Роксана. Девочка у моря

Дора Марковна вытащила из кармана платок, вытерла слёзы, высморкалась и продолжила рассказ.

— Как же я была счастлива твоему рождению, птичка моя! Готова была оставить должность свою и пойти в няньки к тебе, но Глафира Александровна такого не допустила. Отругала ещё за придумку мою. Ой, как же я ревновала тебя к княгине! Всё мне казалось, что она с тобой больше времени проводит, чем мне позволяет. Может, оно так и было, но глупость же это — ребёнка делить.

Когда Лизонька забеременела второй раз, я подумала, что вот и будет каждой бабушке по внуку. Но Триединый рассудил иначе, забрав и дочь, и неродившегося ребёнка.

Это горе сблизило нас Глафирой Александровной ещё больше. Пётр Андреевич, напротив, отстранился, замкнулся. С тобой почти не общался.

А потом арест. И ваша ссылка. Как я просила отпустить меня с вами, но нет. Запретили, людей поставили присматривать за мной, чтобы не сбежала. В один день думала, руки на себя наложу. Проснулась и показалось мне, что умерла ты. Упала в беспамятстве, насилу в чувство привели.

Говорят, что время лечит. Вряд ли… просто болит не так сильно. А тут ещё Натан — главный конюх новых хозяев — соколом виться стал вокруг. Вот и немолода вроде уже, а всё же…

Дора махнула рукой, словно отгоняя невысказанные мысли, и пристально посмотрела на меня. Должно быть, ждала ответа и беспокоилась, приму ли я её.

А я и не знала, что сказать и что сделать. Разыграть индийскую мелодраму и броситься со слезами в объятия? Или равнодушно пожать плечами, типа, я услышала, но меня это не касается?

Вот не готова я сейчас давать ответ.

Сморщила нос, быстро-быстро заморгала, всхлипывая, развернулась, изображая растрёпанные чувства, и убежала, оставив растерявшуюся Дору одну посреди парка.

Надеюсь, она не заблудится и дорогу к вилле найдёт.

Глава 19

Бульк! Очередной голыш плюхнулся в воду. Объектом для обстрела и слива эмоций я выбрала обломок ветки, занесённой течением в бухту. Из десяти бросков в цель попадало от силы четыре.

— Ты неправильно прицеливаешься. Смотри, как надо, — раздалось за спиной.

О том, что ко мне идёт кто-то знакомый, Дружок просигнализировал заранее, потому я не вздрогнула от неожиданного совета.

Камень, запущенный в полёт точной рукой названного деда, поразил цель, и ветка перевернулась в воде. Я кивнула: «Отличный результат».

— Чего куксишься? — Николай Иванович тщательно отряхнул руки от прилипших сухих водорослей. — Повод есть или просто настроение плохое?

— Есть повод для плохого настроения.

— Бывает. Пойдём пить чай. От чудных варений вашей Надии настроение улучшается мгновенно, — протянул мне руку Николай Иванович.

Но я не только упрямо качнула головой, а ещё и руки за спину спрятала:

— Не пойду. Там Дора…

— Она тебя обидела? Ты за что-то её не любишь? Она неприятный человек?

На каждый вопрос ответ один: «Нет, нет, нет».

— Пойдём от воды, здесь ветер свежий. А я уже не столь молод, чтобы не думать о здоровье, — предложил мне граф и подставил локоть. — Если ты не очень устала, то можем пройтись по парку. Хочешь, расскажи, что тебя тревожит, или помолчим. А то можем поиграть с Дружком, кидая ему палку.

— Дружок не очень любит играть. Он мальчик взрослый. Не знаю, сколько ему лет, но когда мы встретились, он уже матёрым псом был. Пять лет живёт с нами. Прасковья, хоть и ворчит, что не скотский лекарь, но регулярно его осматривает и что-то поправляет в организме. Но всё равно… Такая жалость, что собаки живут намного меньше людей.

Тёплая сухая рука графа легла поверх моей ладони, словно желая отвлечь от печальных мыслей.

— Тебя сегодня грустинка посетила?

А я остановилась и, не глядя на спутника, спросила:

— Вот как мне быть? Знаю, что она меня любит. Наверное, роднее меня у неё никого в целом свете нет. А я… — невольный вздох вырвался из груди. — Не помню её совсем. После того случая в деревне, когда память потеряла, я и Глафиру не сразу признала и полюбила. Какое-то время притворялась, боялась испугать, и не знаю, сколько недель прошло, прежде чем я с бабушкой душой сроднилась. И вот опять… это она меня с рождения помнит и знает, а я-то всего лишь второй раз в жизни её увидела.

— Ты о Доре Марковне сейчас говоришь? — уточнил граф. Я кивнула, после чего он продолжил. — По-моему, твоя вторая бабушка женщина умная. Поговори с ней, расскажи о том, что чувствуешь. Думаю, что она поймёт тебя и вы сможете с ней подружиться. Для начала. А там уже как Триединый даст. Самое плохое в отношениях — это молчание.

И, подхватив меня под локоток, повел к вилле.

Дора собиралась домой. Аккуратно поставила в кошёлку горшочки с вареньями от Надии, поверх бережно уложила собственные горшочки, опустошённые и отмытые от маринадов, проложенные для сохранности вышитым по краям полотенцем. Счастливо зардевшись, с поклоном приняла связанную княгиней шаль.

— Балуете вы меня, Глафира Александровна.

— Носи на здоровье, голубушка, — ласково отозвалась бабушка. — Приезжай почаще, мы всегда тебе рады. Правда, Роксаночка?

На эти слова мне нечего было ответить, только кивнула: «Правда». И добавила:

— А можно я к вам приеду? — спросила у обрадовавшейся моему вниманию женщины.

— Конечно же, птичка моя! Приезжай когда захочешь. Натану скажу, он камбалу поймает. Видела я, как тебе рыбка понравилась, — зачастила Дора.

Дёрнулась было сказать, что я по делу планирую заехать, но одумалась. Не стоит обижать добрую женщину. Не виновата же она в том, что я плохо с людьми схожусь. Удивительно, что графа быстро приняла, но это из-за Глафиры, для её счастья. Уверена, что и с Дорой подружусь со временем, а пока так.

— Мы вместе приедем, — пообещала княгиня. — Вот отпразднуем именины Николая Ивановича и приедем.

Втроём стояли мы на обочине у ворот усадьбы, Глафира махала платочком вслед возку, запряжённому лошадкой, а я просто смотрела и думала, какие замысловатые кружева порой жизнь выплетает.

Но вот повозка скрылась за поворотом, и Николай Иванович нарушил молчание.

— Мой милый друг, — сказал он, поднеся пальчики княгини к своим губам. — Завтра в пять часов пополудню я открою портал в здание посольства. Вам уже выделены гостевые покои, где вы, если захотите, сможете остаться на ночь или отдохнуть и освежиться во время приёма.

Глафира, как всегда, слегка смутилась от этой незамысловатой ласки, так, что щёчки заалели. Глазки опустила, но кончики губ удержала, чтобы не расплыться в довольной улыбке. «Любви все возрасты покорны…» — мысленно процитировала я Александра Сергеевича, который «наше всё» в моём прежнем мире, и неизвестно, будет ли он в этом.

На дворе одна тысяча восемьсот девятнадцатый год. Так-то великому поэту уже двадцать лет должно быть, и его стихи уже переписывали в альбомы и читали на тематических вечерах. Но, как я заметила, мой новый мир не калька прежнего. Тут развитие истории иным путём идёт. Не было здесь царя-реформатора Петра Первого, соответственно, и воспитанника его, африканца Абрама Петровича Ганнибала, не было. Может и привезли в Великоруссию какого-то темнокожего мальчонку, но стал ли он значимой фигурой в истории, мне неведомо.