Роман межгорья

Юсуп-Ахмат Алиев не ожидал, что Амиджан снова появится в Фергане. Совсем не предполагал увидеть такого гостя. Стоя в музее перед тем же окном, перед которым ночью стоял Нур-Батулли, Юсуп, как ребенок, забавлялся солнечными бликами, которые прорывались сквозь серую тень, отбрасываемую высокими тополями, и, будто огненные языки, лизали мерзлую землю.

Да. Приближается весна, приближается пора, открывающая очередной круг забот, волнений. Будто бы он приехал на пристань, от которой начинается долгое, полное острых неожиданностей и новых ощущений путешествие, может быть, наконец-таки с надежным завершением.

Это была бы для него настоящая весна!

Батулли в этот раз появился в музее так внезапно, будто его занесло сюда ночным ветром. Тепло одетый, молодой и мускулистый, как спортсмен, он напоминал богатого иностранного туриста. Только его лицо, как всегда бритое и надушенное, имело необычное выражение.

— Саламат, мулла Юсуп, аманмысыз?

Юсуп растерялся, даже сам того не ожидая, подбежал, чтобы руку гостя согреть в своих теплых руках.

— Такой гость! А я еще этими днями подумал о вас. У меня здесь на этой новой работе столько хлопот, мулла Амиджан…

— Лучше называйте меня товарищем.

— Не беспокойтесь, мулла Амиджан, мы здесь одни, как новорожденные.

— Я буду в Фергане два-три дня, и мы о ваших делах, мулла Юсуп, успеем поговорить. Сейчас я хочу вам рассказать о своем неотложном деле.

Юсуп поклонился и, не снимая своих покорно сложенных рук с груди, молча направился из музейного зала в свою комнату. Его комната была увешана отличными коврами, которые, казалось, поглощали не только слова, но даже человеческую мысль. Это была комната самого бога мудрости, в ней только и могли рождаться, вынашиваться и созревать сложнейшие проблемы, с новой силой волновавшие Юсупа. Он вспоминал последние три года своей жизни. Тоска по исчезнувшей дочери отобрала у него эти годы, а теперь он их наверстывает. Как настоящий суфий, он углублялся в открывшиеся перед ним философские просторы новых воззрений.

День и ночь он был на страже, ждал новостей. Юсуп знал аккуратность и честность Саида, и его начинало удивлять, что вот уже около двух месяцев прошло с тех пор, как он отправил с Марией этот важный документ, а действие его ни в чем не проявилось. Тысячи объяснений придумывал он наедине, но появление Батулли все свело на нет. Как самоуверенный муршид, появился тот со своими «делами», от которых еще больше похолодело в душе Юсупа.

— Я в Фергане не один. Вместе со мной приехала одна моя хорошая знакомая, у нее здесь дело… Я хотел бы…

— О, пожалуйста, прошу. Ваша знакомая — моя госпожа.

— Понимаете, мулла Юсуп, этой женщине надо каких-нибудь два-три месяца пожить в Фергане, и я хотел бы, чтобы она пожила…

— У меня? — спросил Юсуп немного испуганным голосом.

— У вас. Я знал, что вы не откажете.

— Кто она, мусульманка?

— О нет, успокойтесь. Я еще не дошел до того, чтобы нарушать законы предков. Сегодня мы еще не имеем на это права.

Заведующий музеем волновался. То, что это была женщина, немусульманка, а главное, что она почему-то должна жить в его комнате, хотя в Фергане есть много свободных квартир и неплохой дом для приезжих, все это не столько заинтриговало, сколько расстроило. Новые тайны!

— Интересно… Но я с большим удовольствием, — сказал Юсуп и стал осматривать свою комнату, как хозяйка, которая, гордясь достатком, все же собирается попросить извинения у гостей. Мол, глядите, — вот и вся комната: чем богаты, тем и рады, сами же напрашиваетесь.

— Только одно условие: никогда не интересоваться ее фамилией и тем, почему она находится здесь.

Спустя полчаса через черный ход в комнату Юсупа зашел Батулли в сопровождении женщины в дорогом узбекском наряде. Длинная шелковая паранджа, по-бухарски вышитая на плечах золотом, скрывала лицо. Как искра, блеснули под чиммат глаза и скрылись в темноте.

«Узбечка», — решил Юсуп и невольно обратился к ней по-узбекски:

— Искренне рад, пожалуйста. Может быть, немного тесновато, да вы не беспокойтесь. Я перейду в другую комнату.

Батулли удовлетворенно улыбнулся и перевел на русский язык сказанное Юсупом. Она тоже благодарно улыбнулась, и сквозь чиммат блеснул ряд зубов.

— Большое спасибо. Я не требовательна… буду довольна, если вы иногда из канцелярии зайдете развлечь одинокую женщину. Переведите, Амиджан.

— Во-первых, это лишнее. А во-вторых… вы не будете такой уж одинокой.

В зале музея раздался шум. Услышав, что спрашивают заведующего, Юсуп торопливо вышел навстречу.

Перед ним стоял странный молодой человек, заросший черной бородой. Несмотря на холод, он был в расстегнутом ватном чапане с чужого плеча. Черные с желтизной глаза изучали хозяина.

Оба стояли молча. А в комнате у Юсупа женщина заливалась игривым смехом, доносившимся сквозь легкие перегородки. Или, может быть, это только эхо уже отзвучавшего веселого хохота сохранил слух Юсупа. Голосом юноши, как будто впервые заговорившего отцовским баритоном, гость обратился к Юсупу на бенгальском языке:

— Мулла Юсуп-Ахмат Алиев? Мне нужно поговорить с вами без свидетелей.

«Снова секреты, — с горечью подумал Юсуп. — Что это за день такой начался?»

— У меня в комнате люди. Разве в канцелярии? Пожалуйста, — на том же языке ответил Юсуп.

Гость не двинулся с места.

— В музее так мало посетителей. И я убедился, что моего языка здесь не знают.

— Кто вы? — спросил его Юсуп, уже догадываясь.

— Я… Инаят-Кави Ратнакар, — смущенно признался он.

— Фамилия мне ничего еще не говорит. Может быть, все-таки пойдемте ко мне в кабинет.

Инаят-Кави Ратнакар последовал за ним, уже не ожидая повторного приглашения.

Хозяин должен был спешить за ним. Юсуп на ходу заметил, что этот человек был без галош, в сапогах, которые, видимо, несколько дней не снимал с ног.

Окна канцелярии выходили на солнечную сторону. Инаят-Кави Ратнакар зашел в любезно открытую Юсупом дверь, на мгновение замедлил шаг, будто решая что-то, и направился к креслу, стоявшему за столом на солнцепеке. Он сел в кресло, снял с головы старую-пре-старую шапку. Из-под шапки вырвались вьющиеся пышные волосы. По его движению можно было предположить, что он бросит шапку куда-нибудь в угол, но нет: он по-хозяйски положил ее на подлокотник, согретый солнцем. В глазах его мелькнула усталость. Еще и слова не произнесли, как Юсупа попросили в музей.

Экскурсовод не мог найти книгу для регистрации посетителей музея и записи их пожеланий. А когда Юсуп вернулся в канцелярию, чтобы взять эту книгу, гость уже спал, склонив голову на шапку, и солнце забавлялось темными кудрями юноши.

Юсуп, охваченный неясным, но глубоким чувством, запер канцелярию и на цыпочках прошел в свою комнату.

А на улице уже поднимался пар над землею, согретой солнцем.

III

О Британская Индия, своим детям имперская мачеха! Ты стала проклятой землей с тех пор, как Роберт Клайв ступил на тебя своей ногой.