Роман с героем конгруэнтно роман с собой

В ту ночь я возвращалась из Москвы. Как обычно — «Стрелой». Одно место в нашем купе пустовало, мое было — нижнее, на верхней полке, надо мною, уже лежал, когда я вошла, какой-то мужчина. Я не любопытна. На другой нижней полке — напротив — сидела женщина. Я заметила, что она похожа на ежа. На ней был колючий берет, колючая кофта, глаза тоже казались колючими. Ежей я видала на даче. Я люблю именно «Стрелу», потому что сразу ложишься спать и просыпаешься уже в Ленинграде. Я умылась, почистила зубы, легла и быстро уснула. Я сплю везде хорошо.

Через какое-то время меня разбудил какой-то дребезг. Я сплю чутко. Мужчина на верхней полке тоже проснулся. Женщина напротив меня тоже проснулась. На столике стоял круглый будильник. Он дребезжал. Женщина сказала: «Работает!» Она казалась довольной. Я снова заснула. Минут через десять меня разбудил тот же звук. Мужчину наверху он тоже разбудил. Он разбудил и женщину. Она спала в кофте и в берете. Была, пожалуй, чем-то похожа на ежа. Женщина обрадовалась. «Работает!» — сказала она. И опять нажала на кнопку будильника. Будильник прекратил звенеть.

Мы опять заснули. Через очень короткое время мы все снова проснулись. Будильник звенел очень громко. Было похоже, что он дребезжит. Женщина довольно сказала: «Работает!» Мужчина наверху поинтересовался, что все это значит. Видимо, он был любопытен по натуре. Женщина напротив объяснила, что она компостирует в поездах билеты, ей нужно в Калинине пересесть на встречный поезд «Ленинград—Сочи», она боится проспать, не слишком доверяет проводнице вагона и поэтому проверяет будильник. Кажется, будильник — работает. Мы с мужчиной тоже считали, что будильник работает хорошо. Мы это подтвердили. Я опять быстро заснула. Минут через двадцать будильник нас всех снова разбудил. Женщина напротив казалась удовлетворенной. «Работает», — сказала она. Я и мужчина с верхней полки с ней согласились.

Спать больше почему-то не хотелось. Я встала, надела халат и вышла в коридор. Вскоре в коридор вышел и мужчина, который лежал надо мною, на верхней полке. В нашем купе опять зазвенел будильник. «Работает, вроде», — сказал мужчина. «По-моему, да», — сказала я. Мы разговорились. Мужчину звали Горелов Владимир Александрович. Я не назвалась. Я по натуре не слишком любопытна. Он живет в Ленинграде, ездил к старому другу в Москву, ему шестьдесят восемь лет, он давно в отставке, но еще преподает в училище, живут они в отдельной двухкомнатной квартире вдвоем с женой, в Купчино, детей у них нет, они воспитали племянницу, она рано осталась сиротой. Он спросил меня — обо мне. Слышно было, как за дверью нашего купе громко звенит будильник. Звук будильника похож был, пожалуй, на дребезг. «Работает», — сказала я. «По-моему, да», — согласился Горелов Владимир Александрович.

Я рассказала, что занимаюсь проблемами театра для детей. Это интересно и целиком заполняет мою жизнь, круг моих друзей — достаточно специфичен. Он слушал меня с интересом. Потом он сказал: «Простите, если я вас правильно понял, у вас, наверное, есть знакомые в литературных кругах?» Я объяснила ему, что круг моих друзей достаточно специфичен, критики, театроведы, кое-кто из актеров, но я пишу статьи по проблемам детского театра и знаю некоторых работников некоторых журналов. Горелов Владимир Александрович сказал, что этого — достаточно. Я не поняла, для чего достаточно. Я не любопытна. В купе снова звенел будильник. Этот звук был, пожалуй, похож на треск.

Мужчина спросил меня, не могла бы я показать кому-нибудь в журнале одну рукопись. «Вашу?» — спросила я. Я уже жалела, что назвала ему свою профессию. По натуре я не слишком общительна и не люблю случайных знакомств. Он замялся. Потом он сказал:

«Нет, не мою…» Я спросила у него, чья же это рукопись? Горелов Владимир Александрович сказал, что — это разговор долгий, но он мне с удовольствием все объяснит. Я не любопытна. В купе опять задребезжал будильник. «Объясните», — согласилась я. Он сказал, что эту рукопись написала его племянница, которую они с женой фактически вырастили с детского возраста.

Она немножко странная. Очень увлекающаяся натура. Никак не может в жизни найти свое призвание. Часто меняет места работы. Любит вдруг надолго уезжать в разные концы страны. «Там она, конечно, работает», — уточнил Горелов Владимир Александрович. Племянница их — одинока, детей у нее нет. «Какого возраста ваша племянница?» — спросила я. Я считала уже своим долгом как-то поддерживать нашу беседу. Мы были в коридоре одни. Все пассажиры почему-то спали. Я посмотрела на свои часы — было тридцать пять минут третьего. «Ей, вообще-то, сорок семь лет…» — сказал мужчина, помедлив. В голосе его мне послышалось сомнение. Я была права. «Но она говорит, что ей двадцать три», — тут же докончил фразу Горелов Владимир Александрович. «Но в паспорте же написано?!» — удивилась я. Он нехотя объяснил, что его племянница уверяет, что сам человек лучше знает свой возраст, чем любой паспорт. Теперь я с ним согласилась. Его племянница действительно производила странное впечатление.

«Я бы не стал Вас утруждать, — сказал мужчина, — но я просто не знаю, что мне делать с этой рукописью. Она очень долго ее писала. Я хотел просить своего друга — показать кому-нибудь в Москве, но мой друг сейчас болен…»—«А почему бы вашей племяннице не показать свою работу кому-нибудь самой?» — мне вдруг пришло в голову такое простое решение вопроса. Будильник в нашем купе опять затрещал. Мы с Гореловым Владимиром Александровичем отметили, что он, кажется, работает хорошо. «Самой? — переспросил он. Эта мысль, видимо, была для него неожиданной. — Вряд ли она сама этим будет заниматься…» — «Почему?» — спросила я. Мне казалось естественным, чтобы человек сам занимался устройством своей рукописи. Я — лично — всегда так делаю. «Она к ней совершенно остыла…» — сообщил Горелов Владимир Александрович.

Я не поняла, что он имеет в виду. Он имел в виду, что пока его племянница писала эту рукопись — эта рукопись ее очень, видимо, интересовала, но когда она кончила писать эту рукопись, то рукопись ее почему-то совершенно интересовать перестала. Я среди своих знакомых с таким явлением пока не встречалась. Но ведь мой круг — достаточно специфичен. Сказала: «Делай с ней, что хочешь. Можешь — выкинуть на помойку, а можешь — напечатать в „Роман-газете“…» Так мне передал слова своей племянницы ее дядя, с которым мы в ту ночь стояли в коридоре поезда «Москва—Ленинград». На мой взгляд, несколько странное заявление.

«Чем же ваша племянница сейчас занимается?» — спросила я. «Преподает в школе, — помедлив, объяснил он. — Теперь она считает, что человек должен обязательно выпустить в жизнь хотя бы один класс, тогда он не зря прожил…» Тоже достаточно странное утверждение. Я, например, — театровед, занимаюсь проблемами детского театра, класса у меня нету, он мне совершенно не нужен. Я твердо знаю, что живу не зря. «И как вы к ее точке зрения относитесь?» — поинтересовалась я. Пожалуй, мне сделалось даже в какой-то мере интересно. «Никак, — сказал он. — Я уже устал — относиться…»

Мы помолчали. Похоже было, что мой собеседник чем-то огорчен. Я не слишком любопытна и никогда не лезу в чужие дела. Но проходить мимо человека, которому плохо, несовместимо с моими представлениями о порядочности. «Вы так переживаете из-за вашей племянницы?» — спросила я Горелова Владимира Александровича. И он, покоренный моим участием, раскрыл передо мной свою душу.

Он признался мне, что переживает из-за своей племянницы, у них с женой нет своих детей и эту племянницу они воспитали с детского возраста, она рано осталась без родителей, довольно хорошо училась, они с женой надеялись, что эта племянница украсит их старость. Но она выросла и оказалась несколько странной. Она, например, долго писала эту рукопись, о которой Горелов Владимир Александрович мне раньше говорил, потом — сама к этой рукописи остыла, бросила ее в Ленинграде, а сама уехала преподавать физкультуру в школе, они толком даже не знают, где сейчас их племянница, так как она сказала, что уезжает преподавать в Параллельный мир, в адреском бюро им не смогли найти на карте нашей родины населенного пункта с таким названием, они пишут своей племяннице только «до востребования», конверт непременно должен быть зеленого цвета, она их перед отъездом предупредила, в правом верхнем углу должны стоять прописные буквы «ПМ», это код Параллельного мира, а весь адрес выглядит так: «Красноярский край, Верхняя Гутара, до востребования, Гореловой Раисе Александровне».