Роман женщины

Граф кивнул головою в знак согласия; он не имел уже сил отвечать.

Эмануил, однако, не показал ему пакета, присланного Юлией.

— Надежда еще не потеряна, быть может, — прибавил де Брион, — молитесь Богу, граф, помощь его нужна будет кому-нибудь.

Граф нравственно был убит: глаза его не двигались, голова печально поникла. Не сказав ни слова, он отворил двери и вышел тихими шагами, подобно тени. Если б Эмануил мог обратить на это внимание, он вскрикнул бы от ужаса.

Г-н д’Ерми приехал к себе без плаща и шляпы, бессознательно лег на постель, спросил стакан воды и отослал людей. Одному Богу известно, что происходило в душе несчастного отца.

Лишь только все уснуло в доме де Бриона, Эмануил встал с кровати, пошел в детскую и встал на колени у колыбели Клотильды, на том же месте, где, прощаясь с нею, стояла Мари. Здесь, без свидетелей, он вполне отдался горю: вся твердость, вся энергия его исчезли, и он заплакал как ребенок. И долго плакал этот сильный характером человек, который, казалось, мог бы выдержать борьбу с целой нацией, но которого измена женщины сделала почти малодушным. Но надо помнить, до какой степени он любил эту женщину!

Утро застало его на том же месте, среди слез и молитвы; были минуты, когда он готов был простить жену, ибо не знал еще, что она уехала с тем, для кого она пожертвовала им. Но когда мысль об измене возвращалась к нему — он снова впадал в состояние, близкое к безумию.

Однако люди стали подниматься в доме, и Эмануил, не желая открывать им настоящее положение, вошел в спальню, лег в постель, так что когда слуга пришел будить его, то мог подумать, что он всю ночь проспал спокойно. Потом де Брион оделся, позавтракал, велел приготовить лошадей и одеть ребенка, говоря, что он хочет отвезти его к сестре.

Когда одетую в дорогу Клотильду привели к отцу, когда она с улыбкой протягивала к нему свои ручонки — несчастный, растерзанный Эмануил едва удерживал слезы. Взяв на руки дочь, он сам понес ее в карету, посадил к себе на колени и велел ехать в Отэйль. По дороге ребенок расплакался, но детские слезы скоро были остановлены игрушкой.

Трогательное зрелище представляла забота отца, который в глубоком горе старался забавлять дочь; он сам, целуя ее, чувствовал, как слезы капают из его глаз на голову ребенка, смотревшего с удивлением на отца и в то же время забавлявшегося игрушками. Они приехали в Отэйль. Эмануилу пришло на память, что когда-то он видел здесь небольшой, окруженный зеленью домик, у ворот которого играл ребенок. Домик этот понравился ему, и он не мог забыть о нем, хотя вовсе не думал, что ему придется посетить его когда бы то ни было. Отыскав этот домик, он остановился и, неся на руках дочь, вошел в комнатку. Бедная Клотильда с удивлением смотрела на незнакомые ей стены, и, робкая, как все дети, которых переводят на новое жилище, она прижималась к отцу. Последний отыскал хозяйку, которая с любопытством разглядывала и блестящий экипаж, остановившийся на улице, и вошедшего посетителя.

— Сударыня, — сказал де Брион, — проезжая иногда мимо вашего дома, я видел у порога ребенка, который, казалось, был и весел и счастлив; вынужденный теперь отдать в чужие руки мою дочь, с которою не расставался доселе, я решился вверить ее вам. Согласны ли вы принять ее?

— Эту прелестную крошку? — спросила добрая женщина.

— Да.

— Я согласна, сударь! Бедная малютка, вероятно, лишилась матери?

— Нет, — возразил Эмануил, бледнея, — я и мать ее должны уехать далеко, а силы этого ребенка слишком слабы, чтобы перенести трудности долгого и быстрого путешествия.

— Я очень рада, тем более что уже давно скучаю. Я выкормила то дитя, которое вы видели, и люблю его, как свое собственное; но его взяли теперь от меня, и вот вы, отдавая мне свое, как бы вознаграждаете меня за то счастье, которое я потеряла.

— Я не буду ставить вам никаких условий, — говорил Эмануил, — потому что считаю лишним всякий денежный уговор с той, которая заменит мать моей дочери; но вот что я предлагаю вам.

В ответ на это женщина проговорила что-то, желая показать Эмануилу, что она не так требовательна, но тот продолжал:

— Этот дом принадлежит вам?

— Нет, сударь.

— Что стоит он?

— Шесть тысяч франков.

— Вы купите его.

Это поразило до того незнакомку, что она раскрыла глаза и рот.

— На какие деньги я куплю его, сударь?

— Вы возьмете нужную для этого сумму у моего банкира.

— На чье же имя я куплю его?

— На ваше собственное; я вам дарю его.

— Как вы добры, сударь!

— Выслушайте же Меня: лишь только вы купите этот дом, я пришлю тотчас же работников, которые отделают комнату наверху так, чтоб она походила на ту, в которой жил до сих пор этот ребенок, потом я желал бы, чтоб дочь моя ни в чем не нуждалась… Сколько вам нужно в месяц?

— Не имея надобности платить за квартиру, достаточно будет 50 франков в месяц, чтобы я и эта малютка жили, как принцы.

— Вы будете получать каждый месяц 500 франков.

Женщина вскрикнула от удивления: она не могла понять, кто был этот щедрый господин.

— Каждый день, — продолжал Эмануил, — к вам будет приезжать вот эта самая карета, и вы можете кататься с моей дочерью куда хотите. Кроме того, за всем, что нужно, вы можете обращаться к моему банкиру, который вам будет давать все требуемое; но за это я прошу только одно, чтоб ребенок был так счастлив, как только может быть счастливо дитя, оставленное матерью и отцом…

— Значит, ни вы, ни ее мать никогда не приедете к нему?

— Быть может. Но если бы кто-нибудь и пришел за нею, то вы не иначе отдадите ее, как по моему письменному приказанию; вот, на всякий случай, мой почерк.

Эмануил взял перо и стал писать: «Г-ну Моро (имя его нотариуса) выдать госпоже…»

— Ваше имя, сударыня?

— Жанна Булэ, — отвечала добрая женщина, все еще не веря в действительность посылаемого ей счастья.

«…Жанне Булэ, — писал Эмануил, — сумму в шесть тысяч франков и потом будете продолжать выдавать ей же по 500 фр. в месяц, пока не получите от меня приказания прекратить эту выдачу. Наконец, все, что бы ни потребовала г-жа Булэ от имени моей дочери, как ее воспитанницы, — г-н Моро возьмет на себя труд удовлетворять ее требования. Эмануил де Брион».

— Вы должны, — продолжал Эмануил, — мало-помалу приучать дочь мою к мысли, что родители ее умерли… и когда приедут взять от вас моего ребенка, вам вручат от меня бумагу, которая совершенно обеспечит вашу будущность. Но помните, что только лицу, принесшему эту бумагу, вы можете отдать мою дочь.

— Я исполню сударь, вашу волю, — отвечала озадаченная женщина, не зная, за кого она должна принять человека, который платит по 500 франков в месяц незнакомой женщине и дает ей в подарок дом в 6 тысяч франков.

— Итак, прощайте.

— Вы уезжаете?

— Да.

— А когда приедете опять?

— Быть может, сегодня же, быть может, — никогда.

Затем он поцеловал дочь: минут пять длился этот последний поцелуй, как будто несчастный отец хотел в нем передать всю свою душу.

— Вот ее вещи, — говорил он со слезами, — наблюдайте, чтоб она всегда была хорошо одета, потому что она любит это… Я прошу вас, наконец, обращаться с нею, как бы она была ваша собственная дочь.

После этого Эмануил еще раз поцеловал малютку, отдал наполненный золотом кошелек Жанне и вышел.