Роман межгорья

— Ты уже знаком с этим стариком?

— Нет, с какой стати, милая? Просто человек улыбается, вот я и поздоровался с ним. Ведь тебе так хорошо, Любушка…

А по улице прошел старый дехканин, который в Намаджане рассказал Любови Прохоровне о Саиде. Не по старческой прихоти улыбался Храпковым старый Исен-джан. И не это принудило его оставить Караташскую обитель, поехать в Намаджан и теперь с добродушной улыбкой на устах прогуливаться по межгорному Чадаку.

Он обернулся и долго стоял около дувала, всматриваясь в широкую спину Храпкова и его стройную жену. Они растаяли в глубине улицы, во внезапно наступившей темноте. На устах старого Исенджана постепенно таяла добродушная улыбка…

XXI

Хирург Храпков и предполагать не мог, что в Чадаке он так прекрасно сумеет совместить свой отпуск с научной работой. Чем старше он становился, тем больше укреплялась в нем уверенность, что благодаря своему образованию, работоспособности и выдающимся дарованиям в области хирургии он сумеет подняться выше своих коллег и заставит более широкие круги общества произносить его имя с уважением. И ни разу не пришло ему в голову, что в этой уверенности есть что-то от болезненного хвастовства и эгоизма.

Жена Храпкова уже привыкла к проявлениям подобного самоуважения и почему-то считала это вполне нормальным для своего мужа. А как же иначе? Она считала, что ее супруг должен быть всегда на высоте.

В Чадак она ехала, терзаемая самыми противоположными чувствами. Она хотела именно в диких горах, без цивилизованных свидетелей встретиться с мужественным приветливым узбеком. А ветхая, епархиальная мораль, привитая ей родителями, заставляла бояться этой встречи. Чем больше Люба убеждалась в том, что ничем уже не сдержать своей любви, как не удержишь бурный поток чадакского водопада, тем больше страх овладевал ее душой. Она испытывала угрызения совести и… мечтала о встрече с любимым…

Саид-Али, возвращаясь из своих поездок по трассе будущего канала и непроходимым горным ущельям, где в этом году особенно грозно бурлила Кзыл-су, каждый раз заезжал в Чадак. Там он встречался с инженером Мациевским и новоприбывшими техниками. Он интересовался их настроениями, подбадривал, однако ни с кем из них не делился своими переживаниями по поводу непонятной задержки правительственного сообщения об окончательном утверждении варианта его проекта. Только в беседах с Лодыженко он находил успокоение для своей души. Ему он мог многократно, каждый раз по-новому, рассказывать о своих намерениях, сомнениях, нерешительности. Он по-прежнему настаивал на проектировании и расчетах все тех же типовых сифонов, распределительных арыков, опорных шлюзов и мостов.

В этот вечер Саид-Али неожиданно прибежал второй раз в чайхану, где размещалась его инженерно-техническая группа. Инженер Мациевский только что забраковал чертеж типового чугунотрубчатого сифона для перекрестных арыков. Лодыженко поддержал Мациевского, и все работники сидели надутые, точно после драки.

— Что случилось? — спросил Саид-Али. — Почему вы такие?

— Ничего особенного. Придется переделывать рабочие чертежи типовых сифонов, и больше ничего, товарищ Мухтаров.

— И больше ничего? Так чего же вы сидите, будто крысы в норах? Пошли в чайхану на мост…

Таким веселым Саида-Али за два месяца пребывания здесь еще не видели. Он говорил о том, как поднимется народ его отсталой страны на борьбу со стихией и завладеет горными потоками воды, чтобы ими обильно орошать беспредельные поля. Он вслух мечтал о том, как покроют арыки нетронутые, безлюдные, пустынные степи, исчезнет традиционная ограниченность, очистится загрязненный адатами быт… Саид горел ненавистью ко всякой рутине и смертельную злобу, которая веками накапливалась у оскорбленного дехканина, собирался излить на баев и ишанов. Товарищи его внимательно слушали.

Работники технической группы за время пребывания в Чадаке были всего один-два раза в чайхане. Жители Чадака знали о том, что в местечке работает какая-то техническая группа, приехавшая со старшим сыном старухи Адолят-хон. Немногие помнили его мальчишкой и не знали, кто он теперь — комиссар или землемер, а может быть, и писатель, как тот, что живет в Шахимар-дане^[10], — интересовались им и настороженно ждали чего-то. По кишлаку прошел слух, что приехал он сюда с группой, чтобы помочь шахимарданскому писателю закрыть мечети. Ведь тот писатель открыто осуждает шейхов, баев и ишанов, угрожает им народным правосудием. Этот тоже, по-видимому, из таких же, только еще не совсем освоился… Среди жителей разгорались споры по этому поводу, из других кишлаков стали приходить любопытные, которые настойчиво расспрашивали о работе группы в Чадаке.

Чайхана была переполнена дехканами. Кто-то принес дутар или, может быть, чайханщик достал свой. Среди шума и крика, стоявшего здесь, бренчали струны то в одних, то в других руках. И вот в такое время в чайхану зашли несколько веселых молодых людей. Саид-Али вошел последним и поздоровался с присутствующими.

Дутары умолкли, дехкане зашевелились, стали перешептываться между собой. Чайханщик зажег еще два огромных светильника. Для гостей освободили ковер и подали им кок-чай, сухой виноград и две лепешки.

— Нас принимают здесь, как знаменитых путешественников, — смущенно произнес Лодыженко.

Разговор завязался сразу. Саид спросил у дехкан о предполагаемом урожае хлопка. Сравнивали его с урожаями прежних лет. Но чувствовалось, что к основной теме разговора еще не приступили. Весть о том, что Саид-Али ЛАухтаров со своими техниками находится в чайхане Сатык-бая, неизвестно какими путями дошла и в другие чайханы. Техники будто бы рассказывают о том, что «…государство будет забирать у дехкан урожай хлопка и заплатит за него не деньгами, а папиросами с засушенным изюмом и каменным углем». Новость, что и говорить, интересная! К чайхане Сатык-бая торопились дехкане и были рады, что не прозевали, пришли вовремя. Беседа пока что велась об урожае с одного танапа, о площади посевов хлопка у среднего хозяина, о количестве поливов в этом году. К Саиду подсел очень угрюмый дехканин. Левый глаз у него вытек, и, когда он глядел на Саида и на техников одним здоровым глазом, тот напрягался вдвойне, и это придавало лицу злое выражение. Одноглазый больше молчал и слушал.

К толпе подошел Исенджан. Собственно, он не подошел, а скорее подполз, как уж, спрятался в самый темный и тесный уголок. Если бы в этот самый уголок не так внимательно смотрел Саид-Али, то Исенджана никто бы и не заметил в толпе.

Как раз в эту минуту одноглазый угрюмый дехканин вмешался в беседу.

— Уртак Саид-Али? — спросил он. — Я пришел сюда из Гурум-Сарая. Наша беднота прослышала, что мулла Хамза Хаким-заде Ниязи в Шахимардане говорил о том, будто… государство собирается оросить новые земли?

Тотчас же аксакалы, сидевшие в полутемном углу, зашевелились. Меланхоличный Исенджан вдруг оживился.

— Что? Оросить новые земли? Ложь! Выдумки…

— Почему выдумки? — удивленно спросил Саид. Все это произошло неожиданно. Гурум-сараец задал вопрос о Голодной степи, и Саид-Али, обрадовавшись этому, собирался воспользоваться случаем и поговорить с дехканами об орошении Голодной степи. Кишлачный совет почему-то отказался поставить информацию Саида на общем собрании, ссылаясь на необходимость проведения неотложных государственных кампаний.