Роман в лесу

Может, и не взяли бы, — сказала Аделина, — и я благодарна мсье Ла Мотту за то, что у нас теперь имеются более надежные средства, чтобы продолжить путешествие. По какой дороге ты поедешь, Питер, когда мы выберемся из леса?

Питер довольно точно рассказал про большую часть дороги на Лион.

— А там уж, — продолжал он, — до Савойи рукой подать, так что это пустяки. Надеюсь, сестрица моя, благослови ее Бог, жива; я ведь не видел ее много лет; но даже ежели ее уже нет на свете, все у нас будут мне рады, и вы, мамзель, легко найдете квартиру и все, что вам потребуется.

Аделина решила ехать с ним в Савойю. Ла Мотт, которому известны были нрав и вожделения маркиза, советовал ей покинуть королевство и пояснил, что маркиз — как подсказывал и ей самой страх — будет искать ее без устали. Этот совет он мог дать ей только из добрых чувств. В противном случае, коль скоро она все равно уже была у него в руках, зачем было переправлять ее в другое место и даже снабжать деньгами на путешествие?

В Лелонкуре, где, по словам Питера, его хорошо знали, она скорее всего встретит поддержку и утешение, даже если сестры его нет в живых; отдаленность и уединенное местоположение городка особенно были ей приятны. Все эти соображения говорили бы за Савойю даже в том случае, если бы Аделина не была столь одинока во Франции; в нынешнем же ее положении избрать этот путь было просто необходимо.

Она стала опять расспрашивать Питера о дороге туда, интересуясь, достаточно ли хорошо она ему знакома.

— Мне бы только до Тьера добраться, — сказал Питер, — а дальше-то мне все известно доподлинно, потому как в молодые годы я много раз бывал там, и всякий нам скажет, куда ехать.

Несколько часов они молча продвигались в темноте, и, только выехав из леса, Аделина увидела сквозь облака на востоке проблески зари. Это приободрило и оживило ее; она продолжала ехать молча, заново переживая события ночи и строя планы на будущее. Нынешняя доброта Ла Мотта так отличалась от прошлого его поведения, что удивляла и совершенно ошеломляла ее; она могла приписать это лишь одному из тех внезапных порывов гуманности, которые возникают порой даже в самых порочных сердцах.

Однако когда она вспомнила его слова о том, что он не хозяин себе самому, ей не очень верилось, будто бы простая жалость могла побудить его разорвать узы, до сих пор столь крепко его державшие; обдумав затем изменившееся поведение маркиза, она уже склонна была думать, что своей свободой обязана некоему изменению его чувств к ней. И все же совет Ла Мотта покинуть королевство и деньги, им данные для этой цели, по-видимому, опровергали такую гипотезу, вновь повергая ее в сомнения.

Питер между тем взял направление на Тьер, куда они и добрались без каких-либо происшествий и остановились там, чтобы подкрепиться. Как только Питер счел, что лошадь достаточно отдохнула, они вновь пустились в дорогу, и после богатых равнин Лионне [86] Аделина впервые увидела вдалеке Альпы, величественные вершины которых, казалось, поддерживали небосвод; это зрелище пробудило в ее душе высокие чувства.

86

С. 198 …после богатых равнин Лионне… — Лионне — историческая область во Франции, главный город — Лион. Описание «богатых равнин Лионне» писательница могла почерпнуть в мемуарах Томаса Грея (The Poems of Mr. Gray, to which are prefixed Memoirs of his Life and Writings, 1775), из «Путешествия по Франции и Италии» Т. Смоллетта (1766) либо из путевых записок Марка Теодора Бурри (A Relation of the Journey to the Glaciers in the Dutchy of Savoy), появившихся в английском переводе в 1775 г.

Несколько часов спустя они въехали в долину, где раскинулся город Лион, прекрасные окрестности которого, с богатыми виллами и плодородными, хорошо возделанными землями, оторвали Аделину от горьких мыслей о собственных бедах и еще более мучительной тревоги за Теодора.

Когда они оказались в деловом центре, первой заботой Аделины было узнать, как проехать к Роне; однако она воздержалась от расспросов на постоялом дворе, подумав о том, что если маркиз проследит ее досюда, здешние обитатели могут подсказать ему, куда она держит путь. Поэтому она послала Питера на причал нанять лодку, сама же подкрепилась легким завтраком, собираясь немедленно тронуться в путь. Питер скоро вернулся, наняв лодку и людей, которые должны были подняться с ними по Роне до ближайшей части Савойи, откуда они уже сушей отправились бы в село Лелонкур.

После завтрака Аделина приказала ему вести ее к паруснику. Ей представилась новая и поразительная для нее картина; в изумлении смотрела она на реку, по которой весело скользили суда и лодки, на набережную, кишевшую озабоченными деловыми людьми, и чувствовала, каким контрастом всему этому оживлению была она — сирота, отчаявшаяся, беспомощная, которая вынуждена спасаться бегством от преследований, вынуждена покинуть свою родину… Она переговорила с хозяином лодки, затем послала Питера на постоялый двор за лошадью (подарок Ла Мотта Питеру в счет жалованья), и они погрузились в лодку.

Пока они медленно плыли вверх по Роне, крутые берега которой, увенчанные горами, являли глазу самые разнообразные пустынные и романтические картины, Аделина сидела в глубокой задумчивости. Новизна ландшафтов, мимо которых они проплывали, то хмурившихся в своем диком величии, то улыбавшихся от изобилия в веселом оживлении городов и сел, успокоила ее душу, и постепенно ее горе плавно перешло в нежную и отнюдь не неприятную грусть. Она сидела на носу лодки, глядя, как суденышко разрезает светлые струи, и слушая плеск воды.

Лодка медленно, преодолевая течение, шла вверх по реке несколько часов подряд, и наконец вечер окутал дымкой окрестности. Погода стояла прекрасная, и Аделина, не обращая внимания на выпавшую росу, осталась на открытом воздухе, наблюдая, как меркнет все вокруг, затухают на горизонте веселые блики и одна за другой вспыхивают звезды, трепеща в зеркале воды. Теперь уже все погрузилось во тьму, и тишина нарушалась лишь плеском весел да время от времени голосом Питера, беседовавшего с хозяином лодки. Аделина сидела молча, погруженная в свои думы. Воображение с новой силой пробудило в ней ощущение своей неприкаянности.

Она видела себя в темноте и спокойствии ночи, в незнакомом месте, в бесконечной дали от друзей, едущей, в сущности, неизвестно куда под руководством неизвестно кого, быть может, преследуемой ее заядлым врагом. Она представляла ярость маркиза теперь, когда ее бегство открылось, и хотя знала, что навряд ли он станет преследовать ее по воде — именно поэтому она избрала такой путь, — все же портрет, нарисованный ее воображением, вызывал у нее трепет. Затем она стала думать о том, какого ей придерживаться плана, когда она окажется в Савойе; и как ни была она предрасположена против монастырских правил, сейчас ей казалось, что ни в каком ином месте не найти ей более подходящего приюта. Наконец она удалилась в тесную каюту, чтобы несколько часов отдохнуть.

Проснулась она на рассвете и, слишком возбужденная, чтобы заснуть снова, встала и наблюдала медленное наступление дня. Свои чувства она излила, сочинив следующий

Сонет

Рассвет, сияя, выпьет слезы С ланит поблекшей за ночь розы: Она, поникнув от росы, Томилась долгие часы В своей зеленой колыбели, Не внемля соловьиной трели; Но день блеснет — и вновь продрогший цвет Лучами животворными согрет. Рассвет, сияя, выпьет слезы И воскресит румянец розы; Но осушит ли жар лучей Слезу тоскующих очей? Душе ли, впавшей в сокрушенье, Пошлет хоть проблеск утешенья? О нет! Печальный сонм ночных теней Для сердца истомленного милей!*

Когда Аделина покинула аббатство, Ла Мотт еще некоторое время постоял у ворот, прислушиваясь к топоту лошади, ее уносившей, пока звук не затих вдали; затем он возвратился в залу с такой легкостью на сердце, какой не испытывал давным-давно. Удовлетворение от того, что он спас ее, как он надеялся, от притязаний маркиза, на время пересилило чувство опасности, какую он навлек на себя этим шагом. Но стоило ему полностью осознать свое положение, как страх перед яростью маркиза всей своей мощью обрушился на него, и Ла Мотт стал лихорадочно обдумывать, как наилучшим образом ее избежать.