Роман с героиней

Приятель, Федор, курировал, как он выражался, некие поставки нашим добровольцам, и Медведев, напросившись в эту поездку, сидел тогда за дощатым столом в ночном саду вместе с тремя переговорщиками в качестве спонсора процесса, что частично соответствовало действительности -- пять тысяч долларов он отдал Федору еще до поездки -- на бинты, медикаменты и питание для братьев-казачков.

Ругаться стали после первой же чарки. Над столом висела тусклая желтая лампа, о ее стекло нудно билась мошкара, Федор поливал казачков матом, требовал отчетов, возврата каких-то сумм, грозил доложить куренному атаману, пристукивал кулаком по столу, Медведев молчал, понимая, что дело грязное, и когда два быстроглазых мужичка переглянулись, нехорошо заулыбались, закивали головами, он понял, что скоро их будут бить, а то и убивать -- два автомата были приставлены к чинаре. Как бы по нужде он пошел, пошатываясь, к темной изгороди сада, снял с нее верхнюю жердь, подержал в руках, оглядел, словно проверяя, достаточно ли она ровна для известной лишь ему цели, и неспешно двинулся к столу. Казачки посмотрели на него искоса и хмуро -- то ли перепил этот молчаливый увалень и решил почудить, то ли наладить чего собрался. Один из них, сидевший ближе к чинаре, все же мягко потянулся к "акаэму", а второй, отложив нож и вилку, двинул руку за спину, к кобуре. Федор булькающим голосом еще поучал казачков, но его глаза уже белели от страха, и он заносил ногу над скамейкой, чтобы выскочить из-за стола. Медведев махнул увесистой жердиной, вжикнул теплый ночной воздух, хрустнуло, и тот, чьи пальцы уже схватили ствол автомата, влетел головой в чинару. Вторым посвистом и хрустом вышибло из-за стола рвущего из кобуры пистолет. Медведев нагнулся за очками и услышал, как из того, что лежал под чинарой, с ровным зудением что-то сочится. Он быстро надел очки -- стекла оказались в порядке -- и увидел, как темнеет в паху камуфляжная форма лежавшего. Федор схватил со скамейки сумку, оглянулся на темный дом, в котором жили бурые от возраста старик со старухой и было слышно, как скребется и скулит за дверью собака, и метнулся к воротам: "Уходим!"

Они возвращались в Питер неделю -- через Киев и Минск, и по мере приближения к дому удаль и отвага Федора в рассказах о наказании жуликоватых казачков возрастали, а участие Медведева-Медведя стало сводиться к заурядному размахиванию колом над морально поверженным противником. Получалось, что Федор зычным голосом поставил их на место, они уже готовы были вернуть зажиленное и принять положенное наказание, но тут перепивший Медведев влез с дрыном и все скомкал.

Согласие новой знакомой заглянуть в зимний писательский монастырь с кельями-номерами не удивило Медведева. Неестественней было бы жеманство: "Нет-нет, спасибо", дескать, -- "В номера? За кого вы меня принимаете?" Его озадачила собственная авантажность. "Зачем? Сколько вам лет, дядя?" -витали в воздухе вопросы, но Медведев успокаивал себя мыслью, что ничего особенного не произойдет, в ответ на ее белый трехэтажный дом он лишь немного похвастается тем, как живут писатели. Его спутница вовсе не похожа на женщину, мечтающую упасть в объятия первого встречного. Все идет достойно, без намеков и недосказанностей.

Оксана держалась просто, по-свойски рассказывала о своем житье в Чехии, и он подумал, что эту дружескую простоту следует сохранить, если они еще увидятся до отъезда...

Пока они пробирались зигзагом узких коротких улиц к холму, Оксана рассказала, что у нее пять сувенирных магазинов в Праге, был тигровый боксер Чарли, вывезенный из Белоруссии и растерзанный местными собаками на деревенской собачьей свадьбе, есть старший брат Игорь, на которого сейчас оставлена вся коммерция, и есть желание тихо понежиться на солнце, выспаться на целый год вперед, поесть фруктов, купаться, бродить по городу, снова купаться, слушать в баре отеля классическую музыку и не думать о прибыли, закупках и налогах.

Улочка круто взбежала вверх, сжалась, ссутулилась, стала темной, позади остались дома с плоскими крышами, по правую руку потянулось бетонное ограждение, дохнул прохладой темный обрыв, на дне которого белела коробка растущего дома. "Секунды три можно лететь и подводить итоги жизни", -весело сказал Медведев, чтобы спутница не боялась, но тут же понял, что сморозил глупость; ветер прошелестел листвой, гавкнула и пустилась наутек собака, обитавшая во дворе старого домика на склоне холма (оттуда иногда приходила девочка с пирожными на подносе и предлагала купить их к вечернему чаю), они прошли в арку дома, напоминавшего декорации усадьбы, разоренной мужиками, и наконец Медведев вывел Оксану на просторную террасу, где в золотых лучах подсветки готовился взмыть в темноту опрятный двухэтажный дом.

– - Как уютно!
– - прошлась по гладким плитам Оксана.
– - А какой вид!

– - Пьем чай?
– - предложил Медведев и подумал, что обязательно подарит ей свою книжку.

– - Пьем!

– - Здесь у нас столовая и кухня.
– - Медведев толкнул большую дверь, звякнул колокольчик, и они вошли в широкий коридор, в конце которого горел свет и бубнил телевизор.

Феминистка Лайла, профессор социологии из Финляндии -- высокая и худая, встречавшая Медведева по утрам колючим взглядом, словно он и был той русской мафией в ее родном Хельсинки, о которой она написала четыре детективные книги (Медведев полагал, что она стряпала винегрет из газетно-телевизионных сообщений и слухов -- Лайла никогда не служила в полиции, таможне, морге, суде или гостинице, не занималась бизнесом, но хорошо, как она выразилась, знала проблему русской проституции в Финляндии), -- этот академический стручок, единственная женщина в интернациональной писательской компании, если не брать в расчет приветливую сестру-хозяйку Анатолию, вспыхнула краской при появлении Оксаны и закашлялась над тарелкой со шпинатом и креветками, которые она поедала под аккомпанемент тревожных новостей "CNN".

Крепкий седой румын Джордж -- ясные голубые глаза, мясистый прямой нос потомка римских легионеров, ему недоставало шлема и короткого меча (он писал, посмеиваясь, короткие рассказы в школьной тетрадке даже во время завтрака) -- сгреб разложенные на столе газеты и взглянул на русского коллегу иронично-сочувственно. Пару дней назад, когда Медведев радовался спокойствию мертвого сезона и отсутствию женщин, Джордж шутливо погрозил ему пальцем: "Никогда не упоминайте их, если собрались работать! Никогда!"

Медведев представил Оксану журналисткой из России, живущей в Чехии, и Анатолия, добрая бестия неопределенного возраста, беспрерывно курившая спозаранку и до позднего вечера, сказала с хитроватой улыбкой, что чай и кофе на своих местах, сливки и джем в холодильнике, а вода в кофейном агрегате горячая.

...Медведев готовил чай. Лайла поспешно досасывала креветки и бросала испуганные взгляды то в телевизор, то на курилку Анатолию, пыхтящую дымом над неизменной кружкой травяного чая со сливками. Джордж подмигнул Медведеву и вышел.

Оксана, спросив у Анатолии разрешения, подсела к телефону, вставила в его строгий бок пластиковую карту и сыграла быстрыми пальцами на попискивающих кнопках короткую мелодию для далекого чешского городка.

Медведев с удивлением обнаружил, что скучный синий ящик с перламутровым отливом, который терзали по вечерам постояльцы, может быть музыкальным.

Он слышал ее приглушенный голос: "Мамусик, привет! У вас все в порядке? У меня тоже. В гостях у писателей. Потом расскажу. Как Игорь? Все, мамусик, привет. Не волнуйся, у меня все хорошо. Целую".

Она бесшумно положила трубку, и Медведев подумал, что теперь она напоминает куклу Барби. Повзрослевшую и с чуть грустными глазами...

Медведев поставил чашки на поднос и вышел на террасу. Принес стулья.

– - Как здорово!
– - Оксана подошла к ограждению.
– - Море, огоньки, машины бегут по набережной. А у меня номер с окном во двор. С видом на море -- вдвое дороже...

Пили чай, неспешно курили и говорили о том, что сейчас мертвый сезон, о мандаринах и апельсинах, которые валяются под деревьями в парках, но не вкусны. Медведев узнал, что чехи народ вялый, любят сидеть в пивных, называемых "госпудами" или "беседами", и поедать мучные кнедлики с пивом, женщины некрасивы, но любят ходить налево, а мужчины скучны, и у них принято громко сморкаться за столом -- так, словно они соревнуются, кто громче.

Внизу, на золотистой от света фонарей набережной, изредка шуршали автомобили, зудели мотороллеры, и Медведев боялся, что, допив чай, Оксана с вежливой улыбкой взглянет на часы: "Спасибо. Но меня ждут. Приятно было познакомиться", и он проводит ее и опять останется один на один со своими предками, будет подходить к окну, смотреть на темное море и вспоминать сегодняшнюю встречу. Медведев наблюдал, как удаляется от берега светящийся огоньками паром, и неожиданно увидел себя и Оксану героями короткой пронзительной новеллы: мужчина и женщина познакомились, выпили кофе, прогулялись, посмотрели с холма на ночной город поговорили на разные темы и -- расстались... Хотят ли они встречи?..

Лайла прошла мимо, сухим голосом пожелав спокойной ночи. И, демонстрируя спортивную выправку и невозмутимость народа суоми, вприпрыжку поднялась по бетонной уличной лестнице на второй этаж. Медведев слышал, как она запирает собственным ключом входную дверь в коридор, а потом со стуком закрывает в своем номере ставни.

Лайла бесшумно обитала в соседнем с Медведевым номере и напротив номера Джорджа, сказавшего однажды, что финская велосипедная мадам живет по строгой программе, и каждый час расписан в ее портативном компьютере, она ездит заниматься йогой в местный клуб, купается по утрам и, судя по ненависти к мужчинам, -- старая дева.