Роман с физикой, или За всех отвечает любовь
Шрифт:
Во-вторых, русский язык чудовищно сложный. Говорить на нем могли только люди привыкшие так изъясняться с детства.
Поэтому в школу ЦРУ на русский попадали люди с русскими корнями. Но и это не помогало. Даже шутка такая была. Самый сложный вопрос на выпускном экзамене в школе ЦРУ:
В каком месте надо поставить артикль «бля» в фразе – Мужики, кто последний за пивом?
И, в-третьих, постоянный кошмар оказаться в русской тюрьме без удобств, которая еще хуже, чем русская свобода. А сети КГБ расставил везде. Вся страна сделана так, чтобы КГБ удобно было работать. Кругом и профессионалы и просто стукачи-любители.
Поэтому в этом кошмаре агенты, обычно, не долго служили своей
Обо всем этом не думал Дэвид Шот (David Short) стоя за стойкой у администратора гостиницы Дубна. Он думал о том, как наделать поменьше ошибок в этой чертовой бумажке, которую ему дали заполнить. Имя и фамилию свою он запомнил – Денис Коротков. Но надо было написать номер паспорта, отчество, какой-то индекс и девичью фамилию матери, и цель приезда.
У Дэвида бабка по матери была русская. Звали ее Ольга, и она всегда говорила, что она из дворян. Это и позволяло ей всю жизнь ничего не делать. Слава богу, что она еще сидела с маленьким Дэвидом и научила его русскому языку.
Дэвид, в отличии от своей русской бабки, вырос настоящим американцем, преодолевающим трудности, работящим, любящим учиться и свою родину. В академию ЦРУ он пошел, уже закончив университет. На русский он попал из-за бабки Ольги.
Здесь в России он работал корреспондентом молодежной газеты Комсомольская правда. Как ему удалось туда устроиться, останется секретом ЦРУ. Это особенно удивительно, что писал он по-русски плохо и медленно, боясь сделать какие-то знаковые ошибки, по которым можно было бы узнать его несоветское происхождение. Но оказалось, что плохо и безграмотно писали тогда в комсомолке все, и так называемый Денис, от остальных журналистов ничем не отличался. В 1977 ему было чуть больше тридцати. Его темой в газете была советская наука, его заданием была советская физика.
Дэвид очень хорошо говорил по-русски, обладал большим словесным запасом, но имел, как говорили тогда, заграничный акцент. Что это такое, никто толком и не знал, но все безошибочно определяли его. Может быть, это была привычка свободно говорить, а вовсе не акцент? Так это или нет, но Дэвид, он же Денис, на всякий случай старался говорить меньше, старательно выговаривая слова. Наконец, он справился с карточкой гостя, очень удивился, что ее никто и не посмотрел – зачем тогда заполнять? – взял ключи у администратора и пошел на второй этаж. В его американскую голову не могла прийти мысль, что его подселили в номер, где уже кто-то живет.
В это время два профессора и один соискатель научной степени по физике все допили и съели в ресторане. Володя уже ели-ели держался на ногах.
– Что-то его развезло. Нельзя с непривычки столько пить.
– Это я от уважения к Николаю Георгиевичу, – тупо глядя в пол, выговорил Володя.
Тогда в Советском Союзе относились к пьяным трогательно, как к малым детям. Причина этого не совсем понятна. Православные патриоты ищут в этом истоки русской народной солидарности. Демократы считают пьянство в те года специфическим диссидентством, когда люди уходили из советской действительности по средствам алкоголя. Пережитки той любви к пьяным живы и сейчас, но обстановка круто поменялась.
В далеком 1977 году профессора взяли Кушачанко с двух сторон под руки, не видя в этом чего-то удивительного, и спотыкаясь, повели его на второй этаж. И постояльцы, и работники гостиницы понимающе смотрели на них, и никто не высказал осуждения, напротив все были готовы помочь.
В это время Денис Коротков (по паспорту) разглядывал свой номер. Две кровати в головах у каждой постельный ящик, два шкафа. Телевизора нет. Телевизор, это было то, по чему страдал
Денис (дальше будем называть его так). У себя в небольшом городке в Пенсильвании, было около сорока телевизионных каналов, работающих круглосуточно. Тут было два и то одинаковых.Делать было нечего, и Денис стал разбирать кровать.
А профессора в этот момент преодолевали последние ступеньки лестницы с тяжелым телом Кушаченко на плечах. Коридор был совсем короткий и прямой. Он не представлял трудности. Тем более, что к Володе вдруг вернулось на время сознание и он заплетающимся языком сказал:
– Я сам дойду, – и стал искать ключ от номера.
Блок был заперт. Его, естественно запер Денис, подчиняясь логике и инструкциям.
Володя не твердой рукой начал направлять ключ замочную скважину. Конечно, он ключи перепутал, и нужный ключ был другой. Поскольку первые ключи были у него одинаковые с Борковым, а Борков более трезвый. Борков взял задачу идентификации ключа на себя и скоро в этом преуспел.
Прилегший Денис услышал подозрительную возню в коридоре, сопение и то, как открывается замок. Он встал и приготовился. Быстро и бесшумно, не зажигая свет, натянул одежду. Он не думал, конечно, что его идут арестовывать. Это делается открыто. Обыск, проверка. О топорной работе органов КГБ ему много рассказывали на лекциях.
Наступило время второго замка. Борков уже легко открыл свою комнату и прошел туда. Володя все еще тыкал ключом в личинку замка. Наконец, получилось повернуть ключ и Володя ввалился в комнату с твердым намерением упасть на кровать с разбега и заснуть.
Неожиданно на его пути встал кто-то.
Денис окончательно убедился, что это тупая и непрофессиональная проверка. Когда же кагэбэшный бык прыгнул на него, он не успел подумать. Автоматически его рука выбрала удар модного тогда каратэ, болевой обездвиживающий, о котором мало кто знал, а не то, что умел правильно исполнить. Удар был хорошо отработан. Любой здоровый, даже пусть хорошо тренированный детина, упал бы на гостиничный ковер, корчась от боли.
Но не Володя Кушаченко в этот вечер. Дело в том, что выпитые им две бутылки водки, не считая стопку спирта на работе, полностью парализовали его болевые рецепторы. Этот странный анестезирующий эффект русской водки обнаружил еще доктор Пирогов во время Крымской войны, благо в России у него для этого было полно экспериментального материала.
Володя только почувствовал, что его кто-то ткнул. Из этого он понял, что кто-то на его месте расположился. Рука поднялась сама, и Володя вмазал Денису от всей души. Денис знал, что в каратэ это называется стилем пьяной драки и такой стиль очень опасен для противника. Бойцы школы Киото несколько раз побеждали на чемпионате мира по каратэ Киоко-кун-кай таким стилем. Но додумать до конца Денис не успел и получил в глаз так, что с грохотом влетел в пустой шкаф.
Борков, услышав грохот, решительно пошел помочь улечься своему ученику. Открыв темную комнату, он нащупал выключатель на стене. Володя качался в боксерской стойке, а на полу лежал какой-то парень.
– Что вы тут устроили? – строго спросил Борков.
Когда зажегся свет, внутренний голос Дениса сказал ему – Это конец. Сидеть в советской тюрьме не хотелось. Он даже придумал речь, которая начиналась словами,
– Я всегда сочувствовал коммунистическим идеям...
Зная, что эти дуболомы стреляют по любому поводу Денис встал и на всякий случай поднял руки вверх. Под глазом жгло, и он представил себе, как унизительно он будет смотреться на допросах в КГБ с таким фингалом.
Как бы пьян не был Володя, он любил и уважал Боркова, как своего учителя. Он сразу послушался его, лег, не раздеваясь, на постель Дениса и почти сразу же захрапел.