Роксана. Девочка у моря

— И что она?

— А я не соглашаюсь, — с этими словами в комнату вошла женщина в тёмном строгом платье простого европейского покроя, но в колоритном местном платке на голове. — Деток мне Всевышний не дал, заботу о чужих брать на себя не хочу. Мачеха, как бы сладко ни кормила, как бы мягко ни стелила, всё равно хорошей не будет. Поэтому я сама как-нибудь со своей жизнью управлюсь, — сказав это, словно точку поставив в неприятном для неё разговоре, женщина поклонилась мне и представилась: — Амина я, маленькая госпожа. Рада буду служить вам.

Меня такая готовность удивила. Мы толком ещё незнакомы, а она чуть ли не клятву верности принесла.

— Не удивляйся, госпожа. Вижу, ты сильная ведунья. Кому, как не ведающей, знахаркам подчиняться? Ты к духам ближе, тебя мать-земля знаниями и силой питает, значит, ты в своём праве казнить или миловать нас, грешных. А то, что лет маловато, так этот недостаток быстро пройдёт, — хозяйка дома ещё раз поклонилась и, приподняв штору, закрывающую дверной проём, пригласила: — Пожалуйте трапезничать, барышни.

Несмотря на мою слабость, Прасковья велела вставать и ходить.

— До стола с моей помощью дойдешь. Съешь и выпьешь, сколько сможешь, а потом назад дойти помогу. Так силы скорее вернутся. Лежать хорошо, но не полезно. Поднимайся!

Под руку с подругой, на слабых ногах доплелась до стула, на который Амина мне подушечку положила. Придвинули к столу так, чтобы не свалилась, даже если захочу, и велели есть:

— Это творог со сметанкой и мёдом. Это лепёшки кукурузные, это ягоды, в меду протёртые. Ешь, госпожа, набирайся сил. И вот отвара из моих травок для начала выпей.

Отвар первой попробовала Прасковья. Понюхала, отпила глоточек и задумалась, перекатывая напиток во рту. Замерла, будто встроенный химический анализатор включился. Глядя на целительницу, вдруг явственно представила, как у неё во рту отвар расщепляется на молекулы и атомы, опознаётся вкус и полезные свойства трав, присутствующих в смеси, их совместимость, польза и вред.

Несколько секунд, и подруга одобрительно кивнула хозяйке дома:

— Отличный сбор, Амина. Как раз то, что нашей девочке нужно.

«Нашей девочке» повторила я мысленно и тут же взбрыкнула: мало мне было Глафиры с Прасковьей, теперь ещё одна нянька появилась — Амина. Но сил на полноценный бунт пока не было, поэтому заткнула себе рот полной ложкой вкуснейшего творога и принялась сосредоточенно жевать.

После отвара, который, по словам подруги, должен восстановить силы, мне безудержно захотелось спать. Подхваченная с обеих сторон под белы рученьки, я в ту же минуту была отправлена в постель, где и уснула, не помню как.

Проснулась я другим человеком. Исчезли слабость и боль в теле, вернулась бодрость, и взгляд на многие вещи изменился. Прежде сбор и обработку миндаля я хотела поручить уважаемому Хайдару, но, отдохнув, поняла, что кандидатуры лучше Амины, мне не найти. Опытная, хваткая, ещё нестарая женщина, самостоятельно управляется с домашним хозяйством, к тому же даром владеет.

В спальне вновь стало сумрачно — я что, весь день проспала? — но из другой комнаты через дверной проём с отодвинутой занавеской падал неяркий свет и доносился негромкий разговор.

— Так и не разобралась, что у них там случилось, — тихо вздохнула Прасковья. — И полицейский тот не понял ничего. Хорошо, что похоронили их по-людски. И всё равно жалко. Похоже, девчонка совсем молоденькая была.

— Молоденькая… Мельник её год назад привёз. Надоело бобылём жить, сосватал сиротку в дальнем селе. Хорошо жили, жена, как птичка, всё песенки пела. Иду, бывало, мимо, а она возится по хозяйству и напевает что-то. Голосок звонкий, чистый, счастливый. Вскоре забеременела. Прибегала ко мне, совета спрашивала, что да как… Но не кручинилась, а радовалась ребёночку. И почему так? Кто теперь скажет…

Я встала, сама прошла, присела к столу. Щурясь на свет и хмурясь от грустной темы, сказала:

— Духи мне рассказали, — Прасковья и Амина внимательно посмотрели на меня. Кем бы мы ни были, в каком мире ни жили, любопытство всегда будет свойственно женщине. — Мельник, узнав о скором отцовстве, похоже, сильно поглупел. Велел жене беречь плод пуще глаза, иначе прибьёт. То ли девчонка по жизни запугана была, то ли беременность на неё так повлияла, но она слишком серьёзно восприняла слова мужа. И береглась, как могла. А тут приспичило мельнику по делам отъехать на несколько дней. Жена одна дома осталась, и что у неё там случилось, духи не знают. Может, упала неудачно, может, тяжёлое что подняла, но начались преждевременные роды.

Слушательницы мои хором ахнули, и каждая совершила охранный жест, принятый в их религиях.

— Как ни странно, мельничиха справилась без чьей-либо помощи, но ребёночек родился мёртвым. Похоже, от случившегося женщина умом окончательно повредилась. Немного пришла в себя и бросилась отмывать дом, пряча следы родов. Потом завернула младенчика в свою сорочку, прижала к груди крепко и прыгнула в воду. Каким-то образом течение тела сразу же под колесо затянуло, где они застряли. Через день мельник вернулся, заметался в поисках жены, но никто ничего не видел и не слышал. Присел отдохнуть, чтобы силы набраться и продолжить поиск, только не встал больше. Вот такая грустная история — умерли все.

То ли я так проникновенно рассказать сумела, то ли Прасковья с Аминой нечасто сталкивались с историями в стиле бразильских сериалов, но ревели они под моими недоуменными взглядами в три ручья. А я лишь несколько раз грустно вздохнула — вот она, закалка двадцать первого века!

Дождавшись, когда дамы успокоятся и хозяйка нальёт всем отвара, я, руководствуясь принципом «живым — жить», перешла к более насущным вопросам.

— Амина, всесторонне рассмотрев твою кандидатуру, я пришла к выводу, что лучшего управленца не найду. Исходя из вышеизложенного, я приняла решение, что именно ты возглавишь производство миндальной муки и изделий из неё.

Знахарка внимательно на меня посмотрела, потом медленно перевела взгляд на Прасковью.

— Думала, помимо татарского хорошо говорю по-русски, неплохо понимаю греческий, но из сказанного юной госпожой я мало что разобрала, — осторожно, явно боясь обидеть меня, пожаловалась она целительнице.

А я, обхватив голову руками, застонала: помяни двадцать первый век — он и проявится. И не в прогрессе и бытовых удобствах, а в уродливых канцелярско-бездушных фразах и в отношении к людям как к составляющим механизма. Механизма по добыванию денег.