Роман

Я еще не знал тогда, что миссис Мармелл была редактором Йодера, но зато мне хорошо было известно, что «Кинетик пресс» издавало самую разнообразную литературу, начиная с сенсационных современных романов и кончая такими добротными произведениями, как у Лукаса Йодера. Не обходило оно своим вниманием и экспериментальные вещи начинающих авторов. Но мне было неведомо, что оно публиковало также и лучшие критические труды, как в области литературы, так и социологии. Я не знал также, какой интерес могла иметь ко мне миссис Мармелл и что у нас с ней могло быть общего. Но я незамедлительно позвонил ей и, услышав приятный голос, выразил согласие приехать в Нью-Йорк в первый же свободный от преподавания будний день, так как она предупредила:

— В субботу или воскресенье я не стала бы принимать даже Томаса Манна или Марселя Пруста.

Приехав к ней в офис на Медисон-авеню в одну из пятниц февраля и бросив взгляд на начальные этапы знаменитой «Памятки редактора», начертанной на деревянной панели, я поразился жалким тиражам первых четырех книг «Грензлерской серии» Лукаса Йодера:

— Общий объем продаж — 4961 книга. Вы хотите сказать, что при таких показателях издательство продолжало иметь с ним дело?

— Да, — ответила она, — и посмотрите, что произошло с номером пять.

— Кто бы мог подумать, что этот тихий седовласый человек, время от времени мелькающий в нашем студенческом городке, поставит такой рекорд.

— Пятая книга — это мечта каждого редактора. Она появляется, может быть, раз в десять лет. — Сделав широкий взмах правой рукой, она весело продолжила: — Йодер оплатил все это. Он оплатил также и это. — Она постучала себя по груди. — Такие, как он, держат нас на плаву, и вы, влиятельные критики, не должны забывать этого.

Наблюдая за ней в тот момент, когда ее мысли были так же свободны, как и жесты, я видел перед собой уже не первой молодости женщину (она была на несколько лет старше меня), ее дорогая, со вкусом подобранная одежда подчеркивала, что перед вами редактор, а не просто женщина-клерк. Аккуратно подстриженные черные волосы слегка ниспадали на лоб, а сзади едва касались воротника платья. Все в ней говорило о решительной нацеленности на работу и выдавало хорошего специалиста.

— Еще две такие книги, — с чувством произнесла она, показывая на доску, — и меня сочтут гением. Ну а сейчас я просто женщина с острым чувством того, что происходит, что должно произойти и что произойдет. Мой интерес к вам, профессор Стрейберт, обусловлен второй категорией.

Она предложила мне кресло напротив своего заваленного бумагами стола.

— Что такое «вторая категория» и какое я имею к ней отношение? — спросил я.

— Вы не слушали меня, — проворковала она с теплой улыбкой. — Вторая категория — «Что должно произойти». Вы представляетесь мне человеком, который должен написать такую книгу, в каких мы остро нуждаемся. Использовав в качестве исходного пункта свою знаменитую лекцию о том, кто чего стоит, вы должны систематизировать и развить свои представления о том, куда идет американский роман, и о том, куда он должен идти.

— Кто будет читать это?

— Немногие. Но в среде издателей, преподавателей, и писателей к такого рода трудам наблюдается острый интерес и они вызывают постоянные дискуссии. Чтение становится как никогда популярным, ведь телевидение в глазах людей пало так, что дальше некуда. Такие писатели, как Сол Беллоу, Джон Чивер, Джон Апдайк, Джойс Кэрол Оутс, без труда находят читателя, а честный трудяга Лукас Йодер — вы только посмотрите, какую собрал аудиторию.

— Допустим, что такое исследование необходимо. Но подхожу ли я для этого?

— Могу авторитетно заявить вам, что такая необходимость существует. Кроме того, я отвечаю за свои слова, когда предлагаю автору конкретную тему. Я наслышана о вас и ваших идеях и вполне сознательно иду на этот риск, делая вам официальное предложение. Обдумайте его и дайте мне знать, в состоянии ли вы справиться с этой задачей.

— Вы всегда заказываете книги подобным образом? Всем своим авторам? — Эта мысль показалась мне чуть ли не отвратительной, и, наверное, это так явственно отразилась на моем лице, что миссис Мармелл не удержалась и улыбнулась:

— Прозаикам — никогда. Это было бы рискованно и глупо, если, конечно, автор не из тех, кто питается всякими отбросами, которые закладывают ему в голову. У меня нет таких авторов, в противном случае я бы снабжала их темами не раздумывая. Но настоящим писателям я бы никогда не стала предлагать ничего подобного. Я бы даже не осмелилась задать им такой риторический вопрос, как, например: «Думали ли вы когда-нибудь над тем, чтобы написать роман о том, как резко изменилась в наше время манера ухаживания?» И знаете, почему я избегаю подобного? Потому что роман, который выйдет из этого, будет обыкновенным дерьмом.

Меня несколько покоробило ее крепкое выражение, однако я заметил:

— Профессор Девлан говорил почти то же самое: «Роман, написанный по заказу, обречен на то, чтобы быть плохим».

— Но в публицистике, доктор Стрейберт, половина всего, что распродается, и три четверти того, что распродается с большим успехом, написано по подсказке думающих редакторов, которые держат руку на пульсе времени. Не буду утомлять вас своими результатами, но скажу, что они весьма впечатляющие. И я нутром чувствую, что та книга, что сидит у меня в голове и, надеюсь, придет и в вашу, будет иметь значительный успех.

— Но вы только что согласились со мной, что она может не найти большого спроса.

— Ну, это не совсем так. Спрос может быть удовлетворительным и не обязательно большим. А наша с вами задача как раз и заключается в том, чтобы сделать ее настолько притягательной, чтобы спрос оказался раз в десять выше того, который можете представить себе вы, и раз в пять выше того, на который могу надеяться я. — Прежде чем я успел что-то сказать, она оживленно проговорила: — Я проголодалась. Давайте позавтракаем.

Вот тогда и состоялся мой первый литературный завтрак в «Четырех сезонах». У нашего столика останавливались высокопоставленные сотрудники других издательств, чтобы засвидетельствовать свое почтение и разузнать, кого там еще откопала Ивон. Но она не изъявляла желания представлять меня, и все уходили в неведении. Разговор наш вертелся вокруг того, какой она хотела видеть книгу:

— Я представляю ее объемом не более чем в три сотни страниц. В ней не должно быть воды. Суть, и только суть. Минимум тонких анекдотов и как можно больше выразительных «напримеров».