Роман в четыре руки

– Я испугалась за тебя, таким, как ты, девочкам нельзя такую тяжесть поднимать. Это очень, очень опасно. Запомни – очень опасно, и никогда больше того, что можешь одной рукой без особого напряжения поднять, не поднимай. Говори себе «нельзя!» и всё тут. А то пупок развяжется.

– Пупок? – спросила Оля и задрала рубашонку, обнажила свой тощенький животик, потрогала пальчиками пупок, из чашки, которую она держала в другой руке, о чем она в этот момент совсем забыла, полился на пупок компотик. Тетя Валя рассмеялась, тоже почему-то громко, громче, чем обычно, и тоже почему-то долго, как показалось Полине, не могла успокоиться, словно смеялась и плакала одновременно. Полина и Оля потом шумно возились с водой, с ведром, тряпкой из добела измытой мешковины оттирая табуретку, на которой Оля сидела, красный крашеный ставший липким от компотных лужиц пол, пока бабушка не вышла из дальней комнаты, где сидела она почти безвыходно над белым платьем из крепжоржета:

– Небось битый час слышу шум да гам, что у вас тут происходит?

– Мы усваивали смысл твоей любимой присказки «все можно, кроме того, что нельзя», – сказала тётя Валя. – Хочешь подробности?

– Да ладно уж: выходит, всё нормально… а то думаю – мальчишки, вроде, не дома, а шум – будто мальчишник тут. Пойду дошивать, два дня у меня в запасе осталось… Девочки вы мои милые, – помолчав, добавила обычно сдержанная немногословная бабушка, развернулась как-то быстро, ушла.

Ни тётя Валя, ни Полина, ни даже Оля при мальчишках ни разу не вспоминали этот эпизод – будто женскую тайну хранили. Впрочем, так ведь оно и было… А между четырьмя женщинами – такими разными в возрасте – после того дня установилось некое внутреннее заведомое согласие, оставшееся на многие годы до бабушкиной кончины, затем – до тёти Валиной…

Ольга продолжает нести то домашнее согласие и теперь, умудряясь передавать тёплую энергию свою Полине и за несколько тысяч километров, и даже всего лишь по телефону: теперь другой возможности нет, да и вряд ли успеют они свидеться в ближайшие годы – цены на самолёт, на поезд ушли в недостижимую смертному заоблачную высь, кажется, навсегда, а выхлопатывать какие бы то ни было льготы для себя ни та, ни другая во всю жизнь никогда и не пытались – не желали и не желают.

IV

Все необходимое для похорон Жека сделала, хоть и по чужой подсказке. Над гробом матери не смогла сосредоточиться и дала другим сказать прощальные слова, хотя могла бы сказать многое. На поминках сидела как еще один гость, все организовала и приготовила соседка.

Через неделю-две она все же поняла, что с ней не все в порядке, и сходила к психиатру. Оказалось, у нее классическая депрессия. С месяц она попила антидепрессант – полегчало, хоть и не до конца. Но уже остальное взяла на себя жизнь.

Она так никогда и не заплакала. Пока года через два не умерла мать друга и там, на отпевании, обнявшись с ним, как на поле боя, она отплакала за всех.

Не соображала она и еще сколько-то лет после смерти матери. Любое принятое ей житейское решение оказывалось ошибочным, как в мелочах, так и в важных вопросах. Ничего не стоило смутить ее дух. Она была легкой добычей для бесов. Тетради отцовских рукописей и его картотеку она отправила в макулатуру вместе с непроданным тиражом его книги и коллекцией советских литературных журналов: «Новый мир», «Красный октябрь», «Иностранная литература», «Знамя». Она почему-то решила, что раз вся картотека папой использована в своих книгах, а мамой все опубликовано и переведено в цифру (а лучше неё папин почерк никто бы не разобрал) – оригиналы отработаны и не нужны. Это можно рассматривать как несчастный случай, семейную трагедию, помрачение рассудка у дочери.

Быстротечность бытия давлела над ней. Прошедшее и будущее неумолимо стояли в настоящем.

Впрочем, она сделала несколько попыток передать библиотеку в дар, но ни одна библиотека – ни публичная, ни антикварная, ни школьная, ни тюремная – не принимала старые издания, а если и принимала, то только с доставкой. Около четырех с половиной тысяч томов находились в её бессильных руках.

Им со старшим сыном в Москве пришлось долго жить неустроенно – на скудные сбережения. Тетка, у которой была большая устоявшаяся семья, ужасалась: «Как же вы живете?» – и иногда подкидывала ей пять сотен или даже десять. Им хватало. Но не на доставку библиотеки.

Ольга (продолжение)

Конец ознакомительного фрагмента.