна, которую я зрел летом, на реке Деннице?

– Да вот же я! – Омуженка откинула слипшиеся рыжие космы, нависающие на лицо. – Вглядись же? Тогда я была влажной от купания, а ныне от пота, ибо долго скакала в доспехах, спеша к тебе. Когда омоешь меня из венчального сосуда, сразу позришь иную...

– Это не ты спутала меня...

– Суры ему недостало, – определила старуха. – Ты бы, сестра, поднесла ему сама кубок? Авось прозреет!

– Во хмелю-то он признает меня! Хочу, чтобы сам прозрел и не сказал потом, что зельем опоили.

Ураган встряхнулся, поморгал, чтобы очистить взор от лиха, – не помогло...

– Добро, коль это ты, поведай, как дело было?

– Как было? – Дева от восторга закатила глаза. – До сей поры живу воспоминаниями!.. Мы с сестрами отправились искать мужей на праздник Купалы. Но где их сыщешь в ваших землях? Повсюду рыскали и не нашли достойных. А ночь купальская душная, сердце стонет, и плоть горит от страстного огня. Вот я и вздумала остудиться в реке. По нашему обычаю мы всякий год творим вено, однако омываемся не из сосуда, как вы, а вольной речной или морской водой... Долго я плескалась и уж пригасила страсть, но тут вышла на берег и узрела тебя спящим.