Роковые иллюзии
Шрифт:
Однако в объемистом досье Орлова в КГБ нигде не говорится об его авторстве, хотя он утверждал, что написал его в «начале 1936 года». Возможно, он написал несколько глав какого-либо учебного пособия в тот промежуток времени, когда находился в Москве с конца 1935 года по сентябрь 1936 года. Это пособие позже могло быть запрещено после его бегства из Испании, когда Орлов был назван «предателем». Но фактически ни один ветеран, учившийся в Центральной военной школе до 1938 года, не может припомнить этот учебник. И еще более странно, что не сохранился ни один его экземпляр.
Что действительно является важным в заявлении Орлова, так это его утверждение, что он написал «Пособие» в начале 1936 года, сразу после возвращения в Москву из Лондона, где, как мы теперь знаем, он сыграл роль «повивальной бабки» и первого руководителя кембриджской сети агентов внедрения. Орлов намеренно избегал в 1964 году всякого намека на свое участие в этой операции, когда восстанавливал якобы существующее «Пособие по разведке и партизанской войне» под завуалированным покровительством ЦРУ. Но в контексте его собственной деятельности в отношении Филби, Маклейна и Бёрджесса написанное им приобретает новое значение — особенно отрывки, которые можно понимать как косвенное признание своих заслуг в разработке операции по вербовке недовольных и честолюбивых кембриджских выпускников для работы на Москву. Цель, говорит он нам, не называя намеченных университетов, заключалась в том, чтобы завербовать потенциальных агентов,
233
Orlov. «Handbook», p. 5.
234
Ibid., pp. 108–109.
«Лишь в начале 30-х годов, — по словам Орлова, — одному из руководителей разведки НКВД пришла в голову мысль, которая будто по волшебству позволила решить эту трудную проблему». Его подозрительно обтекаемое объяснение того, что этот безымянный офицер «подошел к этой проблеме не только как разведчик, но и как социолог», дает основание предполагать, что он замалчивает известные ему более подробные сведения о том, каким образом был разработан этот план. В то время Орлов был в Москве одним из немногих высокопоставленных офицеров НКВД с необходимым опытом работы и был осведомлен, что в «капиталистических странах выгодные назначения и быстрое продвижение по службе гарантируются молодым людям, которые принадлежат к когорте сыновей политических лидеров, высших правительственных чиновников, влиятельных членов парламента» и для которых «продвижение по службе происходит почти автоматически». Поскольку именно Орлов руководил зарождением кембриджской сети внедрения, основывающейся именно на этом принципе, становится понятным, что он ссылался на личный опыт, когда писал: «Никого не удивляет, если молодой человек из этой среды, только что выпущенный из колледжа, без всякого труда сдает экзамены для поступления на гражданскую службу и неожиданно получает назначение на должность личного секретаря какого-нибудь министра, а всего через несколько лет становится помощником члена правительства». Каким образом, если бы Орлов лично не участвовал в этом, он мог узнать, что Центру «больше нечего было беспокоиться о том, чтобы добиваться повышения по службе для своих подопечных»? [235]
235
Ibid.
«Их продвижение по службе происходило автоматически», — писал с удовлетворением Орлов, отмечая, что «руководство НКВД с нетерпением предвкушало, как через несколько лет некоторые из новых завербованных возглавят посольства своей страны. Хотя в «Пособии» не упоминается никаких фамилий, это высказывание, по-видимому, относилось к дальнейшим карьерам «трех мушкетеров». Он был хорошо знаком с тактикой, применявшейся при создании кембриджской сети. Это видно из его подробного изложения в «Пособии» того, как «резидентуры НКВД сосредоточили всю свою энергию на вербовке молодых людей из влиятельных семейств». Филби, Маклейн и Бёрджесс не названы по фамилиям, однако не вызывает сомнения, что именно их Орлов имел в виду, когда писал, что «НКВД делал ставку в основном на молодых людей, которых утомила однообразная жизнь в удушающей атмосфере своего привилегированного класса». Секрет попадания их на крючок советской разведывательной службы заключался в умении опытного рыболова выбрать подходящий момент для подсечки. Именно в этот момент он должен был направить их юношеский идеализм в русло секретной работы. «Как только молодые люди достигали той стадии, когда в результате размышлений они созревали для вступления в коммунистическую партию, им говорили, что они могут принести движению значительно больше пользы, если останутся вне партии, скрывая свои политические взгляды, и присоединятся к „революционному подполью"», — писал Орлов [236] .
236
Ibid.
Он глубоко изучил психологические факторы, связанные с успешной обработкой и вербовкой Филби и его товарищей. Интеллект и происхождение делали их не такой уж простой добычей. Однако сам Филби признался примерно тридцать лет спустя, что его ментор с исключительным мастерством сыграл на противоречиях политических течений, с которыми сталкивались «левые» выпускники Кембриджа 30-х годов, чтобы убедить его посвятить свою жизнь служению Советскому Союзу. «Я был очень горд, что меня пригласили в таком молодом возрасте сыграть свою крошечную роль в построении этой державы», — писал Филби в отредактированной КГБ. автобиографии. «Как, где и когда я стал частью советской разведки, этот вопрос касается только меня и моих товарищей. Я скажу лишь, что, когда мне было сделано предложение, я не медлил. Над предложением вступить в ряды элитной организации долго не раздумывают» [237] .
237
Philby. «My Silent War», p. 14
Возможно, Филби действительно без промедления ответил согласием на предложение служить в рядах этой элитной организации. Однако, как показывают архивные документы НКВД, оно фактически было сделано без санкции Москвы. Из-за проблемы связи с «нелегальной» резидентурой в Лондоне Центр не был осведомлен о первой попытке вербовки Филби и не давал санкции на операцию, в результате которой он стал советским агентом. Таким образом, был ускорен обычный длительный процесс, в ходе которого местная резидентура представляла подробные
сведения, подтверждающие пригодность потенциального кандидата, а затем ожидала результатов их анализа и одобрения из Центра [238] .238
В письме из Копенгагена в феврале 1935 года Орлов писал: «С июля 1934 года по январь 1935 года мы не получили ни одного письма от вас и никакого ответа на три почтовых отправления с материалами. Доставлено в К. [Копенгаген) «Гертой» [псевдоним курьера]». Дело Орлова № 32476, т. 3, с. 7, АСВРР.
Теперь подробности вербовки Филби можно узнать из архивных документов НКВД. Из них видно, что Рейф и Дейч были вынуждены по своей инициативе сделать первые шаги к вербовке Филби, так как сообщения в Москву, написанные невидимыми чернилами, не удалось прочесть. Длительное ожидание одобрения Центра на эту операцию оказалось бы для нее фатальной, так как Филби приступил к осуществлению своего плана по вступлению в КПВ. Это, в свою очередь, заставило бы вычеркнуть его из числа кандидатов, поскольку Центр избегал вербовать агентов внедрения из людей, ставших полноправными членами партии, личные дела которых были под угрозой полицейского расследования. Тот факт, что Филби намеревался вступить в КПВ до своей первой встречи с Рейфом, является подтверждением того, что он не был завербован в Вене, как это считали ранее. Об этом свидетельствуют не только архивные документы НКВД, но и подробное описание своей вербовки и карьеры, содержащееся в письменных воспоминаниях объемом в 283 страницы, которые Филби дал КГБ в 1980 году. В этом документе, написанном им лично, Филби сообщает, что после возвращения из Вены весной 1934 года он отправился в штаб-квартиру КПВ, чтобы зарегистрировать свое членство, и что все это происходило до того, как с ним познакомился Дейч [239] .
239
Дело № 100605, т. 5, с. 223.
«После окончания университета я собирался поехать в Австрию изучать немецкий язык, историю и культуру Германии», — писал Филби, указывая, что его поездка в Вену первоначально мотивировалась тем, что он решил избрать после окончания учебы дипломатическую карьеру [240] . В своих воспоминаниях он описывает, как пытался увязать свое честолюбивое желание стать британским послом с глубокой преданностью коммунистической идеологии, возникшей у него незадолго до окончания учебы. Он рассказывает, как неуклонно склонялся «влево» — начиная с поддержки лейбористской партии в Вестминстере и усердной предвыборной агитации за лейбористов в Кембридже, где, несмотря на заикание, мешавшее ему выступать с речами, он стал казначеем университетского общества социалистов. Филби объяснял, что попал в объятия марксизма скорее в результате разочарования, чем от чувства горечи, которое вызвало в нем Поражение лейбористской партии на выборах 1931 года. По его признанию, только на последнем семестре в Кембридже он действительно убедился в том, что для Великобритании коммунизм является решением политической дилеммы.
240
Там же, с. 222.
«Уже в 1931–1933 гг. я стал все больше и больше сближаться с коммунистической группой в университете, начал посещать их собрания, — вспоминал Филби. — Тогда же они познакомили меня с книгами Карла Маркса. Все это привело к тому, что в конце своего пребывания в Кембридже, а именно в последнюю неделю, я решил присоединиться к коммунистическому движению» [241] . Его решение не было каким-то прозрением, «ослепительным светом в конце дороги, ведущей в Дамаск», но было результатом длительных и очень личных переживаний [242] .
241
Там же.
242
Там же.
Филби «освятил» свое обращение в новую веру тем, что потратил 14 фунтов стерлингов, полученные им от администрации Тринити-колледжа в качестве вознаграждения за отличную сдачу экзаменов по экономике на степень бакалавра, на «коммунистическую библию» — полное собрание сочинений Карла Маркса.
Приняв решение посвятить жизнь служению революции, он обратился к человеку, которому доверял, с просьбой связать его с людьми, которые могли бы принять его в новую веру и указать, куда ему направить свой пыл новообращенного. Этим человеком был Морис Добб, один из его наставников в экономике, младший научный сотрудник Пембрук-колледжа. Он был кембриджским Иоанном Крестителем Маркса, проповедовавшим упадок капитализма и триумф коммунизма. Добб был терпеливым наставником, умел внушить доверие (что британский соавтор этой книги может подтвердить лично) и вдохновил своим красноречием целые поколения будущих выпускников, когда в мае 1932 года, проводя дебаты Кембриджского союза, заявил, что «это заведение возлагает большие надежды на Москву, чем на Детройт». Будучи одним из видных первых деятелей британского коммунистического движения, Добб никогда не скрывал горячей преданности делу революции. Его искусно обоснованные статьи и книги, пропагандирующие Советский Союз, снискали себе столь широкий круг читателей, что это приводило в ярость короля Георга V, который в 1925 году безуспешно пытался закрыть двери своего университета для этого «большевистского» совратителя лояльно настроенных молодых выпускников [243] . Однако академические свободы восторжествовали, и Добб впоследствии стал профессором и преподавателем Тринити-колледжа, после того как с него было взято обещание не заниматься подрывной деятельностью. У него не было выбора. Он вел себя настолько вызывающе, что, как показывают документы МИ-5, всплывшие на поверхность в архивах США, постоянно находился под наблюдением и его почта нередко перехватывалась. Лишь много времени спустя после смерти Добба Филби раскрыл, что тот и был тем кембриджским преподавателем, который многое вделал не для его вербовки, как это часто считали, а для того, чтобы указать дорогу, в конечном счете приведшую его в Москву [244] .
243
Лорд Стэмфордхем — премьер-министру Артуру Бальфуру, 1 сентября 1925 г. Документы Бальфура цитируются Кеннетом Роузом в «King George V», Weidenfeld, London, 1983, p. 369.
244
Page et al. «Philby», p. 36.
О том, что Добб, возможно, сыграл более важную роль, чем он или Филби когда-либо признавали, говорит тот факт, что Добб тогда не направил своего бывшего ученика в штаб-квартиру Компартии Великобритании в Лондоне, а вместо этого дал Филби рекомендательное письмо к руководителю Международной организации помощи рабочим (МОПР), коммунистического фронта со штаб-квартирой в Париже. Филби описывает в своих воспоминаниях, как Добб в целях конспирации потребовал, чтобы он запомнил адресата, фамилия которого, насколько он помнил, «звучала как итальянская».